Она подозревала, что Ханелай – ее родня. Давно подозревала. А теперь, глядя ей в лицо, поняла это со всей определенностью. И знала, в каком именно родстве они состоят, но не осмеливалась произнести вслух это слово.
Однако если Ханелай и признала ее, то не подала вида.
– Это ты путешествуешь с Цзяном Цзыей? – спросила она.
– Да, – ответила Рин. – А ты…
Ханелай оскалилась. Ее глаза покраснели. Пламя вспыхнуло, словно в замедленном взрыве, смертоносные оранжевые лепестки потянулись к Рин.
– Не бойся, – быстро сказал Чахан. – Мертвые не могут причинить вреда. Ее огонь ненастоящий, лишь игра воображения.
Он был прав. Ханелай кипела гневом и выкрикивала неразборчивые ругательства, из каждой части ее тела выплескивался огонь. Но он так и не приблизился к Рин. Пламя не обжигало, как бы ни буйствовало, и сумеречное пространство не изменилось.
И все же зрелище вселяло ужас. Рин пришлось собрать волю в кулак, чтобы не отпрыгнуть.
– Что это с ней?
– Она мертва. И уже очень давно. А когда души не возвращаются обратно в пустоту, им нужны связующие нити, их держит неугасающая ненависть. Она больше не человек. Она – воплощение ярости.
– Но я же видела Теарцу. Она не…
– Теарцу можно было контролировать, – объяснил Чахан. – Ее гнев был умеренным – из-за обстоятельств ее смерти. Ханелай – другое дело.
Рин всмотрелась в Ханелай. Теперь пульсирующие языки пламени и перекошенное от ярости лицо уже не казались столь пугающими. Скорее, вызывали жалость.
Сколько времени Ханелай купается в собственной ярости?
– Тебе нечего бояться, – сказал Чахан. – Она хочет с тобой поговорить, просто пока тебя не знает. Если ты с ней заговоришь, она ответит. Давай.
Рин знала, о чем хочет спросить.
Это был ее шанс наконец-то узнать правду, тайну, которая так долго стояла между ней, Цзяном и Дацзы. Рин не хотелось знать, она боялась узнать правду. Все равно что вонзать нож в рану, чтобы извлечь из нее яд, – боль была сокрушительная. Но даже если эта тайна погребет ее под собой, Рин должна была ее услышать. Она не могла забраться на гору Тяньшань с завязанными глазами.
Она посмотрела в искаженное яростью лицо Ханелай.
– Что он с тобой сделал? – спросила она.
Ханелай взвыла.
Голоса впились в Рин, как град стрел, – не только голос Ханелай и не только голоса взрослых. Фрагменты сотен горестных воплей набросились на Рин мозаикой боли, сплетаясь в подробности, которые до сих пор она видела лишь мельком и издалека.
Жига…
…когда они забрали наших детей…
…не было другого выхода…
…а что бы выбрала ты?..
…не важно, все это не имеет значения…
…им нужны были боги, только боги, нам жаль их, потому что мы не могли и представить…
…ради наших детей…
Жига…
…оставь нас в покое…
…просто оставь нас в покое, мы не хотели…
…и тогда Жига…
…Жига…
Жига!..
– Я поняла, – сказала Рин. На самом деле она не поняла, по крайней мере не до конца, но услышала достаточно, чтобы все фрагменты мозаики сложились и проступил контур, просто она не могла больше слышать эти голоса, не хотела смириться с тем, что сделал Цзян. – Я поняла, хватит!
Но голоса не затихли, они лишь нарастали, крик за криком, становились немыслимо громкими.
…и Цзян не…
…Цзян никогда…
…он обещал…
…когда Жига…
…Цзыя…
…он сказал, что любит нас… Сказал, что любит меня…
– Хватит! – выкрикнула Рин. – Я не могу…
– Не можешь? – Голос Чахана прорезался сквозь ее мысли, словно твердый кусок льда. – Или не хочешь знать?
Голоса слились в один.
– Предатель! – завопила Ханелай, бросившись на Рин. – Глупый и жалкий предатель, подстилка императора…
Ее голос исказился, превратившись в низкий гул, а затем распался на целый хор голосов. Когда Ханелай говорила, с ее губ слетали слова сотен умерших. Рин почти видела орду спирцев за спиной Ханелай, и все они выплевывали Рин в лицо гневные слова.
– Ты слышишь наши свидетельства, но отвергаешь их, предаешь могилы своих предков – ты, которая выжила, ты, в которой течет наша кровь. Да как ты смеешь называть себя спиркой, как ты смеешь…
– Хватит, – сказала Рин. – Заставь ее замолчать…
– Выслушай ее, – отозвался Чахан.
Рин закипела от гнева:
– Я же сказала – хватит!
Раньше, когда она принимала этот наркотик, Чахан сопровождал ее обратно из мира духов, вытаскивал мятущуюся в ужасе душу в мир живых. Но Рин больше не желала бродить на ощупь, как заблудшая душа. Ей надоело, что Чахан манипулирует ею с помощью призраков и теней.
Как только ее душа вошла обратно в тело, она резко очнулась, словно вынырнувший на поверхность пловец, поднялась на колени и схватила Чахана за плечи:
– Что это было?
– Ты должна была это узнать, – сказал он. – Больше ты никому бы не поверила.
– И что, ты собирался сбить меня с пути с помощью призрака?
– Рин, ты хочешь оживить человека, который уничтожил твой народ.
– Спирцев уничтожили мугенцы…
– А направил их Жига. Ты что, не слышала Ханелай? Вот это – настоящая история. Которую никогда не расскажет тебе Гадюка. Федерация похитила спирских детей, потребовав в качестве выкупа секреты шаманизма. Жига знал, что Ханелай хочет открыть шаманские секреты мугенцам, потому что ее больше беспокоила судьба этих двадцати детей, чем всего континента, и в отместку уничтожил весь ее народ. Он считал спирцев животными. От которых можно избавиться. Думаешь, с тобой он поступит по-другому? Твои предки возмутились бы твоим поведением. Алтан никогда бы не…
– Прекрати, – резко оборвала его Рин. – Не говори мне об Алтане. Ты сам прекрасно знаешь, как поступил бы Алтан.
Чахан уже собирался ответить, но посмотрел ей в лицо и закрыл рот. Кадык Чахана дернулся.
– Рин, я просто…
– Жига – наш единственный шанс на победу в войне, – твердо сказала она.
– Возможно. Но что потом? Кто будет править империей после победы – ты или они?
– Я не знаю. Да и какая разница?
– Ты же не можешь быть такой легкомысленной! – в отчаянии выдохнул он. – Ты наверняка размышляла о борьбе за власть. Дело не только во врагах. Дело в том, как мир будет выглядеть после. И если ты намереваешься встать во главе, то лучше уже сейчас взвесь свои шансы против Триумвирата в полном составе. Как думаешь, ты сумеешь их одолеть?
– Я не знаю, – повторила она. – Но одно я знаю наверняка. Без них у меня нет ни единого шанса против Республики и гесперианцев. А сейчас важно только это.
– Вовсе нет. Жить при гесперианской оккупации будет трудно. Но возможно…
– Для тебя, – фыркнула Рин. – И то лишь потому, что ты скрываешься в пустыне, такой сухой и бесплодной, что никто не суется на твою территорию. Не спорь со мной о том, что стоит на кону, Чахан. Ты-то в любом случае будешь припеваючи жить в своей дыре на севере.
– Следи за языком, – огрызнулся Чахан.
Рин удивленно уставилась на него. Она вспомнила, почему Чахан никогда ей не нравился, почему всегда так хотелось врезать по его мрачной физиономии всезнайки. Он излучал чистое презрение. Говорил так, будто знает лучше всех, словно отчитывает глупых детей.
– Я больше не та девочка, с которой ты встретился в Хурдалейне, – сказала она. – И не неудавшийся командир цыке. Я знаю, что делаю. Ты пытаешься защитить свой народ. Я понимаю. А я пытаюсь защитить свой. Я знаю, как поступил с вами Триумвират, и понимаю, что ты хочешь отомстить, но они мне нужны. И ты не смеешь отдавать мне приказы.
– Упрямство тебя погубит.
Рин подняла брови:
– Это угроза?
– Давай не будем с этого начинать, – устало произнес Чахан. – Рин, я пришел как друг.
Она вызвала крохотную искру в ладонь.
– Как и я.
– Я не хочу с тобой драться. Но ты должна знать, во что ввязываешься…
– Я прекрасно знаю, – громко сказала Рин. – Я точно знаю, кто такой Цзян и что планирует Дацзы. Но мне плевать. Без Жиги у нас ничего нет. Ни армии. Ни оружия. Дирижабли разбомбят нас за секунды, и все на этом закончится, мы останемся лишь короткой вспышкой в истории. Но Триумвират даст нам шанс. С последствиями я разберусь потом. И я не собираюсь скулить в уголке, дожидаясь своей участи. Тебе следовало это знать, прежде чем ты сюда пришел. Если ты так боишься Триумвирата, надо было попытаться меня убить. Тогда ты не дал бы мне шанса.
Она встала. Встревоженные кетрейдские лучники повернулись к ней, но Рин их проигнорировала. Она знала, что они не осмелятся ее тронуть.
– Но ты не можешь, верно? Потому что у тебя тоже связаны руки. Ты знаешь, что, когда гесперианцы разделаются с нами, они придут и за вами. Ты знаешь про их Творца, знаком с их взглядами на мир. И в курсе, что их представления о будущем не включают вас. Ваши территории будут съеживаться все сильнее и сильнее, пока однажды гесперианцы не решат стереть вас с лица земли. И я нужна тебе, чтобы бороться с ними. Сорган Шира это понимала. Без меня вы обречены.
Рин подняла с земли свой нож. Встреча была закончена.
– А теперь я пойду на гору Тяньшань. Ты не сможешь меня остановить.
Прищурившись, Чахан посмотрел на нее оценивающим взглядом.
– Мои люди будут ждать у подножия горы, в готовности выстрелить в любого, кто появится.
– Тогда цельтесь получше. Раз уж вы целитесь не в меня.
Глава 21
Через семь дней Рин стояла рядом с Цзяном и Дацзы у подножия горы Тяньшань, готовясь к последнему восхождению. Цзян нес на плече молодого оленя со связанными веревкой ногами. Рин старалась не смотреть в его большие мигающие глаза. Она знала, что мощная магия требует чью-то жизнь – чтобы разрушить чары Печати, необходима жертва.
Перед ними возвышалась обманчиво красивая гора с пышной зеленью и чистым снегом наверху, погруженная в знаменитый туман, такой густой, что на полмили впереди ничего не разглядишь. Семь с половиной тысяч метров – самый высокий пик империи, но Небесный храм стоял всего на расстоянии двух третей пути до вершины. И все же придется подниматься к нему целый день, они вряд ли доберутся туда до заката.