Неужели перестанет существовать этот маленький городок Дармштадт, исчезнет эта вымощенная булыжниками улица, лавка мясника, которую видно в окно? Перестанут существовать эти чистенькие ребятишки, которые, ничего не подозревая, бегают сейчас по улице? Не будет в живых всех этих прохожих, идущих с каким-то испуганно-покорным видом?
Но что делать? Что можно предпринять, когда единственный шанс на спасение — это иметь баснословные деньги, которые неоткуда взять скромному ученому! А жить так безумно хочется! Нет, он должен жить, и он сумеет этого добиться. Надо взять себя в руки и продолжать работу.
Доктор Шерц зажал ладонями голову и сел к столу. Потом он вынул из подоконника уже переставшую качаться ручку, попробовал пальцем, вздохнул и снова начал писать.
За окном, метя улицу, на воздушный костер к острову Аренида неслись тяжёлые массы воздуха. Они хлопали окнами, задевали вывески, тащили с собой какие-то бумажки, мелкие предметы.
Одна из таких бумажек застряла, зацепившись за крыльцо высокого красного дома с башенками. Проходившая мимо высохшая женщина нагнулась и принялась читать. Лицо ее стало испуганным, она оглянулась боязливо и спрятала бумажку на своей впалой груди.
Дома она покажет ее мужу и сыновьям. Значит, есть еще люди, не падающие духом!
Ветер метет по улицам Дармштадта, Берлина, Лондона, Парижа, Нью-Йорка, Токио. Везде один и тот же ровный, со все возрастающей силой дующий ветер.
Старый японец, что-то шепча, собирал чемоданы. О! Он еще не сдался. Пусть погибнет мир, у него есть средство… Никогда бы не смог на него решиться японец! Но в Японии нет больше японцев! Нет.
Не отодвигая наружной рамы, сквозь прорванную бумагу Кадасима глядел на улицу, где неумолимый ветер мел землю.
Все моря бесились штормами и бурями; один фантастический по силе циклон охватил земной шар.
Панические, злобные в своем бессилии волны ударялись о скалистые берега Англии. На скале стоял дядя Эд. Он с наслаждением вдыхал морские брызги. Дядя Эд знал, что нужно будет сделать, когда дышать станет трудно.
На последние деньги дядя Эд купил парусный бот. Он подобрал команду — странную команду из одних только старых моряков, таких же, как и он, морских волков, которые не представляли себе иной могилы, кроме дна океана. В последнюю земную бурю с последним ураганным ветром поплывет бот в последний свой рейс.
Дядя Эд, держа в зубах нераскуренную трубку, смотрел вдаль, крепко упершись ногами, чтобы ветер не сдул его со скалы. Поля шляпы отогнулись далеко назад.
На скоростном автомобиле из замка к домику Шютте ехал Ганс. В ушах его еще стояли последние слова Вельта: «Вам я это поручаю, Ганс. Нужно разрушить все их сооружения в зародыше. Событиям нельзя давать двигаться вспять. Возьмите мои эскадрильи, танки, сухопутные броненосцы, мегатерии, газ. Я дам вам добровольцев, которые за акцию спасения готовы будут сравнять с землей все нелепые сооружения в советской пустыне, в прах превратить советские институты, где сидят безумные ученые вроде Кленова. Приговор миру произнесен, и нет у человека, а тем более у коммунистов, права отменять его!»
Ганс поежился. Он перестал понимать своего хозяина.
Ветер метет пыль по дороге, летят бумажки. Кому-то еще охота писать!.. Куда это исчез Карл? Мать больна, а сыну хоть бы что. Шляется бог весть с кем, говорит речи, которые и слушать-то страшно. Каково старухе! Слаба она, бедняжка!
Автомобиль остановился, и Ганс вбежал в дом. Навстречу ему из-за стола поднялись два товарища Карла.
У дверей комнаты матери стоял Карл Шютте. Все-таки он пришел! Синеватыми пальцами он перебирал лацканы пиджака.
— Ну, что? — спросил Ганс.
— Очень плохо, отец!
— Почему, Карл, почему?
— Потому, что мы поднялись уже на четыре тысячи двести метров над уровнем моря, — сказал приятель Карла, которого Ганс знал как «красного».
— Что вы хотите этим сказать? — сердито обернулся Ганс.
— Воздух стал разреженным, как на горе высотой в четыре тысячи двести метров.
— Ну и что же?
— Для больного человека, отец, это… Ты сам понимаешь… — Карл отвернулся.
— Как, уже? Так скоро, Карл? Этого не может быть! Не хватает воздуха? Уже умирает?
Задев плечом дверь, Ганс вбежал в комнату. На кровати, провалившись в подушки, лежала женщина. Она тяжело дышала. В комнате было тихо. За окном завывал ветер, уносящий то, что нужно было сейчас этому ослабевшему телу.
— Где же кислородные подушки? — закричал Ганс.
Карл подошел к отцу:
— Разве ты не знаешь, отец, что все производство кислорода находится в руках Концерна Спасения. Достать кислород невозможно… потому мать и умирает.
Ганс встал на колени и положил свою большую седую голову на тонкую свисающую руку. Он думал. Вот она не может уже больше дышать. В конце концов она не так стара. Это жизнь ее состарила. Все заботилась о детях… А он? Неужели он должен вести каких-то разудалых молодцов, платя этим разбойникам акциями спасения за то, что они разрушат сооружения, от которых, быть может, зависит спасение мира? Неужели старый Ганс должен пойти на это?
С каждой секундой дыхание больной становилось все чаще и прерывистее.
Она заговорила тихо, иногда широко открывая рот и с трудом ловя частицы воздуха:
— Ганс, Карльхен… У меня в матраце зашит мешочек… Вы слышите меня?
— Да, да, мать!
— Это я экономила на хозяйстве… на черный день… Вот теперь, Карльхен… Ты не хочешь брать от господина Вельта эту… акцию… так ты купи на эти деньги…
Женщина замолчала. Ганс и Карл посмотрели друг на друга.
— Там целых полторы тысячи долларов… целых полто…
Больная смолкла. Седой гигант плакал.
Полутора тысяч долларов не хватило бы и на ничтожную долю акции спасения…
Один из товарищей Карла заглянул в дверь и, обращаясь к стоявшим сзади, сказал:
— Товарищи, миллионы часов наших жизней будут обменены на секунды благоденствия владельцев акций спасения. Ценой смерти покупают они свою жизнь. Они уходят в новый мир, унося туда проклятое неравенство капитализма. Мы не придем к ним туда, но перед смертью пошлем им проклятие!
Ганс обернулся и удивлённо посмотрел на говорившего. Он встал. Потом, спохватившись, обернулся к больной. Она смирно лежала на матраце, в котором были спрятаны ее сбережения на акцию спасения для сына, и уже не дышала.
Ганс снова стал на колени и прижался к холодеющей руке.
Карл отвернулся к окну.
Ганс вскочил, подбежал к этому окну и ударом ноги вышиб раму.
Карл вздрогнул. Зазвенели стекла. В комнату ворвался ветер, но он не принёс с собой живительного кислорода.
На вдавленных подушках лежала первая жертва мировой катастрофы, первый человек, которому не хватило воздуха!
Люди на Земле стали задыхаться и умирать. Оборвалось первое дыхание.
Часть пятая
УРАГАННЫЙ ТУМАН
Глава I
ПЕПЕЛ ГРЯДУЩЕГО
«Когда на угольной шахте произошел обвал, в дальнем забое находилось всего двое: Гарри и Том. Гарри был крепкий мужчина, способный вынести любые потрясения. Другое дело откатчик Том. При обвале ему зашибло ногу. Спасся он только потому, что, худенький и маленький, смог забраться под вагонетку, откуда его и извлек Гарри.
На двоих у них был лишь скудный завтрак в грубой картонной коробочке, который Гарри купил у входа в шахту.
Лампу Гарри сразу же погасил. Мальчику было страшно, но Гарри объяснил, что кислород нужен для дыхания, нельзя его жечь. Том тихо стонал, а Гарри некоторое время сидел, прислушиваясь и раздумывая.
Какова причина обвала? Как далеко он идет? Как скоро можно ждать помощи?
Гарри был трезвый человек. На скорую помощь он рассчитывать не стал, а положился на собственные силы. Он был старым рабочим и прекрасно знал расположение всех штолен.
Он подумал, что если он сумеет пробиться в соседнюю штольню, то найдет там много ценного. Во-первых, воду! Потом аварийный запас провизии и, наконец, скафандр с кислородным баллоном. Тогда уже можно будет сообразить, как выбраться наверх.
Недолго думая, Гарри принялся за работу.
Никогда еще не работал он с такой яростью. Несмотря на причитания Тома, он заставил его помогать. Гарри дал ему треть своего завтрака, остальное оставил себе, чтобы не потерять сил.
Пневматический молоток был бесполезен. К счастью, под рукой оказалась кирка, которую он всегда брал с собой, так как воздух в эту отдаленную штольню подавался с перебоями, а Гарри дорожил заработком. Теперь, руководствуясь чутьем шахтера, в полной темноте рубил он породу, завалившую выход. Изредка под его киркой вспыхивали искры, которые особенно подчеркивали темноту.
Гарри не знал отдыха. Он работал с остервенением, как человек, защищающий свою жизнь. Том уже не стонал. Перестал он и помогать. Гарри не кричал на него больше и работал один.
Когда Гарри совершенно изнемог, он позволил себе уснуть. Спал он тревожно, боясь проспать лишнюю минуту. Ведь во сне он не работает, а только зря поглощает драгоценный кислород. Проснувшись от этой мысли, Гарри испуганно схватился за кирку и принялся рубить. Том опять застонал и стал помогать, откатывая в сторону глыбы.
Ни Гарри, ни Том не знали, сколько времени они пробыли в темноте, сколько времени продолжалась их нечеловеческая работа. Дышать стало труднее. Может быть, они очень ослабли, истомленные голодом, а может быть, уже иссякал кислород. Особенно чувствовал это Том, который почти все время лежал.
Углекислота скоплялась внизу, поэтому Гарри заставил его лечь на груду выброшенной им породы: все равно Том больше работать не мог.
В редкие перерывы в работе Гарри прислушивался. Но ни один звук не доносился к заживо погребенным. С проклятиями Гарри снова принимался рубить породу. О, нет! Он не так скоро сдастся. Гарри всегда цепко держался за жизнь.
Гарри не мог бы сказать, на который день умер Том. Он сам к тому времени уже настолько ослаб, что не мог даже оттащить труп.