В комнате повисла Тишина. Затем Николас заговорил:
– Предлагаю серьезным образом рассмотреть эти замечания. Я дам комитету задание изучить вопрос землепользования с точки зрения защиты самобытности и экологии Сен-Фелиса.
Три месяца спустя стало известно, что продан еще один участок под строительство гостиницы на берегу. Патрик немедленно отправился к Николасу.
– Я не понимаю. Я считал, что на побережье больше не будет никакого строительства, во всяком случае, вопрос должен обсуждаться.
– Мы потратили на обсуждение два часа. На последнем заседании, которое ты пропустил.
– Пропустил?
– Да. Я созвал срочное заседание исполнительного комитета. Ты навещал свою мать на Мартинике. Я распорядился, чтобы тебя известили.
– Меня не известили, и, к моему стыду, я уже несколько месяцев не был на Мартинике.
– Странно! Это какое-то недоразумение. Мне жаль, мне очень жаль. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но именно сейчас нам нужны средства. Думаю, я могу обещать, что подобные вещи не повторятся.
Униженный и раздосадованный, Патрик тем не менее не позволил себе обвинить Николаса. Какой смысл в поспешных решениях? Николас не стал бы его обманывать. Просто безумие – подозревать его.
И все-таки его не оставляло чувство, что его просто успокоили, как успокаивают ребенка, требующего невозможного.
Дезире возилась у плиты. По ее поднятым плечам он понял, что она не в духе.
– Я сегодня была у Дорис. У Николаса было какое-то деловое собрание дома. Когда мы подъехали, мужчины как раз уходили.
Он вздрогнул:
– Собрание? Ты имеешь в виду, исполнительный комитет?
– Нет, конечно, нет, хотя я видела там Родни Спурра и Харрисона Эймса. Других я не знаю. Там были даже белые. Один из них очень толстый, низкий мужчина, который строит дом на скале, весь из стекла, ну ты знаешь.
– Юген. Говорят, он вкладывает здесь большие деньги.
Дезире повернулась к нему:
– Я пообещала Дорис, что не скажу тебе, но Николас говорит, что с тобой невозможно сотрудничать.
Патрик был потрясен:
– Невозможно сотрудничать! Что, черт возьми, он хотел этим сказать?
– Что ты… постоянно критикуешь.
– Критикую!
– Надеюсь, у тебя нет неприятностей? Вы же всю жизнь дружили.
– И что же такого я могу сделать? Или делал когда-нибудь?
– Я не знаю. Иногда с тобой действительно невозможно иметь дело. Ты можешь быть очень упрямым. И никогда не уступаешь, если не считаешь нужным или отстаиваешь какую-то свою идею.
– Ты имеешь в виду, что я не изменяю своим убеждениям?
– Не волнуйся так! Но ты упрямый, ты сам знаешь, – Дезире недовольно кривила губы, – почему, например, ты не дал мне тогда поехать с Дорис в Европу? Если начистоту, то она считает, что с твоей стороны это обычный эгоизм, и я так считаю. Я никогда нигде не была…
– Я не мог позволить себе эту поездку, вот почему!
– А я-то полагала, что для члена правительства некоторые вещи становятся доступнее.
– Я вошел в правительство не для того, чтобы обогатиться.
– Мог бы, по крайней мере, отпустить меня с Дорис!
– Я ни за что на свете не позволю тебе принять милостыню!
– Милостыню! Твой лучший друг! Ты оказал бы Дорис услугу. Она хотела, чтобы я поехала. Между прочим, у них горы денег: Для них это ничего не значит!
– Горы денег, – задумчиво повторил Патрик. – Не знаю. Доктор Мибейн был не так уж богат и у него четверо детей. Не знаю.
– Николас сам делает деньги! Он вкладывает средства в гостиницы и. пляжи по всему острову. Новый ночной клуб на Причальной улице… он владеет половиной. Ты знал об этом? И новая гостиница, о которой они только что объявили – это тоже его!
Патрик сел.
Дезире продолжала высоким голосом, похожим на голос Дорис Мибейн:
– Почему мы не можем получать от жизни удовольствие? Сидим в той же грязи, когда ты мог быть впереди, как и Николас!
Холодно, со злостью он ответил:
– Ты когда-нибудь повзрослеешь?
Ее глаза наполнились слезами, и он тут же пожалел о сказанном. Она просто не сдержалась. Ее сегодняшние жалобы были первыми за все время их совместной жизни. Хотя она всегда имела очень мало по сравнению со многими ее друзьями. Она, и он прекрасно знал это, подавляла свои желания и довольствовалась тем малым, что он был в состоянии дать ей. А сейчас, в новой ситуации она была сбита с толку. Муж Дорис обеспечивает ее, а ее собственный муж – нет, и при этом совершенно не обращает на это внимание. Ему хотелось ей все объяснить, но его замешательство было так велико, что он промолчал.
Он отправился спать с тяжелым сердцем и долго не мог уснуть. Так вот чем занимается Николас! Скорее всего, они все этим занимаются и хранят поэтому молчание, когда он говорит. Они знали, что он не на их стороне. Значит он один! С кем он может поговорить?
Его охватило горькое сознание того, что его предали. Он мог бы довериться жене, но не осмелился. Она так несдержанна на язык. Получалось, что единственным с кем можно было поговорить, была Кэт Тэрбокс.
По пути домой из центра города ему приходится идти мимо редакции «Рупора». Он скучает по работе в газете. Там кипит жизнь, трещат телетайпы, звонят телефоны. А за столом редактора – Кэт. Когда он работал там, то часто ловил себя на том, что подолгу смотрел на нее через комнату со своего места. У нее одно из тех лиц, по которым легко читать даже скрываемые мысли и чувства.
Иногда и сейчас он провожал ее по вечерам до угла ее улицы.
– Ты какой-то мрачный, – заметила она во время такой прогулки на следующий день после его разговора с Дезире.
Почти против своей воли он пересказал ей слова Дезире.
– Я в тревоге, – закончил он. – У меня такое ощущение, что я нахожусь в центре замкнутого круга, все вокруг рушится, а я не могу докричаться до Николаса и не знаю почему.
– Почему ты не скажешь ему о том, что узнал?
– Я не могу. Я пообещал Дезире. И потом, это ничего не изменит. Меня не касается, куда человек вкладывает свои деньги.
– Это тебя касается, потому что это совсем другое дело, и ты это понимаешь. По мне, так все это плохо пахнет, – они остановились, и Кэт достала какой-то листок бумага. – Посмотри, мы собираемся электрифицировать деревни и поставить очистные сооружения. На северной стороне острова каждое утро до сих пор сбрасывают в океан нечистоты. Все молчат, хотя прекрасно знают, что делается. Питьевую воду собирают по-прежнему во время дождей. А Николас снова и снова говорит о поливном садоводчестве и консервных заводах. Безусловно, это выглядит очень деятельно! Наши дорога – ужасны. У нас стало больше машин и больше несчастных случаев. Я знаю, что невозможно сделать все сразу, но мне бы хотелось увидеть хоть какое-то движение в этом направлении.
– Я не понимаю Николаса, – повторил он с грустью. Некоторое время Кэт, казалось, что-то обдумывала.
Потом она сказала:
– Я хочу кое-что показать тебе. Прямо сейчас. У тебя найдется свободный час?
– Найдется.
– Нам понадобится твой автомобиль. Ты когда-нибудь был на территории «Ланабелла»?
– В его пешеходной части? Нет.
– Там, где стоят новые коттеджи, за пешеходным мостиком.
Они оставили машину в отдаленном конце пляжа, подальше от глаз и в полумиле от главного здания. Колеи здесь поросли травой.
– Здесь мало ездят, – отметил Патрик. Пешеходный мостик был перекинут через узкий канал. На белом песке по краю маленького острова выстроились коттеджи с остроконечными крышами. За коттеджами был сооружен пруд неопределенной формы. Среди клумб на шелковистой траве стояли зонтики и дорогие стулья. Все было тихо и спокойно. Всего одна пара лежала под солнцем.
– Не сезон, – сказал Патрик.
– Здесь всегда мало народу. Ты же знаешь, это не общественное место.
– И очень изолированное. Если точно не знаешь, где оно, то не догадаешься о нем.
– Вот именно. Пойдем, может быть, какой-то из коттеджей не заперт, или посмотрим в окно.
Все раздвижные стеклянные двери оказались запертыми, но сквозь них прекрасно было видно внутреннее убранство комнат, белые коврики на розовом полу веранды и широкие кровати с позолоченной резьбой. Похоже на бордель, подумал Патрик, но вслух ничего не сказал.
– Кошмар, правда? – спросила Кэт, когда они возвращались к машине.
– Да. Кто эти люди?
– Ты даже не догадываешься?
У него были смутные подозрения, но он промолчал.
– Воровская шайка. Он уставился на нее.
– Я не могу доказать, но я почти уверена. Больше чем уверена. Эти люди приезжают из Штатов, привозят своих девочек, делают свои дела, и частным образом производят платежи, а правительство их покрывает.
– За что они платят?
– Думаю, за наркотики, – серьезно сказала она, а поскольку он недоуменно смотрел на нее, продолжила: – Почему ты так удивлен? Весьма распространенное в Центральной Америке явление.
На это он ничего не смог ответить.
– Ты подавлен, потому что это Николас, – она тронула его за руку. – Правда, я могу и ошибаться.
– Ты ошибаешься, – сказал он. – Ты ошибаешься.
Проезжая мимо дома правительства, они заметили группу полицейских, выглядевших весьма импозантно в новой серой форме, алых фуражках и с такими же алыми полосами на брюках.
– Остановись на минутку, – скомандовала Кэт. – Что ты видишь?
Поскольку он не понял сразу, она спросила:
– Разве ты не замечал их последние несколько недель?
– Ты имеешь в виду форму? Николас иногда увлекается показной стороной дела, – отозвался Патрик.
– Не то. Посмотри внимательнее! Когда это у нас было столько полиции? Все как на подбор – выше шести футов! Крепкие ребята, и все они – новые. Ни одного знакомого лица. Не удивлюсь… – начала она и замолчала.
– Не удивишься чему?
– Так, ничего.
– Как женщины любят все усложнять! Может, ты все-таки закончишь, если уж начала?
– Если честно, я не уверена, что могу довериться тебе.
– Ну спасибо! Большое спасибо! Раз так, можешь вообще со мной не разговаривать.