Саша собралась. Ей было что сказать и на это. Было очень странно. Стоять здесь и не прикасаться к нему. В небольшом пространстве между ними воздух нагрелся, и если шагнуть в него сейчас, сократить дистанцию, то тепло, наверное, будет так, что станет жарко. Саша поежилась, подняла на него глаза. Она так и не научилась смотреть на Грина так, чтобы не застывать от изумления его красотой. Или не застывать под его взглядом, он будто разглядывал нечто удивительное. И это глупое чувство, когда щиплет в носу, а к глазам подступает что-то мокрое, Саше хотелось убежать, если бы она не знала, что догнать ее сил хватит. А я по тебе скучаю сильнее, чем думала. Есть это чувство, беспощадное почти, когда ломит руки, ломит грудную клетку, ломит даже кончики пальцев от того, как хочется коснуться. Саша помнила, как это ощущается, они совпадали всего лишь идеально. Грин заслужил чуть больше, чем нелепые прятки по всему Центру под предлогом работы. Не так. Он заслужил всего на свете. Саша едва нашла свой голос:
– Ты же знаешь, как это работает. Я всегда злюсь на Марка. Пожалуйста, не ищи ему оправданий на этот раз. Он не хотел как лучше, за этим не было никаких благородных порывов. Иногда мерзкий поступок – всего лишь мерзкий поступок. Без подтекста.
Грин покачал головой, чуть нахмурился, выглядел растерянным или опасно близким к тому, чтобы понять, что именно здесь происходит, когда Саша сама еще не успела в этом разобраться.
– Я ничего такого не хотел сказать, серьезно. Но, может, зайдешь сегодня? Или я? Я по тебе…
Если ты скажешь, что скучаешь, я точно разревусь. Не надо. Саша перебила его мягко, будто вопрос не давал ей покоя:
– Ты точно хочешь?
Она видела, как брови у него недоуменно ползут вверх.
– Ну конечно. Ландыш, ты что. Конечно хочу. Почему нет?
Можно было хотя бы попытаться объяснить это колючее чувство, или это облегчение, или вспыхнувшее с новой силой желание глупо и по-детски расплакаться, и просто остаться здесь.
– Как ты меня назвал?
Если бы он мог – он бы покраснел. Он бы, несомненно, покраснел. Но у него давно не получалось, осталось только горящее смущение в глазах, и Саше он таким нравился безумно.
– Ты просто… Похожа?
Белый ландыш, рожденный в огромном пожаре. История старая, и образ почти забытый, живущий глубоко у нее на подкорке, являющийся во сне. Там, где огонь белых цветов коснуться не может. И в реальности, где огонь потянулся к коже, погнался за Сашей. И так и не достал.
Голос Валли нарушил секундное молчание, она открыла дверь, вид у нее был где-то между «крайне удивленный» и «взбешенный»:
– Вот вы где. Вы не поверите, но я снова с новостями. И клянусь, Гриня, Саша, когда новости у меня будут хорошими, ради разнообразия я напьюсь.
Саша не заметила, как они взялись за руки. От неожиданности, по привычке. Жест машинальный. Знакомый. Возможно, так же она до сих пор, пять лет спустя, смогла бы найти дорогу к дому. Легко, не напрягаясь. Грин мягко поглаживал ее пальцем по ладони, и она оба не сводили напряженных взглядов с наставницы.
Валли, конечно, не из-за часов здесь была. И не из-за оружия. У нее в руках был конверт: сплошная позолота, чей-то безупречный почерк. Саша не сдержалась, фыркнула:
– Какой декаданс.
На запястье у Валли сверкнули кислотно-зеленым ремешком новые смарт-часы, на экране было слегка после полудня.
А после снова 12:00, Центр снова говорил им: «И нечего вам там делать вовсе».
Валли бросила на нее быстрый взгляд и отозвалась мрачным смешком:
– Сейчас увидишь настоящий декаданс. Нас вызывают в «Лотте». Сам золотой сказочный мальчик. Я бы на вашем месте поторопилась, тон письма в самых вежливых и доброжелательных красках подразумевает, что мы должны были быть там еще вчера.
Голос Грина был холоднее будто на десять градусов сразу, он крепче сжал Сашину руку, и она вернула пожатие, чувствуя, как внутри что-то начинает кипеть, а голос Грина звучал резко, режуще:
– Но сегодня ведь только двадцать девятое.
– Скажи это ему, Гриша. – Голос Валли звучал так, будто ей хотелось то ли лечь и сдохнуть, то ли плюнуть Ивану в лицо. – Он, видишь ли, решил ознакомиться с городом, прежде чем приступить к работе. По официальной версии, он гений стрит-арта и они с Виктором делают подарок городу. Так или иначе, ускоряйтесь, нас ожидают в течение часа.
Подождет, гений недоделанный – хотелось сказать Саше, но ладонь Грина сжалась будто предупреждающе, и, может быть, все переговоры между ней и Валли стоило поручить вести ему, потому что Саша прикусила язык и молча потянула его за собой на выход из оружейной.
За одно Саша была Ивану почти благодарна. Кажется, он только что спас ее от максимально неловкого вечернего объяснения. Впрочем, злилась она на него ровно по той же причине. Часы на стене в розовой гостиной Центра, которые она перевела только что, снова упорно вышагивали назад. Бросьте дурное, дети, оставайтесь дома, дома с вами ничего не случится. С тем, кто не выходит за порог, ничего плохого не случается. Вот только ничего хорошего – тоже. Саша укоризненно посмотрела на часы, циферблат виновато дрогнул, и стрелка настырно поползла вперед в гонке за украденным для них временем.
Глава 9Зеленый луч
Отель «Лотте» был хорош всем: от расположения в историческом центре города до золоченых холлов, высоких потолков и сверкающих улыбок персонала. Саша и все остальные чувствовали себя не на месте. Мятежный мрачно качал головой, держась поближе к Валли, будто ее сейчас посреди этого сверкающего новизной шедевра дизайнерской мысли кто-нибудь непременно атакует. Грин, как всегда замечательно нейтральный, успокоенный, шел рядом с Сашей.
Она была занята наблюдением – все вокруг казалось ей незнакомым. Посторонним. Люди вокруг, их человеческие дела, и что они будут делать дальше? Куда пойдут? На работу? Встречу? Саша пропустила и финальный инструктаж Валли, направленный на «не подведите меня. Не доверяйте им. И даже не пытайтесь играть с ними. Они вас раскусят, и вы проиграете. Потому что эти люди – они древнее самого мира».
Мира, о котором я ничего не знаю. Вот это – это я понимаю. Виктор, генерал Кощеевой армии мертвецов. Это мне хорошо знакомо. Мертвецы Кощея не очень-то жалуют, потому что думают, что их смерть – его вина. Иван и его бесконечный цикл перерождений. Мы говорим о нем, а неизменно вспоминаем солнце. Закаты и восходы. Иван знает, что такое умирать, может быть, это делает его чуточку человечнее? Его уязвимая смертность? Я ничего не знаю о девушке за стойкой, например. Не представляю, как она работает и кто делает ей кофе по утрам. Едва ли домовой. Я так хочу этой жизни, до щекочущего, до смешного. Но я ничего. О них. Не знаю. Знала раньше. Знаю лучше Грина или лучше Марка. Но я здесь чужая.
Саша вцепилась в лямку розового кожаного рюкзачка, плюшевая, мягкая брелок-кошка размером с хорошую игрушку задорно качалась из стороны в сторону, и Саша тупо таращилась на ее отражение в зеркале. Вправо. Влево. Котенок был подарком Иглы, которого Саша с ее безобразным поведением, конечно, не заслужила, но получила все равно. Браслет был на своем привычном месте, и перышки на нем тоже качались с тихим звоном. Вправо. Влево. Валли просила ее быть серьезнее, не брать хотя бы котенка, Саша только смеялась: «Я не иду туда, чтобы быть приличной, а если двух крутых сказочных товарищей можно смутить девочкой и кошечкой, то не такие уж они крутые, да?»
Валли продолжала говорить, и они были почти на месте, их отражения тоже качнулись. Вправо. Влево. Саша ощутила руку Мятежного, которая стабилизировала ее немедленно, и тут же пропала, будто обжегшись.
Ты едешь на встречу, встречу, которая может значить конец всего и сразу. Вокруг тебя два мира. Огромных. А ты вдруг совершенно четко понимаешь, что ты чужой в каждом из них.
Где мне есть место?
Саша ждала чего угодно. Например, что дверь им откроют Двое из ларца – говорят, ларец давно перестал быть под деструктивной силой Сказки. Или отряд домовых. Может быть, из джакузи королевского люкса выползет и побудет швейцаром у золотого мальчика Сказки само Чудо-Юдо? Дверь открыл молодой мужчина, он казался едва старше тридцати и при этом не имел возраста вовсе. Гладкая, лишенная трещинок маска – спутник любого вечного жителя Сказки. Это не дичающие малые бесы. Это – совсем другая история. Высшие чины. Саше не нужно было даже спрашивать: «А это Иван?» Это не Иван. Лицо, о которое можно порезаться, такая возмутительная четкость линий, туманное дыхание сказочного леса и противоестественный холод. Саша против воли вспомнила всегда горячую кожу Грина. Сказка что, вся состоит из бесконечной игры температур?..
Две верхние пуговицы на его белой рубашке были расстегнуты, и это, наверное, единственное, что в нем было неформального и нелинейного.
– Виктор, – негромко проговорила Валли, достаточно четко и достаточно холодно, чтобы Саше пришлось давить искушение поежиться. Ей было интересно, улыбнется ли монохромный сказочный господин, она не уверена была, что он умел. И была права. Саша была удивительно хороша в том, чтобы замечать мелкие детали. Электрическое напряжение в воздухе. Смерть, такая быстрая и такая жуткая.
– Валентина. – И он не улыбался. Молча отошел в номер, пропуская их. Тени остались, безжизненные и послушные. Саша ждала запаха или ощущения, но Виктор не пах ничем. Ни стерильностью, ни даже кожей. В номере пахло солнцем и теплом, дорогим парфюмом, но не Виктором, он не оставлял за собой ничего. Будто его и не было. Вот только он был и пережил их на множество сотен жизней. И какой смысл был в запахе и вкусе, в таких теплых руках и улыбках, если в конечном итоге мы всего лишь прах? И наши тела неуклюжи. Неловки. И, господи, что это за… существо, которое вытаскивает всю черноту наизнанку, едва появившись на горизонте? Сашу мало интересовал окружающий интерьер, она знала только, что весь псевдонеформальный тон встречи был рассчитан на то, чтобы их смутить. Чтобы вытянуть их с родной территории, поставить в тупик.