Мое саркастическое замечание о родоначальнике электродинамики профессор пропустил мимо ушей, он был выше этого. А дату остановки прогресса сдвинул на век раньше:
– Не в девятнадцатом веке, юноша, – в восемнадцатом! В девятнадцатом стало поздно, ядовитое семя дало плоды!
Он продолжил развивать тему, и выяснилось, что сеятелями ядовитых семян были просветители-энциклопедисты, что восемнадцатый век, по крайней мере первая его половина, – действительно Золотой век в истории человечества, а сейчас мы волей-неволей вернемся к тому, с чем неразумно расстались в столетия, последовавшие за Золотым: к лошадям и парусам, к умеренному земледелию без удобрений и ядохимикатов, с естественным восстановлением почв. Только вернемся на окончательно загаженной планете и с непоправимо изуродованным генофондом.
В чем-то профессор прав, спору нет. По крайней мере, конные заводы развиваются весьма бурно, и на улицах Питера пролетку извозчика, пару лет назад казавшуюся экзотикой, теперь можно встретить чаще, чем мобиль. А на Адмиралтейских верфях недавно завершилось переоборудование танкера «Ангара» – главным движителем нефтевоза стали роторные паруса.
Только не сказал бы, что это возврат в Золотой век, скорее вынужденные меры, вызванные бедой… Люди могут по необходимости целый месяц пересекать океан на паруснике, но теперь уже не забудут, что когда-то делали это за два часа на стратоплане. Да и сам профессор, зажигая сегодня свои «коптючки», не очень-то радовался – напротив, ругал на все корки внеплановое отключение.
Но профессора уже понесло… Понесло и вынесло в безбрежное море исторических аналогий, где он чувствовал себя уверенно, словно капитан-судоводитель первого класса.
– Большая ошибка думать, что в человеке изначально заложено желание окружать себя все более сложными устройствами – то, что мы называем стремлением к прогрессу. Люди изначально стремились удовлетворить свои базовые потребности в еде, тепле, комфорте, сексе, – а технический прогресс всегда был лишь удобным способом для этого. Как только он переставал срабатывать или плата за прогресс становилась слишком велика, его без колебаний отбрасывали.
«Есть и другие способы удовлетворения базовых потребностей, – удрученно подумал я. – Например, выслушивать каждый вечер скучные лекции… Интересно, знает ли светило социологии, что я сплю с Алисой? Если и знает, абсолютно игнорирует сей факт, не снисходит с академических высот к столь мелким проявлениям жизни социума».
В качестве примера остановки прогресса профессор привел Океанию. Оказывается, первоначально заселили ее многие тысячелетия назад люди довольно цивилизованные – по тем временам, конечно. Находившиеся в бронзовом веке, даже вступавшие в железный, имевшие уже достаточно сложное общественное устройство, – в то время как большую часть Земли населяли примитивные племена дикарей, остающихся в веке каменном.
Но вот беда – на атоллах не оказалось руд металлов, никаких. Почти все технологии стали бесполезны. Прогресс застыл, не ища обходных путей. Не было стимулов искать эти пути (импорт металлов, например) – вокруг благодатный климат, плодородная земля, изобильный океан. К чему покупать привезенный из-за океана бронзовый топор, стоящий целое состояние, если, поработав несколько часов каменным над саговой пальмой, можно обеспечить себя запасом еды на полгода?
В результате тысячелетия спустя европейские ученые изумлялись, наблюдая за жизнью некоторых народов Океании. Имеются государства: короли, министры, налоги, даже валюта, – при том, что материальная база характерна для самого примитивного племенного устройства: орудия из кости, камня и раковин.
Жаль, что у нас не растут саговые пальмы, мог бы я сказать профессору. Без них прогресс останавливать рановато. Да и в Океании уже не растут, там сейчас ничего не растет и никто не живет, все смыто цунами-убийцами, и даже коралловые кольца атоллов разрушены проснувшимися вулканами…
Из Океании мысль профессора двинулась на юг, в Австралию. Там, оказывается, имела место не просто остановка прогресса – прямой регресс. Первооткрыватели южного континента умели строить мореходные суда, изготавливать достаточно совершенные орудия труда и оружие. Умели – и полностью утратили свои умения. Вторично открывшие Австралию европейцы нашли аборигенов, плававших на утлых челноках из кусков коры, а то и на примитивных плотиках из двух-трех бревен, а другие племена, жившие в глубине континента, позабыли даже искусство создания столь примитивных плавсредств. Какие уж тут путешествия между континентами, для первопроходцев билет в Австралию оказался в один конец. Прочие технологии постигла та же участь…
– Зачем ткацкий станок, если можно круглый год ходить голышом и не мерзнуть? – риторически вопрошал профессор. – Зачем лук и стрелы, когда вокруг стада мирных сумчатых животных, неспособных ни убежать, ни защититься, – подходи и убивай палкой? Зачем?
Последний свой вопрос профессор адресовал лично мне, сопроводив его указующим жестом.
Я пожал плечами и ответил в том смысле, что убивать сумчатых палкой мне не доводилось, но кенгуру во франкфуртском зоопарке когда-то видел – по-моему, вполне шустрые звери, способные заставить человека с палкой поискать более совершенное орудие охоты.
– Ерунда, – отмел мой довод профессор. – Кенгуру потому и уцелели, что обладали редкой для сумчатых способностью к быстрому передвижению. Восемьдесят процентов видов австралийских животных европейцы уже не застали – облик этих крупных малоподвижных существ восстанавливали по обглоданным костям, найденным вокруг древних стоянок аборигенов.
Я тоскливо вздохнул, словно бы сокрушаясь о печальной судьбе австралийской фауны. За прошлым ужином лекция профессора хотя бы имела отношение к современности – старик рассуждал о наступивших и грядущих последствиях обрушения глобальной Сети…
Но все на свете имеет обыкновение заканчиваться, и речи Маргияна тоже. К тому же они всегда завершались в точно отмеренный срок – спустя ровно два академических часа после их начала, я проверял с таймером. Такой уж рефлекс выработался у профессора за долгие годы преподавания.
Завершил лекцию он ударной резюмирующей фразой:
– Паруса, лошади и свечи – вот будущее человечества!
И презервативы из свиных кишок, мысленно добавил я, посмотрев на Алису. Хотя нет, какая еще контрацепция – повальное деторождение и столь же повальная детская смертность, спасающая от перенаселенности. Нет уж, профессор, сами живите в своем прекрасном мире, можете начать хоть сейчас… А мы уж помучаемся в нашем.
Зажегся свет. Столь же внепланово, как погас. Профессор Маргиян, надо заметить, не стал использовать шанс доказать свои слова личным примером – электрическое освещение не отключил, напротив, торопливо погасил горевшую рядом с ним «вонючку». Затем поспешил к компьютеру создавать очередной шедевр социологической мысли.
Вот так всегда и бывает при столкновении теории с практикой.
2. Белые призраки Арктики
Как и приказал Кравцов, документы для него подготовили в бумажном виде. Увесистая папка лежала на столе – страниц триста, не меньше, прикинул генерал. Надо было распорядиться, чтобы информацию предоставили в более сжатом виде. Да что уж теперь…
Собранные в папке материалы относились к так называемым «блуждающим землям», к островам-призракам. В прежние века они регулярно обнаруживались в арктическом бассейне, а затем исчезали неведомо куда…
На западе наиболее известный остров-призрак – Земля Джиллиса, названная в честь английского полярного мореплавателя, в 1707 году впервые увидевшего этот остров с северо-восточного берега Шпицбергена. На английских навигационных картах Земля Джиллиса была нанесена до двадцатого века… В России гораздо большую славу получила Земля Санникова – породившая много легенд, ставшая темой для книг и фильмов. Существовали и менее «раскрученные» острова-призраки: Земля Андреева, остров Крестьянка, Земля Петермана, Земля короля Оскара, Земля полярников, острова Генриетты и многие другие…
Одно время считалось, что все эти земли, неоднократно наблюдаемые, но ни разу никем не достигнутые ни по льдам, ни по открытой воде, – всего лишь обман зрения. Арктика и в самом деле богата рефракцией, миражами и прочими оптическими явлениями, способными создать полную иллюзию земли.
Существовала и вторая версия: за земли принимались гигантские ледяные острова, дрейфующие в арктическом бассейне. Правда, ее авторы никак не могли объяснить происхождение подобных ледяных массивов – достигающих в длину и ширину десятков километров и на десятки метров возвышающихся над морским льдом: Арктика не порождает гигантских айсбергов, в отличие от Антарктики, где от сползающих с шестого континента ледников регулярно откалываются громадные по площади и по толщине ледяные поля.
Точка в спорах была поставлена в середине двадцатого века, с развитием полярных исследований вообще и арктической авиации в частности. В марте 1946 года советский полярный летчик Котов обнаружил северо-восточнее острова Врангеля крупный ледяной остров длиной тридцать километров, а шириной двадцать пять. Как выяснилось, это была уже известная «блуждающая земля», остров-призрак Крестьянка – наблюдавшийся за двенадцать лет до того примерно в двухстах морских милях от тех мест с борта промысловой шхуны, а затем куда-то подевавшийся. Ошибки быть не могло – остров имел весьма характерную форму условно-стилизованного сердца, каким его рисуют на картах червовой масти… В американской классификации ледяных островов Крестьянка получила наименование «Т-1» (сокращение от английского слова target – то есть мишень, цель).
В последующие годы ледяные острова открывали один за другим, большие и не очень… Самый крупный был обнаружен в 1950 году самолетом-разведчиком стратегической авиации США и получил название «Т-2» (советские источники утверждали, что этот остров уже был к тому времени открыт полярным летчиком Мазуруком в а