– Даже раньше. Но эти деревни оторваны от мира. Многие дети говорят на этом наречии дома, а английский язык впервые услышали у меня в классе.
– Британский английский? – с улыбкой спросил Фрэнсис.
– Да. В Коувтауне меня учили англичане, потом я был в Кембридже, так что, полагаю, приобрел кое-какой акцент.
– Значит, родились вы здесь, на Сен-Фелисе?
– Нет. Может показаться странным, но родился я во Франции. Сюда меня привезли, когда мне было два года.
Отец-француз? – подумал Фрэнсис. Вполне возможно. Одному Богу известно, что за страсти, разбитые сердца и стыд произвели на свет этого утонченного и несомненно чувствительного человека! Правда, то же самое можно сказать о любом из нас.
– Моя мать родилась на острове, – сказал он, – но уехала. А я вернулся. Иногда мне самому интересно, почему и зачем. Желание избежать чего-то? Притяжение истории? Я, мистер Курсон, по типу своему человек, который мог бы стать антикваром или реставрировать старые дома. Я люблю прошлое, люблю доискиваться до корней. Я даже начал писать историю Сен-Фелиса, о людях, пришедших сюда, и о том, что их привело.
Курсон кивнул:
– Если вы ищите историю, она у нас есть. Ваша собственная Морн Блю – как за нее боролись французы и англичане! Она четыре раза переходила из рук в руки в ходе одного из самых кровопролитных сражений восемнадцатого века. Когда я был ребенком, там еще сохранялись остатки крепости. Постепенно камни и кирпичи разобрали окрестные жители. Французы строили из камней, а англичане из кирпича, вы знали об этом?
– Нет, не знал. Курсон оборвал себя:
– Простите. Я говорю с вами как учитель.
– Ну так вы же и есть учитель.
В этот момент порыв ветра распахнул дверь и она ударилась о стену. Курсон встал и плотно закрыл ее. Фрэнсис с тревогой спросил:
– Это случайно не ураган? Я здесь уже давно, но не видел ни одного.
– Не волнуйтесь, если ураган налетит, вам не придется спрашивать. Мне было четырнадцать, когда остров был просто изуродован. Окна выбиты, деревья вырваны с корнем, вода на полу стояла на три дюйма. Урожай какао на острове в тот злосчастный год был потерян.
– Зависимость от погоды, – подтвердил Фрэнсис. – Мой дядя Лионель Тэрбокс говорил мне, что наводнения и засухи раз десять ставили его на грань разорения.
Его собеседник ничего на это не сказал, и, внезапно поняв, Фрэнсис вспыхнул:
– Конечно, я знаю, что для бедных это гораздо тяжелее.
Он оглядел классную комнату: убогие парты, старая полка с потрепанными книгами, маленькая доска на подставке – и все.
– И все же вы тоже вернулись, – произнес он, думая вслух.
– Простите?
– Я имею в виду, что вы вернулись несмотря на то, что жизнь здесь тяжелая. Полагаю, вы могли остаться в Англии.
– Вы упомянули о совести. Я должен был вернуться домой. Большинство детей на этом острове заканчивают только пять классов, большая часть взрослых функционально неграмотна.
– И вы пытаетесь как-то помочь.
Курсон посмотрел в окно – дождь начал постепенно стихать.
– Я сомневался. Какой смысл читать детям стихи Браунинг? – он усмехнулся.
Насмешливость, с возрастающим интересом подумал Фрэнсис, его обычное настроение и состояние – насмешливость. А его собственные – основательная простота.
– Я пытаюсь дать им столько, сколько они могут воспринять. Я рассказываю им их историю: Африка и Вест-Индия. По крайней мере, это имеет хоть какое-то отношение к их жизни.
Странно, что он не колеблясь разговаривает со мной таким образом, думал Фрэнсис, хотя с Лионелем он не стал бы беседовать на такие темы, и ни с кем, кого я знаю.
– А политика вас интересует?
– Не уверен. Я не человек действия, в этом мои проблемы. Но у меня есть друг, Николас Мибейн, который тоже вернулся из Англии и создает новую партию. Он работает над программой, чтобы быть во всеоружии, когда придет независимость, и он хочет, чтобы я работал с ним. Так что я думаю об этом. Только думаю.
– Я слышал о Николасе Мибейне. Что-то было в газетах. А в тот день, когда я приехал, какой-то священник на вечере говорил о нем.
– Должно быть, отец Бейкер.
– Может быть. Я обычно не помню имен, а это было довольно давно, но почему-то это имя засело в голове. Священник сказал, что он был блестящим учеником, если я правильно помню.
– Так и есть. Он мыслитель и оратор. Эти два качества не всегда идут вместе, но если так случается, получается несокрушимое сочетание. Николас достигнет многого.
Курсон шагал по комнате взад и вперед, засунув руки в карманы.
– Независимость позволит нам проявить инициативу. Из инициативы родится характер, национальный характер, с которым мы построим демократию. Но начинать нужно с сильного лидера, который может указать путь. Николас сильный, он будет бороться. Вы застали время больших перемен, мистер Лютер.
– То же самое говорил мне и дядя Герберт. Предостерегал меня.
– В другом смысле, я думаю, – улыбнулся Курсон. – Я обидел вас? Надеюсь нет.
– Нет, – спокойно ответил Фрэнсис, – если я собираюсь здесь жить, я должен знать все точки зрения.
– Это было бы мудро. Обычно владельцам больших поместий – а ими часто являются иностранцы – нет дела до того, что здесь происходит.
– Мне – есть дело. У меня много проектов – он замолчал, вспомнив идеи Кэт, – во всяком случае я хочу построить нормальное жилье для своих постоянных работников.
– Я слышал.
– Вы слышали?
– Я же говорил вам, на Сен-Фелисе новости разносятся быстро. Если вы начнете, а другие последуют вашему примеру, в чем я, к сожалению, сомневаюсь, это будет хорошее начало. Но мы можем проговорить так весь день, – Курсон поднял руки вверх. – Мне не стоит подрывать ваш энтузиазм своими словами, а то вы завтра же все продадите и уедете домой.
Фрэнсис покачал головой:
– Мой дом здесь.
Он почувствовал сильный интерес к этому человеку. Кембридж, почти белый и считает себя частью крестьян-негров.
– Расскажите мне что-нибудь о себе, мистер Курсон. Что значит для вас жить здесь, для такого… как вы.
– Не белого, вы имеете в виду?!
– И это тоже. Чего вы больше всего хотите?
– Начать с того, что я бы уничтожил ограничения и привилегии. Один человек – один голос. У меня нет собственности, я – арендатор, поэтому я не могу голосовать. Послушайте, мистер Лютер, на островах Карибского моря от девяносто пяти до девяноста восьми процентов населения – чернокожие люди, в той или иной степени. Очень немногие из них владеют собственностью, поэтому они даже не могут высказать свое мнение о том, как ими управляют.
– С таким положением вещей, конечно, нельзя мириться, но я слышал, что скоро все изменится. Может, уже в этом году. Но мне хотелось узнать именно о вас, о вашей жизни. Вы женаты?
– У меня есть жена, Дезире. Мы живем в городе.
– Дезире? Она не работает у Да Куньи?
– Да. Вы ее знаете?
– Я покупал у нее подарки на Рождество и на день рождения жены. Я давно ее не видел, редко бываю в магазинах.
– Она оставила работу. У нас двое детей, они в ней нуждаются.
Дождь совсем прекратился. С крыши и деревьев падали тяжелые капли. Сквозь дымку засветило солнце. Мужчины подошли к дверям.
– Мне хочется думать, что для моих детей… и для всех остальных мир будет лучше, – сказал Курсон. – Я оптимист.
– Будем надеяться, – пробормотал Фрэнсис. Странный человек, подумал он, и очень странная встреча. Внезапно он подумал об истории, о ее власти над победами и потерями, над добром и злом. Лионель и ему подобные сказали бы, что он такой же большой глупец, как и его отец. Но в этот момент он чувствовал себя способным опровергнуть их.
Фрэнсис перекинул через руку влажную куртку.
– Должен сказать, что за полдня вы рассказали мне об этих местах больше, чем кто-либо другой, за исключением, – он не знал, что заставило его произнести это имя, – моей родственницы, Кэт Тэрбокс.
– У нее есть сердце, – просто сказал Курсон.
– Я забыл, что вы ее знаете! Или ваша жена.
– Мы оба. Я познакомился с ней через своего тестя, Клэренса Портера. Они много работают вместе, в основном в Семейной консультации. Клэренс помогает с профсоюзными деньгами для строительства настоящей больницы, а Кэт вхожа во все нужные семьи. Правда, дело подвигается трудно. Те, кто могут, не хотят или отделываются символическими суммами. Кэт – редкая женщина, вы согласны?
– Я тоже так думаю, хотя не часто вижу ее. Они пожали друг другу руки на прощанье.
– Было приятно с вами познакомиться, мистер Лютер. Желаю вам удачи в ваших начинаниях.
– Я… вам следует навестить меня, – выпалил Фрэнсис.
– Вы серьезно? Или это означает: «заезжайте как-нибудь», то есть никогда?
– Я не говорю то, чего не думаю.
Марджори вряд ли будет рада, но это неважно. Ему очень понравился этот человек.
Курсон улыбнулся. Это была первая настоящая улыбка за все время, улыбка без иронии и грусти.
– Я навещу вас. Ваша фамилия есть в адресной книге Коувтауна? Патрик Курсон?
– Да, есть.
Он так и стоял с поднятой в прощальном взмахе рукой, когда Фрэнсис исчез из виду, свернув за поворот.
КНИГА ТРЕТЬЯВЛЮБЛЕННЫЕ И ДРУЗЬЯ
Глава 10
– Я показывал вам это? Да. Наверное показывал, – произнес Фрэнсис Лютер, протягивая книгу в кожаном переплете. – Это дневник моего предка, первым высадившимся на Сен-Фелисе.
– Да, я смотрел его, но Николас не видел, – Патрик пробежал глазами страницу, затем передал дневник Николасу. – «Я хочу купить землю, вести хозяйство, владеть собственностью, как то и подобает истинному джентльмену. Удачно жениться». Да, так оно и было, Николас.
– Изумительно, – пробормотал Николас.
Он был удивительно грациозен: он сидел на подоконнике, по-турецки скрестив свои длинные стройные ноги. Дневной свет красиво очерчивал его изящную фигуру, аристократическую голову, словно высеченную резцом скульптора. Патрик почувствовал невольную гордость: именно он впервые привел Николаса в этом дом, хотя инициатива ис