Глаза у Мишеля заблестели.
— Кроули не открыл мне, кто она. Ни мне, ни кому-либо другому, насколько мне известно. Но ведь любому ясно, что Орелия — это высший класс, правда?
— Любому? Вы, вероятно, забываете о моих прежних клиентах.
Мишель пожал плечами.
— Отрицать это — в их интересах.
— Вероятно, сами вы не верите тем слухам, которые здесь постоянно циркулируют, если, как я понял, вы уверяете своих друзей в том, что подумываете о браке с этой юной леди.
Жардэн колебался.
— Ну, об этом говорить пока еще рано, — беспечно сказал он. — Так, к слову пришлось, и я не думал, что кто-то начнет всерьез повторять мои необдуманные слова, — он повернулся к двери. — Значит, вы вышли из игры? В таком случае пожелайте мне удачи, Арчер!
— Желаю всего наилучшего! — радушно сказал Алекс. Поднявшись, он проводил Жардэна до двери. Глядя, как он забрался в седло, как перевел лошадь на рысь, он подумал: "Лжет". Кроули, может, ему ничего и не сказал, но Мишель Жардэн знал, кто была мать Орелии.
В глубокой задумчивости он подошел к письменному столу. Он всегда сомневался в притязаниях Жардэна на тесную дружбу с Иваном Кроули. Но если информацию о родственном отношении Орелии к семье Кроули не сообщил ему сам плантатор, то каким образом она к нему попала? "Может, — подумал Алекс, — ему следовало побыть подольше в Новом Орлеане, чтобы выяснить как можно больше о самом Жардэне"?
Очистив стол от бумаг, надев шляпу, он, заперев контору, пошел пешком домой, в пансион, где распорядился, чтобы горничная оставила место и для него за обеденным столом. Усевшись на стуле по правую руку от мадемуазель Клодетт, он увидел, как в столовую вошли мадемуазель Орелия и мадам Дюкло.
Поднявшись, он отвесил поклон. Они прошептали свои приветствия. Мадемуазель сказала что-то слуге, и он тотчас подал суп. Сама хозяйка молча сидела во главе стола, с хмурым лицом, с грузными, отяжелевшими чертами, но Алекс счел ее поведение скорее признаком застенчивой сдержанности, чем неудовольствия. Они ели в полной тишине.
Алекс размышлял над тем, кто подарил это платье Орелии — Жардэн? Она очень хорошо выглядела в нем, с этим глубоким декольте и свободными широкими рукавами, в трауре, который служил великолепным фоном для ее золотисто-красноватых искорок в волосах и рыжевато-карих глазах.
"Лицо у нее красиво с любой точки зрения", — удивлялся он. Всякий художник будет без ума от прекрасного изгиба бровей над миндалевидными глазами, точеных скул, от мягкой линии щек, наплывающих на ее твердый подбородок с чуть заметной ямкой посредине. А как у нее была посажена голова на длинной, нежной, грациозной, словно стебель цветка, шее…
Он встрепенулся. Эта девушка внушала ему какие-то фантазии, — он воображал себя художником, рисующим ее портрет! Он понимал, что возбужден, и это его раздражало.
Орелия исподтишка бросала на него быстрые взгляды, вспоминая их удивительную беседу на галерее на балу. Она не сообщила ни Мишелю, ни мадам Дюкло о том, что он уже не адвокат семьи Кроули, ни о том, что он предложил ей помощь в поисках матери. Она подозревала, что с его стороны это простая уловка, чтобы разоружить ее, и если она повторила бы его слова Мишелю или мадам, то они наверняка сочли бы ее легковерной дурочкой.
— Мадемуазель, можно поговорить с вами после обеда?
Не дав Орелии ответить, мадам Дюкло холодно спросила:
— Что вы хотите узнать на сей раз, месье Арчер?
— Я располагаю некоторой информацией о первых годах жизни мадемуазель, которая может показаться ей достойной интереса. К тому же у меня к ней есть кое-какие вопросы, — беспечно сказал он, — которые возникли во время проведенного мной в Новом Орлеане расследования. Так как они носят личный характер, то лучше всего встретиться в гостиной…
— Делами нужно заниматься в конторе, месье.
Алекса немного озадачило высокомерное замечание мадам Дюкло. Но он настаивал на своем.
— Вас устроит в три часа пополудни?
— Вполне, месье. — Ее немногословность не побуждали к дальнейшей беседе.
Наверху мадам Дюкло не удержалась от комментария.
— Ты, вероятно, произвела сильное впечатление на балу у Визе.
— Вы, наверное, хотите сказать — "дурное"? — спросила Орелия. — Там все сплетничали обо мне.
— Ну, а что же ты хотела? Но ты не обращала на это никакого внимания и ходила с гордо поднятой головой. Было очень мудро с твоей стороны без лишнего шума обзаводиться друзьями, не оказывая никакого давления на семью Кроули. Я ожидала от них пробного шага. Может, в этом все дело.
Орелия через открытое окно увидела пунцово-красную птичку кардинала, которая только что опустилась на перила верхней галереи.
— Я не думаю, мадам.
— Почему, дорогая?
— Потому что месье Арчер больше не является адвокатом мадам Кроули.
— Что ты сказала? — воскликнула мадам грозным тоном. — Откуда тебе это известно?
— Он сам мне сказал об этом на балу.
— И он все же намеревается снова допросить тебя? Он не имеет на это права! Мы отправимся сегодня вечером к нему в контору. Орелия, подумай, он — большой негодяй!
Орелии очень хотелось верить в чистосердечное желание адвоката помочь найти ее мать, но она пока помалкивала, будучи до конца не уверенной в том, не оказалась ли она жертвой какого-нибудь жестокого обмана.
— Пойду вздремну, — сказала мадам, — и советую тебе последовать моему примеру. Я скажу Жульенне, чтобы нас не беспокоили.
Орелия согласилась немного отдохнуть, но ей хотелось почитать и она решила спуститься в библиотеку и выбрать там какую-нибудь книгу.
Библиотека была самой впечатляющей комнатой в старинном доме. Все ее стены были уставлены отлично сделанными полками, а время не уменьшило их драгоценного груза. Размеры коллекции книг мадемуазель де Авиньон напоминали лучше всего остального об ушедших в прошлое днях процветания и благородной лени. Когда она вошла, ей навстречу со стула, возле холодного камина, поднялся Алекс Арчер. Удивленная, она остановилась.
— Прошу прощения, месье. Но мне казалось, что вы вернулись в свою контору. — Она повернулась к двери.
— Прошу вас, мадемуазель, останьтесь. Я так хотел увидеть вас наедине, без вашего дракона. — На самом деле эта надежда была лишь плодом его фантазии, и он был просто в восторге от этой неожиданной встречи.
Трудно было противиться его умоляющей улыбке. Когда он оказался наедине с ней, лицом к лицу, он казался ей таким честным, таким надежным и достойным ее доверия, что все ее сомнения в отношении его предложения показались ей глупостью. Но она решила проявить стальную волю и не поддаваться его чарам.
— В этом нет никакой необходимости. От мадам Дюкло у меня нет секретов.
— Ну, а у нее?
Орелия нахмурилась.
— Мне кажется, вам лучше объясниться, месье Арчер.
— Я ничего не скрываю, — сказал он. — Просто, как незаинтересованный адвокат, спрашиваю: полностью ли вы доверяете мадам Дюкло и месье Мишелю Жардэну?
— У меня нет оснований им не доверять.
— Они считают вас потенциальной наследницей. Ваш отец оставил много денег. Это — довольно веская причина, чтобы относиться с недоверием к любому, мадемуазель.
— Я не настолько цинична, чтобы подозревать в чем-то своих друзей.
— В таком случае, вам известно, что Мишель Жардэн угрожал мадам Кроули подать на нее в суд, чтобы добиться от нее части имения вашего отца?
— Речь идет не о части, месье. Я хочу получить только обещанное мне приданое, — воодушевляясь, сказала она. — Разве это несправедливо, как вы думаете? В противном случае никто меня не возьмет замуж, и мне придется стать против своей воли белошвейкой для какой-нибудь госпожи, чтобы прокормить себя.
— Значит, вы собираетесь замуж за Мишеля Жардэна?
— Замуж за Мишеля? Что вы, конечно, нет! — воскликнула она.
— Я слышал, что он хвастается перед своими друзьями, что станет обладателем части имения Кроули.
Глаза ее вспыхнули.
— Все это сплетни и слухи! Боже мой! Да будет ли когда-нибудь всему этому конец? Я хочу добиться права пользоваться своим собственным именем, да. Но больше всего на свете я хочу найти свою мать, или если ее больше нет на этом свете, кого-нибудь из ее семьи. Что в этом неприличного?
— Спасибо, что доверились мне! — сказал он, получая удовольствие от проявляемого ею несгибаемого духа. В его голубых глазах появились искорки. — Но моя профессия адвоката требует, чтобы я вас предостерег. Я вот спрашиваю себя, почему вы считаете, что семья матери окажет вам более теплый прием, чем тот, который вы получили от семьи Кроули?
— Потому что я — ее дочь! — дерзко ответила Орелия.
Его сердце болело за нее.
— Прошу вас, мадемуазель, присядьте, — сказал он, указывая на стул.
— Не думаю, что это одобрит мадам, — начала было она, отлично зная, что мадам Дюкло сурово отчитает ее за пребывание в библиотеке с молодым человеком без сопровождения дуэньи.
Но Алекс ее перебил:
— Когда я был в городе, то совершил поездку на плантации на Обманчивой реке, где живут ваши приемные родители, чета Будэнов.
— Ах! — воскликнула она.
— Не хотите ли вы выслушать, что я узнал там?
— С большой охотой, месье. — Она не могла не воспользоваться такой возможностью, независимо от того, что подумает по этому поводу ее дуэнья.
— Я нашел их в добром здравии. Они в достаточной мере процветают благодаря изобретательности месье Будэна и скупости мадам. Она до сих пор скучает по вас. Она рассказала мне, что вы заняли в ее сердце то место, которое освободилось после утраты ее собственной дочери, и до сих пор ужасно расстроена тем, что ей запретили посещать вас в монастыре.
— Запретили? — переспросила Орелия. — Я этого не знала и очень плакала из-за того, что она не приходила.
— Мать-настоятельница объяснила мне, что таково было желание Кроули, — не поощрять ее посещений.
У Орелии был такой несчастный вид, что он поспешил с рассказом дальше. Та белая женщина, назвавшая себя Мари Легард, привезла вас к ним совсем младенцем. Вам что-нибудь говорит это имя?