– Глупой? Почему…
– Потому что бросила вызов Жиге. – Дацзы встала, давая понять, что разговор закончен. – Ни один умный человек не стал бы тягаться с Жигой.
На этом разговор оборвался. Рин много раз пыталась вернуться к этой теме, но Дацзы отказывалась рассказывать что-то еще. Она всегда хранила молчание о том, на что способен Жига. Ни слова о том, что он сделал Цзяну, или о той ночи, когда Цзян потерял рассудок, или как такой великий и могущественный правитель мог проворонить нападение на Спир. Этих пробелов хватало для того, чтобы Рин пришла к собственным выводам, как бы они ни были ужасны.
Ей не хотелось, чтобы это было правдой. Это слишком больно.
Она понимала, что Дацзы что-то скрывает, но в глубине души и не хотела этого знать. Рин предпочитала просто в полузабытьи двигаться дальше и верить, что война закончится, как только они пробудят Дракона-императора. Однако она продолжала бередить разум, словно открытую рану, и боль от незнания была слишком велика, чтобы ее вынести.
В конце концов Рин решила получить ответы от Цзяна.
Задача была непростой. Нужно было застать его в одиночестве. Дацзы постоянно находилась рядом с ним, днем и ночью. Они спали, передвигались и ели вместе. Во время привала они часто сидели, склонив друг к другу головы, и что-то неразборчиво бормотали. Каждый раз, когда Рин пыталась поговорить с Цзяном, появлялась Дацзы.
Нужно было как-то обезвредить Дацзы, всего на несколько часов.
– Можешь достать большую дозу лауданума? – спросила она Катая. – Так, чтобы никто ничего не узнал.
– Зачем? – встревоженно покосился на нее Катай.
– Не для меня, – поспешно заверила она. – Для Гадюки.
На его лице отразилось понимание.
– Ты затеяла опасную игру.
– Мне все равно. Я должна узнать.
Усыпить Дацзы оказалось на удивление просто. Она была бдительной, как хищная птица, но поход истощил ее в той же степени, как и всех остальных. Она нуждалась в отдыхе. Рин осталось только прокрасться в шатер Дацзы и на полминуты прижать смоченное лауданумом полотенце к ее губам, пока она не обмякла. Рин несколько раз щелкнула пальцами около уха Дацзы, убедившись, что та не придет в себя. Дацзы не пошевелилась.
Тогда Рин растолкала Цзяна.
Он очнулся от очередного кошмара. Пот выступил у него на висках, он ворочался во сне, бормоча что-то неразборчиво на смеси мугенского и языка степняков.
Рин ущипнула его за руку, а потом прижала ладонь к его губам. Его глаза открылись.
– Не кричи, – сказала она. – Я просто хочу поговорить. Кивни, если понял.
И словно чудом, его лицо разгладилось, страх в глазах исчез. К громадному облегчению Рин, он кивнул.
Цзян сел. Бледные глаза остановились на вялой фигуре Дацзы. Уголки губ Цзяна приподнялись в улыбке, когда он понял, что сделала Рин.
– Она ведь жива, да?
– Просто спит. – Рин встала и поманила Цзяна из шатра. – Идем наружу.
Он послушно вышел вслед за ней. Оказавшись около устья пещеры, где завывающий ветер помешал бы их подслушать, Рин повернулась к Цзяну и спросила:
– Кто такая Ханелай?
Его лицо побелело.
– Кто такая Ханелай? – яростно повторила Рин.
Она знала по опыту, что просветление Цзяна может длиться пару минут, так что лучше воспользоваться моментом. Весь день они с Катаем пытались определить, о чем спросить первым делом. Это было все равно что исследовать новую территорию в кромешной темноте – они слишком многого не знали.
В конце концов они решили спросить про Ханелай. Именно этим именем, не считая Алтана, Цзян чаще всего называл Рин, когда забывал, кто она. Он постоянно бормотал это имя – во сне или когда погружался в галлюцинации. Это имя явно было связано с болью и страхом. Ханелай соединяла Триумвират со спирцами. Что бы ни скрывал Цзян, Ханелай была ключом ко всему.
И подозрения Рин оправдались. При звуках этого имени Цзян вздрогнул.
– Не делай этого, – сказал он.
– Чего?
– Не заставляй меня вспоминать.
Его глаза по-детски распахнулись в ужасе.
Он не невинная жертва, напомнила себе Рин. Такое же чудовище, как она сама или Дацзы. С улыбкой на лице он зарезал дочь Сорган Ширы и убил половину клана Кетрейдов, даже если и притворяется, что не помнит.
– Ты все равно не забудешь, – сказала Рин. – Что бы ты ни сделал, тебе этого не забыть. Расскажи мне о Ханелай.
– Ты не понимаешь. – Цзян энергично затряс головой. – Чем сильнее ты давишь, тем ближе он подбирается – тот, другой…
– Он все равно вернется, – огрызнулась она. – Ты – лишь оболочка. Иллюзия, которую сотворил, потому что слишком боишься столкнуться с тем, что сделал. Но ты не можешь прятаться вечно, наставник. Если в тебе осталась хоть капля мужества, расскажи мне о ней. Ты должен. Ради нее.
Последние слова она выплюнула с такой страстью, что Цзян съежился. Рин цеплялась за соломинку, бросая фразы наугад – какая его зацепит. Она не знала, что значила для Цзяна Ханелай. Не знала, как он отреагирует. Но, к ее удивлению, это сработало. Цзян не сбежал. Не замкнулся в себе, как часто бывало раньше, когда его глаза становились стеклянными, а разум закрывался. Цзян долго смотрел на нее – не испуганно, не смущенно, а задумчиво.
Впервые за долгое время он действительно напоминал человека, которого Рин знала по Синегарду.
– Ханелай, – протянул он каждый слог, словно вздох. – Это моя ошибка.
– Что случилось? – спросила Рин. – Ты ее убил?
– Я… – Кадык Цзяна дернулся. Слова полились из него, словно он выплевывал яд, который держал под языком. – Я не хотел… Это был не мой выбор. Жига решил за меня, а Дацзы сказала мне, только когда было уже слишком поздно, но я пытался ее предупредить…
– Подожди, – запуталась Рин. – О чем предупредить?
– Я должен был остановить Ханелай. – Он говорил так, словно его никто не слышал. Это уже был не разговор, Цзян обращался не к Рин, а к себе, изливал поток слов, как будто опасался, что больше никогда не сможет их произнести. – Она не должна была ему говорить. Ей нужна была помощь, но она никогда ее не получила бы. Я это знал. Она ушла бы, если бы не дети…
– Дети? – повторила Рин. Какие дети? О чем это Цзян? История становилась все более запутанной и пугающей. Мысли Рин путались, она пыталась ухватить смысл в рассказе Цзяна, но одно предположение было страшнее другого. – Дети вроде Алтана? Вроде меня?
– Алтан? – прищурился Цзян. – Нет… Нет. Бедный мальчик, он так и не выбрался…
– Не выбрался откуда? – Рин схватила Цзяна за грудки, пытаясь выведать правду, пока она не ускользнула. – Цзян, скажи, кто я?
Но момент был упущен. Цзян уставился на нее пустыми глазами. Человек, который мог дать ответы, пропал.
– Проклятье! – выкрикнула Рин.
Из ее кулака брызнули искры, опалив рубашку Цзяна.
Он отшатнулся.
– Прости, – пропищал он. – Я не могу… Не делай мне больно…
– Ох, только не это!
Рин не могла видеть его слабым как дитя. Ее затошнило от стыда.
Она схватила Цзяна за руку и потащила обратно в шатер. Он молча подчинился и покорно заполз под одеяло, даже не взглянув на лежащую рядом Дацзы.
Перед уходом Рин дала ему выпить чашку лауданума. Сон Цзяна будет мирным и без сновидений. А завтра, если он попытается рассказать кому-либо о случившемся, Рин легко сделает вид, что все его слова – обычная чушь и выдумки.
– Это все, что он сказал? – уже в сотый раз спросил ее Катай. – «Если бы не дети»?
– Это все, что удалось из него вытянуть.
Рин поставила ногу перед собой и подтянулась на склоне. Они шли всего час после рассвета, но она уже так устала, что не знала, как протянет до конца дня. Она так и не смогла поспать, слова Цзяна эхом звучали в голове. В них было не больше смысла, чем когда он впервые их произнес, возникла лишь еще тысяча оставшихся без ответа вопросов.
– Он не сказал, чьи дети, не сказал, откуда они…
– Но это наверняка спирские дети, – сказал Катай. – Какие же еще, если с ними как-то связана Ханелай?
Он уже это говорил. Они все утро утыкались в одну и ту же стену, но уверенно пришли только к одному выводу: Цзян сделал что-то с Ханелай и спирскими детьми, и теперь его терзает чувство вины.
Но что он сделал?
– Это бесполезно, – объявил Катай после паузы. – Слишком много неизвестных. Невозможно сложить цельную историю из догадок. Мы не сумеем вычислить, что произошло двадцать лет назад.
– Если только не расспросим его еще раз, – сказала Рин.
Катай покосился на нее:
– Ты собираешься это повторить?
– Рин! – Прежде чем Рин успела ответить Катаю, в авангард колонны протиснулась Венка с раскрасневшимся лицом. Обычно Венка замыкала строй, присматривая, чтобы никто не отстал. – У нас проблема.
Рин жестом велела солдатам остановиться.
– В чем дело?
– В двух девочках. – У Венки было странное лицо. – Солдаты… Они… В общем, они…
– К ним приставали? – резко спросила Рин.
Она четко объяснила правила поведения. Когда солдаты как-то ночью затащили в угол одну девушку, Рин и Венка кастрировали солдат, засунули отрезанные гениталии им в рот и оставили истекать кровью в грязи. Больше такого не повторялось.
– Дело не в этом, – быстро выговорила Венка. – Но солдаты ополчились против них. Требуют наказать.
Рин нахмурилась:
– За что?
Венка смутилась:
– За надругательство над трупами.
Рин поспешила за Венкой вдоль колонны.
Продравшись сквозь толпу, она увидела труп и узнала в нем бывшего офицера из армии наместника провинции Обезьяна. Его тело распласталось на снегу, руки и ноги были раскинуты в сторону, словно его собирались расчленить. С груди и живота были выдраны куски плоти, будто тело покусал медведь.
И тут Рин заметила девушек. Они стояли на коленях, со связанными за спиной руками. Их ладони были в крови. Губы и подбородки тоже.
Когда Рин поняла, что произошло, ее чуть не вырвало.
– Их нужно сжечь! – рявкнул солдат, тоже из армии Гужубая. Он стоял над той девушкой, что повыше, и держал руку на мече, в готовности немедленно ее обезглавить.