Рин уже видела подобное отчаяние. Она вспомнила, как медленно плыла вверх по Мурую в Лусан, на «Неумолимом», корабле Вайшры, и смотрела на беженцев, стоящих на затопленных берегах, где когда-то были деревни. Люди глядели на проплывающего мимо наместника провинции Дракон – богатого, могущественного и влиятельного, который не бросил им ни одной серебряной монетки. Тогда Рин поразила черствость Вайшры. Однако Нэчжа вступился за отца. Сказал ей, что деньгами тут не поможешь. На серебро все равно ничего не купить. Лучше всего приплыть в Лусан и убить женщину, развязавшую войну, это самое большее, что можно для них сделать.
В то время такое объяснение показалось ей холодным и равнодушным, слишком циничным перед лицом подобных страданий.
Но сейчас Рин заняла позицию Вайшры и понимала его логику. Глубинные проблемы не искоренить временными решениями. Нельзя позволить, чтобы каждый изголодавшийся ребенок отвлекал ее от главной причины страданий, которая по-прежнему никуда не делась.
Она утешалась тем, что все это ненадолго, очень скоро она все исправит. Рин напоминала себе об этом всякий раз, когда видела очередное костлявое равнодушное лицо, и только так могла смириться со зрелищем умирающих южан и не опустошить свои запасы.
Нужно продержаться еще чуть-чуть.
Она повторяла эти слова как мантру, которая поддерживала ее силу и решимость. Еще чуть-чуть, и она покончит с войной. Покорит Запад. И тогда в их распоряжении будут мешки с великолепным золотистым зерном, сколько пожелают. Будет столько еды, что можно подавиться.
– Рин, – потряс ее за плечо Катай.
Она заворочалась.
– А?
Был уже полдень, но она уснула, убаюканная ритмичным покачиванием повозки. Они находились в пути уже почти месяц, оставалось уже совсем немного, и после монотонной езды вкупе с ограниченным рационом глаза Рин закрывались, как только заканчивалась ее караульная вахта.
– Смотри, – показал Катай. – Вон там.
Она села, потерла глаза и прищурилась.
На горизонте появились алые полосы. Сначала Рин приняла их за игру света, но когда они подъехали ближе, стало очевидно, что ярко-красными поля были не от закатного солнца, а от цветов.
Вокруг Тикани цвели маковые поля. Рин разинула рот от изумления.
– Что за…
– Вот это номер, – сказал Катай.
Рин спрыгнула из повозки и побежала.
Через несколько минут она уже была у поля. Цветы поднялись выше обычного, почти по пояс. Рин взяла один цветок в руку, поднесла к глазам и глубоко вдохнула.
Ее затопила знакомая волна наслаждения.
Вот что у нее есть. Все остальное не имело значения. Предательство Венки, враги в Арлонге, захлестнувшее страну насилие – все это не имело значения. Пусть все рушится, но останется мак, которым может торговать Муг. Несколько месяцев назад Муг сказала ей, что именно это жидкое золото требуется, чтобы купить все необходимое у гесперианцев.
Эти поля стоили в десять раз больше, чем все сокровища Арлонга. Эти поля спасут ее страну.
Рин опустилась на колени, прижала ко лбу ладонь и засмеялась.
– Не понимаю, – сказал подошедший к ней Катай. – Кто…
– Они слушали. Они знали.
Рин схватила его за руку и повела к городу, невзрачный силуэт которого едва вырисовывался на горизонте.
У ворот уже собралась толпа. Люди ждали ее и вышли поприветствовать.
– Я вернулась, – сказала Рин.
А потом, поскольку вряд ли ее могли услышать с такого расстояния, послала в воздух огонь в виде огромной мерцающей птицы-феникс, медленно расправляющей крылья на фоне голубого неба. В доказательство того, что она снова дома.
Вопреки всему Тикани выжил. Несмотря на голод и бомбардировку, многие жители остались в основном потому, что им попросту некуда было идти. За эти месяцы город сам стал ульем – жители мелких и опустевших городков приходили сюда со всеми пожитками и скотом, чтобы осесть в сколоченной наскоро хибаре. Теперь город почти весь состоял из таких хибар. Голод не ударил по Тикани с той же силой, как по другим частям империи, – во время оккупации мугенцы складировали здесь внушительные запасы риса, и горожане держались на них несколько месяцев, благоразумно распределяя.
От фактического городского главы Рин узнала, что решение засеять поля опиумом приняли после бомбардировки. В провинции Петух плохо росло зерно, а опиумный мак процветал, а когда вся страна страдает от боли, опиум ценится на вес золота.
Они знали, что Рин вернется. Знали, что ей понадобится поддержка. Тикани всегда в нее верил, как никто другой, поставив свое будущее на победу Рин.
И вот она оказалась на главной площади перед толпой горожан, которые вручили ей ключи к финальному этапу войны, и от любви к этим людям ей хотелось плакать.
– Мы победим в войне, – сказала она.
Она смотрела на море лиц в ожидании реакции. В горле у нее пересохло. Она откашлялась, но комок не рассосался, сдерживая заготовленные слова.
– Молодой маршал сбежал, причем не куда-нибудь, а на остров мертвых, – сказала она. – Он знает, что нигде на никанской земле не будет в безопасности. Альянс потерял веру в Республику и готов окончательно уйти. Нам нужно лишь его подтолкнуть. Всего лишь… продержаться еще чуть-чуть.
Она невольно сглотнула и закашлялась. Слова неуклюже и неуверенно плыли в сухом воздухе.
Рин нервничала. Но почему? В этом не было ничего нового, она уже выступала перед народом и раньше. Выкрикивала ругательства в адрес Вайшры и Республики, и тысячи человек отвечали ликованием. Однажды она довела людей до такого неистовства, что они заживо растерзали человека, и в тот раз слова давались легко.
Но в Тикани атмосфера была другая, не заряженная ликованием битвы или ненавистью, а мертвая и изнуренная.
Рин прищурилась. Так не должно быть. Она ведь в родном городе, выступает перед войсками, которые прошли вместе с ней через ад, и горожанами, которые засеяли поля маком ради нее. Ради нее. Они считают ее божеством. Боготворят. Она избавила их от мугенцев и покорила для них Арлонг.
Но почему же тогда она чувствует себя самозванкой?
Рин снова откашлялась и попыталась вложить в слова энергию:
– Эта война…
– Я думал, мы выиграли войну! – выкрикнул кто-то из толпы.
Рин ошеломленно умолкла.
Прежде ее никто не прерывал.
Она обвела взглядом площадь, но не нашла того, кто это сказал. Голос мог принадлежать любому из этих людей – одинаково враждебных и злых.
Похоже, они все так считали.
Рин затопила горячая волна нетерпения. Неужели они не понимают, что им грозит? Неужели не на их головы Нэчжа сбросил сотню тонн взрывчатки, пока они мирно праздновали?
– Мы не заключили перемирие, – сказала она. – Гесперианцы по-прежнему хотят меня убить. Они наблюдают за нами с неба и ждут, пока мы ослабнем, в надежде победить нас одним махом. Никанский народ ждет самое большое испытание. Если мы ухватимся за этот шанс, то будущее в наших руках. Гесперианцы слабы и не готовы, они еще не оправились после Арлонга. Вы нужны мне в этом последнем усилии…
– Плевать на гесперианцев! – раздался другой голос. – Сперва накорми нас!
Рин знала, что настоящий лидер не ведется на желания толпы. Правитель стоит выше всяких смутьянов, а ответ на выкрики придает им значение, которым они не обладают.
Она начала с того места, где ее прервали, пытаясь собраться с мыслями:
– Этот опиум поможет…
Но так и не закончила предложение. В дальних рядах поднялся шум. Сначала Рин решила, что это очередные смутьяны с вопросами, но потом услышала лязг стали, а затем – еще более громкие крики.
– Пригнись.
Катай схватил ее за руку и потащил с помоста. Сначала Рин, слегка ошарашенная, попыталась воспротивиться, но люди больше не обращали на нее внимания. Все повернулись к источнику сумятицы, которая расходилась, словно капля чернил по воде, расширяющимся облачком хаоса, притягивающим всех поблизости.
Катай потянул сильнее.
– Нужно выбираться отсюда.
– Погоди. – Ее ладонь нагрелась в готовности выплеснуть пламя, хотя Рин понятия не имела, что теперь делать. В кого целиться? В толпу? В собственный народ? – Я могу…
– Ты ничего не можешь сделать. – Он потащил Рин подальше от стычки. Теперь люди вопили. Рин обернулась через плечо и увидела мелькающее в воздухе оружие, падающие тела, древка копий и рукоятки мечей, громящие беззащитную плоть. – Не сейчас.
– Да что это с ними? – поразилась Рин.
Они отступили к генеральской штаб-квартире, где Рин оказалась в безопасности, вдали от посторонних глаз и ушей, пока войска восстанавливали порядок на площади. Первый шок отступил. Теперь она была в ярости, что ее народ превратился в тупую, наглую массу.
– Они устали, – тихо сказал Катай. – И голодны. Они считали, что война закончилась, ты вернулась домой и поделишься с ними трофеями. Они не думали, что ты собираешься втянуть их в очередную войну.
– Почему все решили, что война закончилась? – Рин раздраженно сжала пальцы. – Неужели только у меня есть глаза?
Наверное, так чувствуют себя матери, когда ребенок закатывается в истерике. Какая немыслимая неблагодарность! Рин прошла ради них через ад, а они имеют наглость стоять перед ней, жаловаться и требовать того, чего она дать не может.
– Гесперианцы правы, – огрызнулась она. – Они просто овцы. Тупые овцы.
Неудивительно, что Петра считала никанцев низшими существами. Теперь Рин это понимала. Неудивительно, что Триумвират правил именно так, кровью и беспощадной сталью. А как иначе обуздать эту толпу, если не страхом?
Как никанцы могут быть такими близорукими? На кону не только их желудки. Страна на пороге чего-то большего, нежели сытный ужин, достаточно только задуматься об этом, достаточно одного толчка. Но они ничего не поняли. Как их вразумить?
– Они не овцы, а обычные люди, Рин, и устали от мучений. Они просто хотят, чтобы все закончилось.
– Как и я! Чего они от нас хотят? Чтобы мы сложили мечи и щиты и ждали, пока нас перебьют спящими в постелях? Скажи, Катай, они правда настолько тупы и думают, что гесперианцы просто уйдут и оставят нас в покое?