Альке представился здешний кладовщик или завскладом – древний, как и его компьютер, седой, одышливый, в очках с толстыми линзами – каждое утро по привычке приходящий на свой опустевший склад и уныло пялящийся на экран, на таблицы с нулями во всех графах. Представился так реально, что Алька щелкнул выключателем компа, почти уверенный, что на экране сейчас появится та самая таблица с нулями.
Не появилось ничего. Экран остался пустым, на системном блоке не загорелся светодиод – напряжения в сети не было.
Зато негромкий щелчок тумблера «включил» Мурата, стоявшего у распахнутой двери и прислушивавшегося к звукам перестрелки, раздававшимся где-то в глубинах здания, – подскочил, схватил Альку за рукав, тряхнул как следует, зашипел в лицо:
– Дурной, да? Руки блудливые, да? Сунь в штаны и там блуди, ишачий сын!
В казарме за такое обращение он живо схлопотал бы по своей раскосой роже. Не желторотый же новобранец, в самом деле, Алька, – полгода в учебке, да почти полгода в части оттрубил, посвящение прошел – полноправный «манул». Ну… почти полноправный, экзамен кровью только и осталось выдержать.
Но на операции руки распускать нельзя. Начальство не станет разбираться, кто прав, а кто не очень, – на первый раз вкатят месяц гауптвахты, при повторном нарушении – пинком под зад из «манулов», прямиком в матушку-пехоту.
Поэтому Алька лишь стряхнул руку татарина и посоветовал Мурату поинтересоваться у собственной матери особенностями секса с ишаками.
– Отставить! – прикрикнул на них ефрейтор Грач. – А ты, Альберт, и в самом деле не нажимай на что ни попадя.
– Любопытно же… – попробовал оправдаться Алька.
– А вот так нажмешь на какую-нить фиговину – и кишки наши во-о-он там повиснут… – Грач ткнул в потолок, откуда сиротливо свисали три запыленные лампы дневного света. – Любопытно будет?! Два наряда вне очереди!
– Есть два наряда… – понуро откликнулся Алька. Украдкой показал татарину кулак и отвернулся к стене, где красовались два сепаратистских плаката – не голографические, отпечатанные обычными красками на обычной бумаге.
На одном посреди бело-голубой заснеженной тундры торчал полосатый пограничный столб с двумя приколоченными стрелками-указателями: «Печора» и «Рашка». И закутанный в меха абориген решительно заворачивал оленью упряжку в сторону самостийного государства. Подпись гласила: «Мне туда, однако!»
Персонаж второго плаката явно относился к славянской нации – типичнейший русский, рыжеватый, голубоглазый, нос картошкой… Сидел плакатный славянин у самовара – а стол перед ним ломился от разнообразнейшей снеди – и агитировал всех сомневающихся: «Живу в своей республике – ем калачи да бублики!»
Вкус бубликов Алька помнил смутно, а калачей ему не то что пробовать – даже видеть вообще не доводилось. Он с любопытством разглядывал красочную груду выпечки, пытаясь вычислить среди нее загадочные калачи, и тут ожила «балалайка».
– ПЯТАЯ, ШЕСТАЯ ТРОЙКА – КО МНЕ! – завопил сержант Баг, завопил так, что Альке захотелось обхватить голову руками – не ровен час, взорвется, разлетится на куски.
– За мной! – Грач махнул рукой, шагая за дверь.
Пятеро бойцов следом за ефрейтором загрохотали подметками по коридору.
Лампы здесь не горели, как и во всем здании. Окон не было, но кое-какой тусклый свет долетал из распахнутых дверей. И Алька не сразу понял, обо что он споткнулся, показалось – какой-то мусор.
Нагнулся, пригляделся – под ногами лежал человек. Вернее, то, что недавно было человеком… Нелепо раскинул руки, словно пытаясь поплыть саженками по луже собственной крови, в полумраке казавшейся черной. Не «манул», чужак: ни шлема, ни броника, одет по-цивильному – куртка, пропитавшаяся кровью, штаны, заправленные в резиновые сапоги. Рядом валялось оружие, вроде бы охотничье ружье, Алька не разглядел толком, Грач поторапливал:
– Не отставай, Нарута, не отставай, сегодня на жмуров еще вволю насмотришься!
Он прибавил шагу, стараясь не отставать. Стрельба слышалась теперь громче: короткие очереди из десантных «абаканов» перемежались с завыванием «дрелей» и громкими и раскатистыми выстрелами из чего-то непонятного. Изредка бухали гранаты.
Впереди маячила смутно различимая фигура. Свой… Сквозь поляризационный фильтр щитка – только сквозь него – хорошо можно было разглядеть опознавательную светлую полосу, опоясывающую шлем. От электронных маячков, позволяющих в бою отличать своих от чужих, в войсках отказались давно – с появлением р-вируса они слишком часто давали сбои, вынуждая стрелять по своим.
– Туда жмите, к взводному, – показал боец на коротенький, вбок отходящий коридорчик.
А сам остался здесь, на развилке, настороженно поглядывая то в одну сторону большого коридора, то в другую. Понятие «тыл» в этом бою оставалось весьма условным – сепы гораздо лучше знали все закоулки здания и в любой момент могли появиться с любой стороны.
«Манулы» двух резервных троек прошли коротеньким коридорчиком, спустились по лестнице – небольшой, на десяток ступенек. И оказались в местной курилке – о чем недвусмысленно информировала надпись «КУРИТЬ ЗДЕСЬ!». Сержант Багиров надпись игнорировал и не курил, равно как и десантник, несший на спине громоздкий ретранслятор с выдвижной антенной, связывавший «балалайки» роты в локальную сеть. Двое сепов, лежавшие здесь же, у стенки, курить не могли по уважительной причине недавней смерти. А больше в курилке никого не было…
Вторая дверь – еще не так давно застекленная, а теперь лишившаяся всех стекол – вела отсюда на другую лестницу, винтовую, с металлическими решетчатыми ступенями. Судя по всему, витая эта конструкция спускалась не то в цех, не то в громадный ангар, занимавший изрядную часть здания. Снизу был полумрак, и доносился из этого полумрака неприятный запах…
Туда-то, ко второй двери, сержант и подозвал Грача, что-то ему тихонько втолковывал, показывая вниз.
Алька тем временем присмотрелся к убитым сепаратистам. Один лежал ничком, из спины у него торчало нечто странное, белое такое и пушистое… Лишь несколько мгновений спустя Алька понял: вата! Пули насквозь прошили и ватник, и его хозяина, вышли из спины и выдернули здоровенные комья искусственной ваты – словно четыре белых траурных цветка расцвели на покойнике… Напихать бы эту вату в уши, да только ничему она не поможет, команды, передаваемые «балалайкой», хоть и слышатся как оглушительные звуки, но напрямую, мимо ушей и барабанных перепонок, уходят через разъем к слуховым нервам.
Стрелкового оружия у владельца ватника не было, лишь на поясе висели две самопальные гранаты – неказистые, слаженные из обрезков толстых труб с торчащими фитилями.
Второй мертвец лежал на спине. Глаза ему прикрыть никто, конечно же, не позаботился, и сеп смотрел на мир остекленевшим взглядом, отчего-то казавшимся безмерно удивленным. Следов ни пуль, ни осколков на теле не видно – как будто и впрямь умер от удивления. В руке сепаратист до сих пор сжимал охотничье ружье, древнюю прадедовскую двустволку. Больше всего Альку поразила обувь мятежника – теплые домашние тапки с меховой опушкой. Нет, понятно, что здание нетопленое и полы здесь холоднющие, но как-то совсем неуместно эти тапки выглядели… Кто ж на войну ходит в домашних тапочках? Встретить такого вот мятежника на улице в мирное время – ни дать ни взять учитель младших классов на пенсии… Седой, с огромной лысиной, в очках. Дужка изолентой примотана… Сидел бы ты, дедуля, дома у стереовизора, или с другими старперами козла забивал, или с внуками нянчился… Нет, поперся на баррикады, за калачи и бублики воевать… Ну и зачем теперь тебе бублики?
Однако не так страшен черт, как его малюют. С оружием у сепов туго. Из «дрели» хорошо в городских перестрелках палить, когда противники ничем не защищены или в легких жилетах из кевлайкры. Десантника в полном боевом из такой трещотки можно ранить лишь при большой удаче… Ну а дробовики – вообще несерьезно. Ни дробь, ни картечь, ни пуля-жакан кевлайкру не пробьют, не говоря уж о титановых вкладышах. Разве что дуло вплотную к щитку шлема приставить, да кто же такое позволит…
– Парни, наш выход! – повернулся к бойцам Грач. – Задача простая: снизу цех, в цеху сепы. Спускаемся вшестером и гасим всех.
Алька обрадовался – если бы задачу им ставил сержант через «балалайку», точно бы голова взорвалась.
– Одной тройки хватит, – убежденно сказал Мурат. – С их пукалками только…
– Одна тройка туда уже спустилась, – не дал договорить Грач. – Там и осталась. Так что работаем без дураков, по полной программе.
И они сработали – образцово, хоть на стерео снимай, для учебного пособия. Вернее, образцово все началось…
В цех полетели гранаты – сначала светошумовые, затем дымовые, затем осколочно-фугасные. Тут же, не успело смолкнуть эхо взрывов, вниз метнулись два темных силуэта, едва видимые в дыму, – метнулись мимо лестницы, на леерах. Взвыла «дрель», и тут же сверху загрохотали в четыре ствола «абаканы», бахнул подствольник.
– Затяжным! – хлопнул Грач по плечу Альку.
Парень перевалился через низкую балюстраду, полетел вниз. На тормоз лебедки нажал, когда до пола оставалось менее метра – чуть-чуть не рассчитал, удар по ногам оказался весьма чувствительным.
Тут же залег, откатился в сторону, вскинул «абакан», пока не понимая, куда и в кого надо стрелять. Груда пластиковых ящиков, нечто вроде конвейера с громоздящимися вдоль него агрегатами непонятного значения… Где засел враг? Откуда ловит Альку перекрестьем прицела?
Мимо тонкой змейкой мелькнул леер – отцепился от трупа сепаратиста, первым сброшенного для отвлечения внимания. Сеп – тот самый, в домашних тапочках – лежал неподалеку, и грудь его теперь пересекала ровная цепочка пулевых отверстий.
Спрыгнули еще двое – Мурат и ефрейтор. Другая тройка и сержант продолжали прикрывать огнем сверху.
Грач без лишних слов, жестами, приказал: Алька направо, Мурат налево. Все не раз отрабатывалось: сейчас надо рассредоточиться, перекрестным огнем прижать сепов, не давать им поднять голову, пока спускается вторая тройка.