– Но как…
– Ты же была на острове Мертвых. И видела, что там ничего не растет. Ты когда-нибудь задумывалась почему?
– Я думала… То есть разве это не из-за химической войны мугенцев? Разве они не отравили остров?
Чахан покачал головой:
– Дело не только в этом. Остров пронизан аурой Феникса в точности так же, как вода пульсирует в Арлонге.
– Так, значит, Дракон…
– Дракон. Если можно его так назвать. – Чахан с отвращением поморщился. – Скорее, заколдованное существо, которое когда-то было крабом, морской звездой или дельфином. Оно запуталось в паутине истинной магии Дракона и невольно стало воплощать волю океана, который желает лишь…
– Разрушать?
– Нет. Это Феникс жаждет разрушений. Океан хочет утопить, завладеть. В его темные глубины неизбежно попадают сокровища всех великих цивилизаций, и Дракон хочет завладеть ими. Ему нравится собирать красоту.
От его слов Рин поежилась.
– И он забрал Нэчжу.
– Можно и так сказать. Но это слишком слабое слово. Дракон не просто хочет завладеть Нэчжей, как очередной бесценной вазой или картиной. Ему нужны и тело, и душа.
Рин вспомнила, как Нэчжа содрогался, говоря о Драконе, и к ее горлу подступила желчь.
«Что же я с ним сделала?»
Она впервые почувствовала вину за то, что подтолкнула Нэчжу к краю пропасти, назвав его трусом, когда он отказался призвать силу, которая могла их спасти.
В то время она считала Нэчжу избалованным и эгоистичным. Она не понимала, какое отвращение вызывают у него собственные способности, собственная власть. Ненавидела за то, что он называл шаманов мерзостью.
Ей никогда не приходило в голову, что, в отличие от нее, Нэчжа не считал свою боль даром. Никогда не получал удовлетворения, потому что не считал боль необходимой ценой за результат. Для него была только пытка.
– Его тянуло к этому существу, – продолжил Чахан. – Тянуло к тому месту. Он физически с ним связан. Это место – источник его силы.
Рин сделала глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться на главном.
– Но это ничего не говорит о том, как его можно убить.
– Это говорит о том, куда нанести удар. Если ты хочешь покончить с Нэчжей, уничтожь источник его силы.
Она поняла.
– Я должна захватить Арлонг.
– Ты должна разрушить Арлонг, – согласился он. – Иначе вода будет снова и снова исцелять Нэчжу. Вода его защищает. А теперь ты уже должна знать, что, если оставлять врагов в живых, война никогда не закончится.
Глава 24
На следующее утро Рин вышла из хижины Чолана и обнаружила перед ней толпу, которой не было конца и края.
Накануне вечером Катай пригласил добровольцев не моложе пятнадцати лет и не старше двадцати пяти. Рин хотела, чтобы новобранцы были примерно ее возраста. Ей нужна была их всепоглощающая и ничем не сдерживаемая ярость, нужны были солдаты, готовые бросить в бездну душу, без робких раздумий, характерных для людей зрелого возраста.
Но стало ясно, что никто не обратил внимания на возрастные ограничения. В толпе теснились и старики за шестьдесят, и дети лет семи.
Рин стояла перед толпой, всего на секунду вообразив, что случилось бы, если бы она сделала всех этих людей шаманами. Конечно, ничего подобного не будет, это всего лишь кошмарная, безумная фантазия. Она представила, как песок в пустынях закручивается, словно водоворот. Как морские воды вздымаются, словно горы. Увидела, как весь мир летит вверх тормашками в первозданный хаос, и с ужасом поняла, что способна все это устроить, если захочет.
«Ты бы гордился мной, Алтан. Ты ведь всегда хотел именно этого».
– От пятнадцати до двадцати пяти лет, – объявила она собравшимся. – К моему возвращению здесь должны остаться только те, кто соответствует требованиям.
Она развернулась и ушла обратно в хижину.
– И что теперь? – со смехом спросил Катай. – Заставишь их сдавать письменный экзамен?
– Заставлю их ждать. Посмотрим, кто на самом деле горит желанием.
Рин заставила их прождать несколько часов. По мере того как разгорался день, толпа все больше редела, ее прореживали ослепительное солнце и беспощадный ветер. Большинство добровольцев ушли в первый же час. Рин подозревала, что они вызвались только из-за бравады, которая не продлилась долго. Рин была рада, что они ушли. Она испытала облегчение, когда ушли самые молодые добровольцы – либо сами, либо их утащили матери.
Но осталось еще почти пятьдесят человек. Слишком много.
После полудня, когда солнце уже проделало свой путь по небу и клонилось к закату, Рин вышла и обратилась к ним:
– Проткните ножом безымянный палец под ногтем, – велела она. Это была первая проверка на чувствительность к боли. От Алтана она знала, что такие раны быстро заживают и не гноятся, но очень болезненные. – Если вы и впрямь хотите стать шаманами, покажите мне свою кровь.
По толпе пробежал шепоток колебаний. Сначала никто не пошевелился, словно они пытались решить, не шутит ли Рин.
– Я не шучу, – подтвердила она. – Могу дать вам ножи, если нужно.
Восемь добровольцев воткнули ножи себе под ногти, как она и просила. Землю оросили темно-красные капли. Двое вскрикнули, остальные шестеро подавили крики, стиснув челюсти.
Всех остальных Рин отправила восвояси, а этих шестерых молча привела в хижину.
Она узнала только двоих. Первым был Дулин – тот мальчик, которого похоронили живым в Тикани, а она откопала. Рин обрадовалась, что он пережил поход через горы. Второй, к ее удивлению, оказалась Пипацзы.
– Где твоя сестра? – спросила Рин.
– Цела и невредима, – ответила Пипацзы, но других подробностей не добавила.
Рин посмотрела на нее, потом пожала плечами и перешла к другим.
– У кого-нибудь из вас есть здесь семьи?
Двое солдат с едва пробивающимися бородами кивнули.
– Вы их любите?
Они снова кивнули.
– Если вы согласитесь мне помогать, то никогда больше их не увидите, – сказала Рин. Это было не совсем так, но ей хотелось проверить их решимость. – Это слишком опасно. Вы будете обладать разрушительной силой, а я не смогу помочь вам обуздать ее, чтобы никому не навредить. А значит, вы будете общаться только со своими соратниками. Хорошенько подумайте.
После долгого и напряженного молчания оба парня встали и ушли. Осталось четверо.
– Вы должны понимать, на какую жертву идете, – сказала им Рин. Конечно, она слегка преувеличивала. Но должна была их предупредить. Ей не понадобятся сразу четыре шамана. Но нужны люди, которые не спасуют на полпути и не отпугнут других во время обучения. – Я прошу вас поставить на кон собственный рассудок. Там, в бездне, вы столкнетесь с чудовищами. И у вас может не хватить сил, чтобы выбраться обратно. Мои наставники погибли, прежде чем успели научить меня всему. Я не очень-то надежный проводник.
Никто не проронил ни слова. Они проглотили языки от ужаса или им просто было все равно?
– Вы можете утратить контроль над своим телом и рассудком, – сказала Рин. – И если это случится, мне придется вас убить.
И снова никто не ответил. Дулин поднял руку.
Рин кивнула:
– Да?
– Мы сумеем делать то же, что и ты? – спросил он.
– Не так хорошо. И не с такой же легкостью. Я уже привыкла к своим способностям. А для вас они поначалу будут болезненными.
– Насколько болезненными?
– Такую страшную боль вы никогда не испытывали. – Рин была честна с ними, не желая заманивать в ловушку против воли. – Если вы совершите ошибку, то можете навсегда потерять рассудок. Если добьетесь успеха, то никогда уже не станете прежними. Вы будете существовать на грани безумия. Постоянно бояться его. И лауданум станет единственным способом нормально спать по ночам. Вы можете убить невинных, не сознавая, что делаете. Или покончить с собой.
Все четверо невозмутимо смотрели на нее. Рин ждала, что кто-нибудь встанет и уйдет.
– Генерал! – снова поднял руку Дулин. – Прости за грубость, но, может, все-таки хватит ходить вокруг да около? Давай уже приступим.
И Рин начала готовить шаманов.
В первый вечер они сели в круг на полу хижины, как сельские школьники, изучающие первые иероглифы. Сначала Рин спросила, как их зовут. Ляньхуа из провинции Собака была тонкой, как тростинка, с большими глазами. Обе ее руки, ключицы и спина были покрыты жуткими шрамами. Девушка не говорила, откуда они взялись, и никто не набрался храбрости спросить.
Рин в ней сомневалась. Девушка выглядела такой хрупкой, даже говорила она дрожащим, едва слышным шепотом. Но Рин прекрасно знала, что под тонкой оболочкой может скрываться сталь. Либо Ляньхуа докажет свою полезность, либо сломается через два дня, и не придется тратить на нее время.
Мерчи, высокий и поджарый молодой человек на несколько лет старше Рин, был единственным опытным солдатом в их рядах. Когда в Никан вторглись мугенцы, он служил в Четвертой дивизии императорского ополчения, а после падения острова в форме лука освобождал восточное побережье и видел судьбу Голин-Нииса. В своей первой битве он сражался еще при защите Синегарда.
– Я был там, когда ты спалила полгорода, – сказал он Рин. – После этого и пошел слух про спирку. Никогда и представить не мог, что окажусь здесь.
Их связывал только невыразимый ужас. Все они повидали самое худшее, и все уцелели.
Это важно. Если у человека нет якоря, что-то должно держать его дух в этом мире, помочь ему вернуться – нечто, присущее исключительно смертным. У Алтана это была ненависть. У Рин – месть. А у четырех ее рекрутов – яростное, несгибаемое стремление выжить, несмотря ни на что.
– И что теперь? – спросила Пипацзы, когда закончилась вводная часть.
– Теперь я объясню вам, что такое религия, – ответила Рин.
Рин и Катай целый день спорили о том, как лучше представить новичкам Пантеон. В Синегарде Рин почти целый год готовила свой разум к общению с богами. По указаниям Цзяна она решала загадки, часами медитировала и прочитала десятки текстов по теологии и философии, и все это, только чтобы понять – ее представления о природе вещей основаны на иллюзиях.