– В молодости! – насмешливо протянул он.
– Мне тридцать. Я говорила вам.
– Мне тоже.
– Вы выглядите старше. Думаю, так было всегда. Вы чувствуете себя ответственным за события, за людей.
– Так и есть, – задумчиво отозвался Фрэнсис.
Полуденный покой теплой рукой накрыл маленький сад. Когда они садились за стол, на ветках щебетали птицы. Сейчас же все погрузилось в тишину, не раздавалось ни звука, кроме плеска воды в каменном фонтанчике у стены.
… но, естественно, это было невозможно. И поэтому он женился на мне. Слова повторялись и повторялись в его голове.
– Я утомила вас своими разговорами? Фрэнсис вздрогнул:
– Утомили? Нет, пожалуйста, продолжайте.
– Лионель говорит, что я – склад бесполезной информации.
– Небесполезной для меня, – вежливо ответил Фрэнсис. – Скажите, а что это за странные деревья у той стены?
– Песочные деревья. В Англии пустые стручки наполняли песком и посыпали пергамент, чтобы просохли чернила. Теперь, когда вы узнали, вам стало легче?
– Намного! А вот еще: кто такие креолы?
– Так называют тех, кто родился здесь, но чистокровный европеец или чистокровный белый. Что еще вы хотите узнать?
– У меня сто вопросов, но в данный момент я наслаждаюсь рыбой.
… но, естественно, это было невозможно. И поэтому он женился на мне.
– Полагаю, вы путешествовали? – спросил он.
– Мы ездили за границу в свадебное путешествие. Лионель серьезно относится к работе, поэтому мы нечасто уезжаем в отдаленные края.
– А вы не чувствуете, что вам чего-то не хватает, что остров ограничивает вас?
– Нет. Люди в больших городах любят говорить о своей насыщенной жизни – концерты, балеты, театры, а станешь расспрашивать – никуда-то они не ходят. У меня есть коллекция записей – это моя главная причуда – и хорошее пианино. С книгами труднее. Книжный магазин у нас маленький, книги надо заказывать. Ждешь целую вечность.
– Был бы рад прислать вам книг, когда вернусь домой. Или, – поправил он себя, – это сделает Марджори, если вы дадите список.
– Очень мило с вашей стороны.
– Расскажите, чем вы занимаетесь, помимо чтения, игры на фортепиано, лошадей и… семейной консультации, так, кажется?
– Вы не смеетесь надо мной?
– Почему я должен смеяться?
– Некоторые смеются, вы знаете. Меня считают эксцентричной. Непрактичной, – она подперла подбородок руками, ногти у нее были недлинные, покрытые эмалью. – Но сама я считаю себя очень практичной. Вы видели, как живут здесь люди; если даже не брать моральный аспект, неразумно оставлять все, как есть. Наступит день, когда они просто не захотят мириться с существующими условиями. Такие, как Лионель, хотят, чтобы ничего не менялось, но даже ребенок понимает, что это невозможно.
– Что вы предлагаете?
– Мирно и постепенно изменять настоящее положение вещей. Нам нужны школы. Легкая промышленность и новые рабочие места. Жилищное строительство. Настоящая больница. Я пыталась убедить Лионеля начать строительство дороги. У него достаточно денег, вложенных в отели на Ямайке и Барбадосе. Он может осуществить это.
– Но не стал?
– Он дает обещания и ничего не делает. Как правительство.
– Вы чувствуете себя неудовлетворенной.
– Да. Вот почему я занялась общественной деятельностью.
Я чувствую, что должна что-нибудь делать. Учу родителей, как кормить детей. Занимаюсь трудными детьми. Они называют их «плохими», но все из-за того, что они растут без отцов.
Ее глаза собирали свет, словно призмы. Свет пробивался сквозь листву, и они меняли цвет от фиалкового до коричневого, а потом – от темного до пронзительно голубого.
– Мы также, – она смотрела прямо на Фрэнсиса, – учим их, как больше не иметь детей.
– Контроль над рождаемостью?
– Да. Вы не одобряете?
– Если люди не хотят детей, они не должны их рожать. Для блага детей, по крайней мере.
– Некоторые, и черные, и белые, просто в ярости. Они говорят, что я учу этому, потому что сама не могу иметь детей.
– Это злоба и глупость.
– Ужасно хотеть ребенка и не иметь его, – тихо сказала она, – но хуже, когда у тебя шестеро, которых ты не можешь накормить и одеть, – она поднялась. – Вы закончили? У вас еще есть дела, и у меня тоже.
Они подошли к его машине.
– Вы знаете, – сказал он, берясь за ручку дверцы, – у меня странное ощущение, что я здесь уже был.
– Deja vu. Бывает.
– Я всегда очень чувствителен к окружающему меня: комнатам, домам, улицам. И не потому, что они красивы или значимы. Я бывал в прекраснейших местах, которые оставили меня равнодушным, и где, я знаю, я был бы несчастлив. Но я шел по улице в маленьком городке и радость наполняла меня.
– Вы чувствуете это здесь? Радость?
– Да. Нелепо, учитывая, что я ничего не знаю о здешних местах.
– Эти места могут быть жестокими. Нужно очень любить их, чтобы примириться с этим.
– Вы говорили совсем другое, когда рассказывали о карнавале и музыке.
– У медали две стороны, – ответила она.
Со мной, определенно, творится что-то странное, думал он.
– Не уверена, что Марджори понравилось бы здесь, – сказала Кэт, – она городской житель.
Он подвел черту:
– В любом случае, это всего лишь мечты. Спасибо, что согласились пообедать со мной.
Он не сказал, передайте привет Лионелю. Когда он тронулся с места, она махнула рукой.
Это было невозможно. И поэтому он женился на мне. Он бы отдал все, чтобы узнать больше.
Черт! Как несправедлив мир!
Две недели прошли в ожидании ответа от возможного покупателя. Марджори играла в теннис и плавала. Фрэнсис поехал в Элевтеру, хотя в этом не было необходимости. Он сидел в одиночестве на ступеньках террасы, а зеленые ящерицы шныряли между колонн. Он смотрел на поля и горы. Посадить на высоких местах бананы, сказала Кэт Тэрбокс. Фруктовые сады. Скот на лугу у реки.
«Я нашел свое королевство», – написал первый Франсуа в своем дневнике, который так потряс маленького Фрэнсиса, «где текут чистые реки, а воздух прозрачен».
Свое королевство! Крестьянин, бывший пиратом, ставший плантатором, носил в себе искорку поэзии.
Осторожно, Фрэнсис, не глупи с этой «искоркой поэзии». Поэзия еще никого не накормила. Тут же перед ним встал город, шкафы в конторе, телефоны, пересчет денег. Хорошо, если ты создан для этого, а если нет?
А для чего он, в таком случае, создан?
Он думал: мне не к чему возвращаться, я должен начать новую жизнь. Тогда почему не здесь? Почему бы и нет?
Он встал, возбуждение нарастало, как от вина. Возьми ответственность. Создай что-нибудь. Как стоит художник перед чистым холстом, как скульптор смотрит на глыбу камня, так человек может стоять перед заброшенной землей.
Он начал взвешивать все «за» и «против». Не может же всё быть настолько трудным! Конечно, ему придется многому научиться, как учились Герберт и Лионель. И у него это получится так же хорошо. Он сможет помочь родителям, он сможет помочь живущим на этой земле, построит больницу, покажет, что могут сделать разум и добрая воля…
– Это несерьезно, – сказала Марджори, – ты меня разыгрываешь.
Они готовились лечь спать. Она скользнула в постель и поудобнее устроилась на подушках.
– Я вполне серьезен. Сначала эта идея показалась дикой мне самому, но я обдумывал ее последние две недели. Я поговорил в банке о ссуде. Они считают, что у меня получится, но придется много работать. Они даже свели меня с хорошим менеджером, его фамилия Озборн. Под его началом было большое поместье на Ямайке.
На лбу Марджори выступили капли пота.
– К моему удивлению Джулия согласилась подписаться под гарантией, и таким образом моим родителям будет оказана помощь, пока отец не встанет на ноги. Никогда не знаешь, как покажет себя человек.
– Да, не знаешь, – с горечью произнесла Марджори.
– Дай мне возможность попробовать. Пожалуйста! У меня получится. Я чувствую, что смогу.
– Это Кэт впутала тебя! Все эти разговоры о садах и стадах! Если это так легко, почему же никто не попытался возродить Элевтеру?
– Я не говорю, что это легко. Я сказал, что это возможно. А Кэт не имеет к этому никакого отношения.
Он не рассказал ей о ланче. Скорее всего, Марджори не посчитала бы их встречу случайной и придала бы событию слишком большое значение. А не рассказав сразу, не упоминал и потом.
Она расплакалась. Ему стало очень жаль ее и он обнял ее за плечи.
– Ты знаешь, – тихо произнес он, – ты знаешь, мне никогда не нравилось то, чем я занимаюсь. Теперь я понимаю, насколько мало мне это нравилось.
– Ты никогда не говорил мне!
– Думаю, до сих пор я и сам хорошенько не понимал.
– Это просто смешно! Ты знаешь, сколько молодых людей из кожи вон вылезли бы, чтобы получить такую работу?
– Они – не я, и я – не они, – он взглянул в окно, там шумели листья на деревьях. – Я словно был в тюрьме, меня хорошо кормили, у меня были все условия, но это была тюрьма.
– Это просто смешно! – повторила Марджори. Теперь она плакала по-настоящему, и он снова обнял ее.
– Ты забыла, у меня ведь больше нет работы.
– Ты можешь найти другую. Не говори, что это невозможно.
– Марджори, дорогая, я чувствую, что это мое. Пусть даже решающую роль сыграли эмоции, но в конечном итоге, все наши поступки основаны на эмоциях. Послушай, Марджори, это вызов, приключение. Мы достаточно молоды, чтобы попытать себя в чем-то новом. Если нам не понравится, мы всегда сможем продать поместье. Какая разница, продать его сейчас или через год?
Они спорили почти всю ночь, весь следующий день и еще один день. В конце концов, получив обещание, что это будет именно эксперимент, Марджори, сохранив лицо и отчасти успокоившись, дала согласие. Фрэнсис выиграл.
Глава 9
Сильный, но приятный запах дерева стоял под знойным небом. Внутри склада жара была нестерпимой.
– Может полить в любую минуту, – сказал Фрэнсис. Второй мужчина посмотрел вверх. Свинцово-серые, с серебристыми краями тучи неслись в воздухе над бухтой.