— Похоже, что от этого газа мы все перепились, а герр профессор свихнулся, — пробурчал Ганс.
— Пусть проглочу я пароходный винт, если завтра не будет чего-нибудь почище! Кcтати, мистер Шютте, помогите мне поднять на палубу этих шлюпочных буянов, которые так нализались, вернее, надышались, что и потонуть-то даже не сумели!
— Вы обвяжите их внизу веревкой, а я вытащу сразу обоих.
Ночь на яхте прошла сравнительно спокойно. К утру газовый хмель вышел, и бунтари покорно явились к Гансу с повинной и больной головой.
Ганс великодушно всех простил и расставил по обычным местам.
Противогазов не снимали. Матросы постепенно начали к ним привыкать.
Профессор долго не выходил из своей каюты. Обеспокоенный Ганс два раза стучал к нему, но не получил ответа. Только к полудню профессор Бернштейн появился на палубе.
Лицо его было скрыто противогазом, но вылезающие из-под маски волосы казались растрепанными более обычного.
Заметив Ганса Шютте, профессор направился прямо к нему.
Утро стояло хмурое. Небо до отказа было набито грязной ватой.
— Уважаемый герр Шютте, — сказал профессор, — я имею к вам совершенно безотлагательную просьбу.
— Я к вашим услугам, герр проф.
— Скажите, уважаемый герр Шютте, если я не ошибаюсь, ведь на нашем судне имеется моторная лодка?
— Имеется, герр проф, притом очень быстроходная.
— Тогда еще есть возможность спасти много человеческих жизней! Но это я могу поручить только вам, уважаемый герр Шютте.
Ганс протер стекла противогаза и уставился на непроницаемую резиновую маску профессора. А что если он и впрямь свихнулся? Вчера после вечерней ванны он нес порядочную ахинею!
Профессор взял Ганса за пуговицу и вынул из кармана письмо.
— Скажите, уважаемый герр Шютте, первый пароход, который идет за нами, направляясь к острову Аренида, это «Голштиния»?
— Совершенно верно, герр проф.
— Она будет здесь не раньше, чем через восемь дней?
— Никак не раньше, герр проф.
— Увы!.. На пятый день он взлетит на воздух.
— Как на воздух?
— Да, это ужасно, герр Шютте, но он обязательно взорвется.
— В чем дело?
— На пароходе едет мой ассистент, который везет один секретный препарат. Сегодня ночью я вспомнил, что препарат этот подвержен самопроизвольной реакции…
— Черт бы побрал все ваши химические реакции!
— Я подсчитал сегодня утром, что через определенное время реакция эта, имеющая прогрессивный характер, достигнет угрожающих размеров. Через пять дней наступит катастрофа.
— Катастрофа! Тогда надо предупредить их по радио.
— Это невозможно, уважаемый герр Шютте. Радировать об этом — значит выдать секрет открытия, которым так дорожит доктор Вельт. Никакого условного шифра мы не предусмотрели на такой неожиданный случай. Я вижу только один выход: вы должны отвезти письмо моему ассистенту. Никому, кроме вас, оно не может быть доверено.
— Мне? — обалдело переспросил Ганс.
— Да, вам, уважаемый герр Шютте. Необходимо предотвратить катастрофу, грозящую смертью сотням людей и срывом экспедиции. Но для этого вы должны подвергнуть себя опасности путешествия в моторной лодке… может быть, в течение двух-трех суток.
— О, герр проф! Вы не знаете старого Ганса. Если надо спасти людей, он готов плыть даже без моторной лодки!
— Я был уверен в вас, уважаемый герр Шютте, именно в вас. Берите письмо. Здесь все указания, как спасти препарат. Не теряйте времени. Захватите провизии на неделю… и спешите, спешите! Я возьму на себя руководство экспедицией на время вашего отсутствия.
— Босс отвернет мне голову, но раз дело обстоит так, как вы говорите, то я хоть плохо в этом разбираюсь, но, по крайней мере, понимаю, что сто голов стоят больше моей одной, да к тому же седой.
— Ну вот, уважаемый герр Шютте. Я не могу передать вам…
— Позвольте, герр проф! А почему бы нам не поехать навстречу «Голштинии» на яхте всем вместе?
Профессор заметно вздрогнул.
— Нет, это невозможно, уважаемый герр Шютте, это невозможно. Я все обдумал. Ведь скорость моторной лодки значительно превосходит скорость яхты.
— Ну, раз такое дело, нечего терять время. Эй, дядя Эд, готовьте мне моторную лодку!
— Тысяча три морских черта! Вы хотите кататься по бухте со скоростью шестидесяти узлов?
— Нет, дядя Эд, я хочу плыть с этой скоростью по Тихому океану.
— О! Тогда вы вернетесь на остров очень скоро, но уже без плотского бремени, искупать свои многогрешные дни.
— Вы хотите сказать, что я после смерти попаду в этот же самый ад?
— А как же? Недаром вас еще при жизни несло сюда всеми ветрами.
— Ладно, если я вернусь сюда в качестве кита, то не пролезу в бухту. Готовьте лодку!
— С кем же вместе собираетесь вы тонуть в этой скорлупе, босс?
— Хотя бы с вами, дядя Эд!
— Со мной? Плыть через океан в этой пироге? Пусть же не пустят меня ни в один кабак, если я поставлю на свою душу хоть полпенса!
— Боитесь потонуть, старина?
— Я уверен, что потону, только хочу возможно позднее.
— Провизии на неделю! Курс обратный, взять радиопередатчик! Остальное зависит от погоды и вашего уменья, дядя Эд! Но помните, что от нас будет зависеть и добрая сотня человеческих жизней и успех экспедиции. Объяснений не спрашивайте, потому что я и сам ничего не понимаю.
— Пусть кошка научится плавать, если это вообще можно объяснить!
Ганс и боцман исчезли. Профессор наблюдал за ними издали. Меньше чем через двадцать минут моторная лодка была уже на воде. Ганс с боцманом спустились по трапу. Профессор Бернштейн важно стоял на капитанском мостике.
Был час прилива. Проход через трещину был безопасен.
Когда моторная лодка отчалила, профессор неожиданно сорвал с себя противогаз. Ганса поразила перемена, происшедшая в лице Бернштейна. На него смотрело изможденное лицо изменившегося до неузнаваемости профессора с высохшими щеками и провалившимися глазами.
Профессор закричал:
— Я уважаю вас, герр Шютте! Прощайте! Берегите письмо!
— До свиданья, герр проф! — Ганс помахал рукой.
— Прощайте!
Лодка медленно вошла з трещину.
Профессор надел противогаз и распорядился, чтобы на берег свозили уже подготовленные им машины и аппараты.
Работали весь день и часть ночи. Профессор Бернштейн вел себя как одержимый. Он не давал отдыхать ни одной секунды. Его суетливую и в то же время задумчивую фигуру видели повсюду.
Матросы удивленно переговаривались:
— Что задумал этот новый босс?
Неугомонный профессор успокоился только поздно вечером, когда диковинные аппараты были расставлены по всей территории острова и соединены между собой электрическими проводами.
Бернштейн встречал зловещий фиолетовый восход солнца, стоя на капитанском мостике яхты. Измученная команда спала.
Профессор медленно прохаживался взад и вперед. Одну руку он заложил за спину, другой нервно постукивал по перилам. Он ждал, когда покажется солнце: ему нужен был дневной свет.
Угрюмые скалы рыжевато-фиолетовым кольцом зажали бухту, вода которой казалась тяжелой и маслянистой. Колючий ветер разогнал вчерашнюю вату и очистил небо.
Профессор, который от природы был дальтоником, не мог бы точно сказать, где синь неба переходит в фиолетовый оттенок воздуха над Аренидой. Кстати, он и не смотрел на небо. Профессор интересовался только тем, когда станет светло.
В каменной чаше было еще темно, как за ставнями, но высоко в облаках уже розовел день.
Профессор крадучись прошел по палубе и спустился по трапу в шлюпку, долго отыскивал ногой, куда можно ступить. В шлюпке оказалось только одно весло, но профессор не стал искать другого и поплыл с одним.
Он неумело хлопал веслом по воде, перекладывая его из одной уключины в другую; долго и бессмысленно вертелся со шлюпкой на одном месте. Он достиг, наконец, берега, но совсем не там, где хотел.
Вышедший из кухни кок видел силуэт человека с растрепанной шевелюрой, идущего по берегу и размахивающего рукой. Позевывая и потягиваясь, негр наблюдал, как профессор Бернштейн подошел к аппарату. К этому месту сходились электрические провода со всего острова. Неожиданно Бернштейн сбросил противогаз и несколько секунд смотрел на взошедшее солнце.
Погода благоприятствовала отважным людям, решившим плыть в моторной лодке через океан.
Лодка сердито разбивала преграждавшие ей путь волны, пролетая пространство между ними почти по воздуху. На каждой волне встряхивало, и Гансу всякий раз казалось, что он падает со второго этажа.
Прошло уже четырнадцать часов, как лодка покинула берег. Остров Аренида остался далеко на востоке. Солнце еще не всходило. Волны побурели, словно впитывая в себя тьму.
У руля дежурил боцман Эдвард. Когда стало настолько светло, чтобы различать время, он вынул часы. До конца вахты было добрых полтора часа. Это странно не вязалось с неожиданно ранним рассветом. Боцман оглянулся. Удивлению его не было границ, и он принялся будить Ганса, хотя тот только недавно лег отдохнуть.
Ганс обладал способностью просыпаться мгновенно. Открыв глаза, он увидел протянутую назад руку дяди Эда. Ганс вскочил, но тотчас рухнул на скамейку, подброшенный волной. Он до боли в ногтях вцепился в борт, всматриваясь назад. Заметно посветлело. Пена на волнах стала серой. Эдвард смотрел в лицо Ганса. Оба молчали.
— Чтобы мне помереть на суше, если я видел когда-нибудь такой восход солнца! Да и рановато, босс, а? — Голос моряка звучал неуверенно.
Ганс что-то прошептал, посерел, как пена волн, и дрожащими руками стал разрывать конверт, врученный ему профессором Бернштейном. Странный ранний рассвет дал ему возможность пробежать первые строки письма. Пот выступил у него на лбу.
— Острова больше нет! — глухо сказал он.
Глава V
ЗАГАДКА ТУНГУССКОГО МЕТЕОРИТА
Марина первая пошла на встречу с Матроcовым.
Сидя за рулем автомашины, рядом с большим сильным Дмитрием, Марина сбивчиво объясняла, почему ей так необходимо было с ним увидеться.