Если бы не угроза отчисления, они бы схватились во дворе Академии, как дикие кошки.
Теперь все это не имело значения. Они больше не были глупыми студентками. Они больше не учились. Война превратила обеих в совершенно других людей, аналогично изменились и их отношения. Рин и Венка никогда не разговаривали на эту тему. В этом не было нужды. Война связала их нуждой, болью и одинаковым пониманием, что такое ад.
– Скажи мне правду, – прошептала Венка. – Куда мы вообще идем?
– В провинцию Собака. – Рин зевнула. Она целый день карабкалась в гору и теперь уже засыпала, ноги налились свинцом. – Я вроде бы ясно выразилась.
– Но это же лишь для вида, разве не так? – напирала Венка. – Армии там нет, верно?
Рин задумалась.
Рассказывать Венке правду было рискованно. Сейчас было рискованно раскрывать секреты любому, кому необязательно их знать. Но, как ни удивительно, Венка была одной из самой преданных ее сторонниц. Она с готовностью повернулась спиной к семье, чтобы последовать за южанами, и без оглядки приняла участие в восстании против родной провинции. Венка бывала грубой и колючей, но никогда не жаловалась. Она была прямолинейна и честна, часто на грани жестокости, и требовала взамен той же честности.
– Я не шпионка, чтоб тебе провалиться, – сказала Венка, когда молчание слишком затянулось.
– Я знаю, – быстро ответила Рин. – Просто… Ты права. – Она оглядела пещеру, убедившись, что никто не подслушивает. – Я понятия не имею, что происходит в провинции Собака.
Венка подняла брови:
– Серьезно?
– Это правда. Я не знаю, есть ли там армия. Может, и есть. И ее хватит, чтобы отбросить республиканцев. Или эта армия уже признала поражение, или все погибли. Я опираюсь на слова Катая, а он узнал об этом из невзначай оброненных комментариев Нэчжи, несколько недель назад.
– Тогда почему мы идем на север? – спросила Венка. – И куда? Мне плевать, что ты говоришь остальным, Рин, но мне ты должна сказать. – Она изучила лицо Рин. – Вы хотите разбудить третьего из Триумвирата, да?
Рин удивленно вытаращила глаза:
– Как ты догадалась?
– Разве это не очевидно? Ты притащила наставника Цзяна и императрицу. Стража и Гадюку. Не хватает только одного, и пока что нет твердых свидетельств его смерти. Так где же он? Видимо, где-то в горах Баолей?
– В горах Удан, – машинально ответила Рин, обеспокоенная будничным тоном Венки. – Сначала нужно пересечь провинцию Собака. Но как ты… В смысле, тебя это не коробит? Ты не считаешь это безумием?
– В последнее время я видела много странного, – сказала Венка. – Ты обращалась с огнем, как с мечом. Цзян, блеющий идиот из Синегарда, смел с неба весь воздушный флот. Я больше не могу отличить безумие от реальности. Просто надеюсь, что ты поступаешь правильно.
– А я не уверена, – призналась Рин. – Я понятия не имею, правильно ли поступаю.
Она говорила правду. Рин понятия не имела, на что способен Дракон-император. Дацзы и Цзян говорили на эту тему раздражающе туманно. Дацзы сказала лишь, что его могущество легендарно, дескать, ты никогда не видела ничего подобного. Цзян, в свою очередь, часто вел себя так, будто никогда и не слышал о Жиге. Рин поняла лишь одно: оба уверены, что стоит Дракону-императору проснуться, и он растопчет Республику.
– Я знаю только, что Цзян его боится, – сказала она Венке. – А значит, все остальные ужаснутся.
На следующий день их печальное положение усугубилось, потому что на определенной высоте вода превратилась в лед.
Поначалу Рин это не смутило. Она лелеяла дурную надежду облегчить путь с помощью огня. И на первых порах это получалось. Она стала факелом. Плавила лед на скользких дорогах, пока он не превращался в слякоть, кипятила воду, зажигала костры и согревала солдат.
Но через два дня она устала до изнеможения, ей стало все труднее поддерживать огонь на нужном уровне, это отнимало силы у нее и мучило Катая.
– Прости, – говорила она всякий раз, когда видела, как он дрожит в фургоне, смертельно бледный, и прижимает пальцы к вискам с такой силой, что остаются вмятины.
– Все нормально, – каждый раз отвечал он.
Но Рин знала, что это ложь. Она не могла больше продолжать в том же духе, это уничтожит их обоих. И в конце концов она стала вызывать огонь лишь несколько раз в день, и только чтобы расчистить путь. Теперь солдаты согревались только благодаря иссякающему запасу факелов. Ряды солдат косили обморожения и переохлаждение. Не все просыпались наутро.
Тем временем состояние Цзяна с пугающей скоростью ухудшалось.
Поход его добивал. Иначе и не скажешь. Цзян стал костлявым и бледным, ничего не ел. Он больше не мог передвигаться самостоятельно, приходилось везти его в фургоне. Ясный рассудок тоже к нему не вернулся. Временами он успокаивался, тогда с ним было легко управиться, как с ребенком. Но чаще он замыкался в себе, охваченный кошмарами, которые никто больше не видел, и отмахивался от всех, кто пытался ему помочь. Во время таких приступов он становился опасным. Тени пытались вырваться на свободу.
По совету Дацзы ему часто давали чай с лауданумом, и Цзян в ступоре скрючивался в углу фургона. Рин больно было видеть туман и отупение в его глазах, стекающую из уголка губ слюну, но она не могла придумать ничего лучше. Нужно было держать его в узде, пока они не доберутся до горы Тяньшань.
Она не знала, на что способен Цзян, если слетит с катушек. Но нельзя было постоянно держать его на наркотиках, не рискуя повредить его рассудок. Цзян нуждался в длительных периодах трезвости, и они стали настолько болезненными и унизительными, что Рин не могла заставить себя на это смотреть.
Однажды ночью Цзян проснулся с такими дикими воплями, что Рин немедленно выскочила из палатки, где спала, и бросилась к нему.
– Наставник? – Она схватила его за руку. – Что с тобой?
Его глаза распахнулись. Цзян посмотрел на нее широко открытыми светлыми глазами, на мгновение показавшись почти спокойным.
– Ханелай?
Рин отпрянула.
Она уже слышала это имя. Только однажды и вскользь, но ни за что не забыла бы. Рин вспомнила, как стояла на коленях в ледяном лесу, в ноге пульсировала боль, а Сорган Шира, тетка Чахана, взяла ее лицо в ладони и произнесла имя, от которого все Кетрейды вокруг напряглись. Ханелай.
– Наставник… – Она нервно сглотнула. – Кто…
– Я знаю, куда мы идем. – Рука Цзяна заметно тряслась. Рин сжала ее крепче, чем, похоже, лишь усугубила его взвинченность. – И я не… Мы не… Не заставляйте меня его будить.
– Ты о Жиге? – осторожно спросила Рин.
Она не была готова к тому, как Цзян дернется при звуках этого имени.
Он посмотрел на Рин с откровенным ужасом.
– Он воплощение зла.
– О чем ты? Он же твой якорь, почему же…
– Послушай. – Другой рукой Цзян схватил ее за локоть. – Я знаю, чего она от тебя хочет. Она тебе лжет. Нельзя туда идти.
Его ногти болезненно впивались в кожу. Рин попыталась высвободиться, но Цзян держал ее стальной хваткой льва.
– Мне больно, – сказала она.
Но Цзян ее не отпустил. В его глазах горело такое напряжение, какого Рин прежде не видела. Что-то в нем надломилось, он что-то утратил и отчаянно пытался это вернуть.
– Ты не понимаешь, что собираешься сделать, – быстро затараторил Цзян. – Не поднимайся на ту гору. Сначала убей меня. Убей ее.
Цзян еще крепче сжал ее руку. На глазах у Рин от боли выступили слезы, но она не пошевелилась, боясь его испугать.
– Пожалуйста, наставник…
– Положи этому конец, пока не поздно, – прошептал он.
Рин не знала, что на это ответить. И где Дацзы? Лишь Дацзы умела успокоить Цзяна, только она шептала нужную комбинацию слов, чтобы остановить его бред.
– Что там, на горе Тяньшань? – спросила она. – Почему ты так боишься Жигу? И кто это – Ханелай?
Цзян расслабил пальцы. Его глаза распахнулись еще чуть шире, и Рин заметила, как на его лице промелькнуло узнавание. Он открыл рот. Но как только она уже решила, что сейчас дождется ответа, закрыл его, запрокинул голову и рассмеялся.
«Лучше мне уйти», – в ужасе подумала Рин.
Лучше бы она и не приближалась к Цзяну. Пусть он вопил бы, пока не умрет. Она должна уйти, и к утру Цзян сам успокоится, все вернется на свои места, и они больше никогда об этом не заговорят.
Она понимала, что он пытается ей что-то объяснить. Какую-то скрытую истину, кошмарную истину, но Рин не хотела ее знать. Ей хотелось только убежать и где-нибудь выплакаться.
– Алтан, – неожиданно произнес Цзян.
Рин замерла, наполовину привстав.
– Прости. – Цзян заглянул ей в глаза, он явно извинялся перед ней. – Прости. Я мог бы тебя уберечь. Но они…
– Хватит. – Рин покачала головой. – Пожалуйста, наставник, замолчи.
– Ты не понимаешь. – Цзян снова потянулся к ее руке. – Они мучили меня и сказали, что с тобой поступят еще хуже, и мне пришлось тебя отпустить, ты не понимаешь…
– Замолчи! – выкрикнула Рин.
Цзян отпрянул, словно она его ударила. Он задрожал всем телом, как будто вот-вот рассыплется, словно фарфоровая ваза, но вдруг замер. Он перестал дышать, его грудь не шевелилась. Он долго сидел, опустив голову и закрыв глаза. А когда наконец открыл их, они горели белым огнем.
– Тебе здесь не место.
Рин не знала, кто говорит его губами, но это был не Цзян.
А потом он улыбнулся, и это было чудовищно.
– Как ты не понимаешь? – сказал он. – Он хочет убить вас всех.
Цзян приподнялся и придвинулся к ней. Она вскочила на ноги и отпрянула. «Какая же ты идиотка, Рин», – прошептал слабый голосок в ее голове. Но она не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд от его лица. Приросла к месту, охваченная одновременно ужасом и восхищением.
– Жига убьет тебя, как только найдет. – Он снова расхохотался, пронзительно и безумно. – Из-за Ханелай. Из-за того, что она сделала. Он убьет вас всех.
Цзян схватил ее за плечо и с силой встряхнул. Рин с леденящим ужасом поняла, что ей грозит опасность, что Цзян сейчас способен на все.