Молодые и гордые, наделенные сверхъестественным знанием, но при этом до сих пор эгоистично, по-юношески смотрящие внутрь себя, спешить они не собирались. Озерская ненавидела трупы, а значит, про себя Матвей Иванович желал Мятежному и Грину удачи уже в том, чтобы просто вытряхнуть ее из машины. Оттуда тем временем доносился приглушенный, полный тихой ярости голос Мятежного:
– Уговор был, что ты встанешь, выйдешь и сделаешь свою работу.
Саша смеялась с убийственным, режущим отчаяньем, которое не могли приглушить даже закрытые окна:
– Да что ты? А тяжелую моральную травму мне компенсирует кто? Ты, Мятежный?
Младшие сотрудники Центра наконец выбрались из машины, а вместе с ними затянувшаяся война, которую они с завидным упорством таскали с собой еще с подросткового возраста.
Голос Грина прозвучал неожиданно твердо, чуть хрипло, он будто успел устать еще до прибытия на место. Возможно, они действительно успели умотать его еще на подлете.
– Пожалуйста. Чем быстрее мы здесь закончим, тем быстрее вернемся.
Саша фыркнула, бросила на него быстрый взгляд, будто украдкой.
– После вас, господа. Прошу вас, убедитесь, что периметр чист, мы не можем рисковать этим телом. – Она обвела себя руками словно в подтверждение. Саша Озерская прекрасно знала, что переигрывает, но в свете неизбежной встречи с мертвой девушкой ее это волновало меньше всего. Сашу бы устроил любой расклад, кроме того, который у нее, собственно, был.
Я буду кем угодно, лишь бы не быть здесь. И почему тебе надо было именно мне явиться?
а) центры появились при советской власти, когда любое нерациональное старались рационализировать. Запихать Сказку в рамки научных понятий, стратегий и тактик, обеспечить доказательной базой. Сделать научной дисциплиной. Зрячих приглашали в Москву, собирали в отдельные батальоны, наделяли первыми званиями. Зрячие власти верили, но не слишком;
б) зрячие были всегда. Называйте их ведьмами и волхвами. Колдунами и знающими. Ведьмаками, чернокнижниками, тварями. Экстрасенсами и парапсихологами. Вспоминайте имена тех, кто шептал в ухо разным представителям власти, и как же они забрались так высоко? И как же больно было падать. Или тех, кто ворожил в деревнях. А лучше лишний раз не вспоминайте никого из них;
в) смейтесь сколько хотите, когда пугаете любимую деточку Бабой Ягой. Но не забудьте запереть двери на замок, потому что любое, даже случайно брошенное, имя имеет вес. Бабе Яге до вас дела нет. Но из темноты приходят те, кто провел во мраке и на холоде слишком много времени;
г) оставляйте угощение для домового. Серьезно. Не ходите за блуждающими огоньками. И ради всего, во что вы верите, не лезьте в лес просто так.
Саша с силой шарахнула дверцей машины, потому что…
д) если вы зрячий ребенок – вас никто не спрашивает. Центр выращивает из вас солдата, поросенка на убой, еще одного стража Сказки, и по договору вы работаете на него еще долгие пятнадцать лет;
е) вы не принадлежите себе. И ваш дар вам не принадлежит. Вы принадлежите народу или принадлежите Сказке. И как распоряжаться вашим физическим телом или его духовным содержанием, решать будете не вы. Вы идете туда, куда скажут. Подчищать хвост за очередной сверхъестественной тварью;
ж) основной задачей Центра является охрана границы между реальным миром – миром людей – и Сказкой. Чтобы ничто не входило и не выходило. Баланс. Гармония. Соблюдение древних договоров. Вы ведь не хотите, чтобы анчутки заползали в детские кроватки? Но послушайте: им же холодно;
з) не отзывайтесь на голоса по ночам, не стойте на пороге или на перекрестке, не смотрите под кровать, не принимайте угощения от незнакомых женщин. Не будите Лихо. Прежде чем войти в воду, сделайте подношение хозяину водоема. Ваши дома, кирпичные коробки, вас ни за что не спрячут.
И как же мне это ненавистно. Напомните мне еще раз, как я позволила себя в это втянуть? Ах да. Девушка пришла ко мне в видении. Мать его.
Саша двигалась мягко и намеренно держалась последней, демонстрируя свое нежелание принимать участие в мероприятии. Каждое движение сопровождалось мягким звоном золотых перышек на ее браслете, убивая всякий намек на секретность. Небо все еще было густым и темным, будто набитым мокрой ватой, – тот самый оттенок, когда очень долго стираешь не слишком хорошую тушь и она остается омерзительным черным пятном на салфетке. Саша любила эти поездки тем больше, чем сильнее ненавидела их результат. Долгий путь по полупустым ночным дорогам сквозь освещенный город – можно забыть, где ты, кто ты и куда едешь. И даже Московское шоссе, как ни посмотри – жуткое совершенно, казалось каким-то невероятным просто потому, что оно дарило ощущение движения. Или ощущение побега.
Бросать взгляды на цель поездки, застывшую в последнем ужасе под покрывалом, она всеми силами избегала.
Черт.
Спасение пришло неожиданно. Саша про себя всегда криво усмехается, спасать ее не надо, но до чего же смешно.
– Саша! – Никита, юный полицейский, едва вышедший из категории «мальчик молодой», делал все возможное, чтобы не смотреть на тело тоже. Саша ограничилась тем, что с преувеличенным энтузиазмом помахала рукой в его направлении.
Вот и чудно. Теперь нас двое.
Саша никуда не торопилась, в спешке не видела никакого смысла и уж тем более не стремилась в объятья жуткой темноты, будто сползающейся к телу со всех сторон.
– Ключи. – Сашин взгляд уперся в возвышающуюся над ней с неотвратимостью башни фигуру Мятежного. – Мятежный, ты обещал. Отдай ключи.
Саша всем существом ощущала окружающее пространство: омраченную убийством ночь, что лезла им в душу; мечущийся с нее на Мятежного, а после на Грина, всегда слегка растерянный взгляд Никиты.
И до чего любопытное трио мы собой представляем.
Если бы у Саши было время или настроение на смех, она бы рассмеялась. Присутствие Марка Мятежного всегда давящее, башенное, Саша могла ворчать и злиться сколько угодно, говорить, что он чудовище и крокодил, но Мятежный улыбался подчеркнуто вежливо и демонстрировал весь набор зубов разом. Саша злилась на него просто потому, что злилась на него всегда. Злилась на него или злилась на Валли, главу Центра, за то, что вообще здесь оказалась.
Грин перехватил ее за локоть мягко, потянул за собой к месту происшествия: это ее молчаливое «не хочу» и его деликатное «надо». Саша все это знала. Но сдаваться без боя не собиралась.
Между Марком Мятежным и Грином Истоминым – другими младшими сотрудниками Центра – Сашу почти не было видно, даже в ее замечательно розовой куртке, наброшенной на случай внезапного похолодания. На первый взгляд казалось, что высокий и на вид кусачий Мятежный был создан для войны, тонкий, воздушный Грин – для искусства, а маленькая светленькая Саша – для того, чтобы сидеть на атласной подушке и создавать настроение. Но это было бы ошибочным мнением.
– Сначала сделай работу, – Мятежный усмехался широко – явное приглашение вцепиться ему в волосы, – потом получишь ключи. Уговор был такой.
Какая удивительная особенность – из всего сделать спор. Найти повод для ругани из воздуха.
Грин бросил на них предостерегающий взгляд.
– Я переговорю с Матвеем Ивановичем, осмотритесь, пожалуйста.
Саша не нашла в себе сил с ним спорить – никогда не находила, – зато вполне нашла их для того, чтобы отойти подальше от Мятежного, подальше от тела и почти промурлыкать:
– Давай, ищейка. Ты же у нас мастер по отлову тварей. Ищи.
Вся ее поза, все ее тело – острые углы и звенящее напряжение. Саша не могла нагляднее показать, что находиться здесь она не хочет. Но все равно пыталась. Темнота лезла под розовую куртку, путалась в светлых волосах, кусала за шею и ноги – грозила проглотить. Если очень долго смотреть в темноту, что случится после?
Саша знала, что в темноте, в ее кошмарах живут жуткие обгоревшие мумии. И потому в темноте искала хотя бы компанию, если не могла найти покой.
Никитин голос, мягкий, будто уговаривающий, снова раздался рядом:
– Озерская. Гипотетическая ситуация. Скажем, моя сестра видит фей. Что делать?
Матвей Иванович говорил о чем-то с Грином вполголоса. Саша знала, что про них говорит Никитин начальник – ему приятнее всего было работать с Истоминым, он надежный. Мятежный стабилен только в том, что стихийное бедствие случается ровно там, где он находится. Озерская среди них случай клинический, потому что непредсказуемая. Сегодня обнимет, а завтра укусит.
И ради бога, не суйся ни к кому из них. Самого затянет. Так вы думаете?
Но ведь никто не спрашивает, как именно затянуло нас? Был ли у нас выбор?
В Саше все было мягким, каким-то кукольным: поворот головы и то, как волосы чуть закрывали глаза, очаровательные руки, похожие на кошачьи лапки. И железное, несокрушимое, горящее желание жить. Просто не так. Не здесь. Не в этих декорациях. И именно по этой причине Саша Озерская была способна абсолютно на все. На деликатную улыбку и на тихий голос. Или вцепиться в волосы. Когда Саша заговорила, она все еще улыбалась:
– Молиться, Никитушка.
Брови юного полицейского удивленно взлетели, Саша же продолжала с неотвратимостью удава, сворачивающегося вокруг жертвы:
– Потому что позволь рассказать тебе, что будет. Если твоя сестричка зрячая, вам придется отдать ее в Центр. Она либо научится, либо без должной подготовки сойдет с ума, потому что из каждого угла к ней будут лезть малые бесы. Будут шептаться с ней. И она совсем не будет знать, что с этим делать. А в Центре… О, вообрази только, чему она может научиться в Центре, твоя сестричка. Если ее наставницей буду я? Или, скажем, Марк? Ну, чему мы можем научить. – Саша издала легкий мелодичный смешок, похожий на звон ее браслета. – И ей там придется работать. Ты хочешь, чтобы упырь, реальный совершенно упырь, мертвый и холодный, тянул руки к твоей сестренке? Так что молись, милый, чтобы феи остались только в ее детстве. И вряд ли это феи, кстати. Но это лекция для следующего вечера. Ты не хочешь, чтобы твоя малышка была солдатом Центра. Мы там выращиваем из девочек монстров не хуже тех, о которых тебе читали в детстве.