Грин осторожно подтолкнул его локтем, тактично, но настойчиво призывая к молчанию. Взгляд Грина искал Сашины глаза, и до нее дошло только что: он ни на секунду не позволял себе ослабить бдительность, пока Мятежный валял дурака, пока она плескалась в ванне, пытаясь утопить призрак Ивана. Грин думал. Возможно, им бы тоже стоило.
– С чего ты взяла?
Саша не могла дать внятного объяснения, эти вещи для нее были очевидны, висели в воздухе – собирай да рассматривай под лупой. Правда, в этом случае у нее был шанс наблюдать его дольше. Саша задумчиво куснула губу, все еще чувствовала пальцы Грина на запястье, он вел указательным по вене вверх и вниз, слушал пульсирующий там ток крови и казался ей настоящим путешественником.
– Это… Я не могу объяснить. Просто то, как он стоит, его положение в пространстве относительно Ивана. То, насколько Виктор доверяет его присутствию, вы же видели, Иван динамичный очень, Виктор ни разу не передвинул руки. И у него лицо, знаете… было такое, будто он готов исполнить любой приказ Ивана. Это просто… Черт. Ну неужели вы не заметили? Иногда между людьми в воздухе есть напряжение. И оно там было.
Мятежный все еще смотрел на нее с зашкаливающим скептицизмом, чем медленно, но верно приводил Сашу в состояние пылающей спички.
– Виктор для него? Не наоборот? Это ведь Иван потащился в эту глушь, разве нет?
Саша снова покачала головой, хотя понимала, почему такая логика была Мятежному ближе.
– Он его… пропускает. Неважно, принц всей сказки Иван или нет. Но Виктор командует мертвецами. Виктор вечен. Ревизия предписана именно ему. И он разрешает Ивану вести переговоры. Мне как-то было интересно, что там произошло у них с Валли, я решила покопаться, что за кадр наш генерал Ржавого царства. Он… результатер. Он деятель. Он не даст кому-то делать работу за себя, и он редко приходит миловать и вести пустые беседы. Он идет за чем-то. Так что нет, под нож бросится Виктор. Разве все эти божки подземелий не готовы убить за живое, горячее и теплое? Разве не так это работает?
Ответом ей стали сплошные знаки вопроса у них в глазах. Саша рассчитывала на более развернутый ответ и осторожно продолжила:
– Ну… Кощей ведь этих девушек не просто так похищал? Сказка всегда тянулась к жизни. А Иван… Иван – сама жизнь. Рядом с ним дышать сложно, настолько он живой. Честное слово, я думала, деревянный стол перед нами расцветет. В нем жизни столько, что любая другая жизнь рядом с ним кажется какой-то неполной. Меня это тревожит. Грин, да даже твои отец с матерью! Прости, что говорю об этом, но… Она ведь была зрячей, не творением Сказки. Ты должен понимать.
Грин задумчиво повел плечами, и, может быть, говорить о домах и семьях в таком контексте неправильно, но Саше нужно было. Саше было просто необходимо быть услышанной, и если эти мальчишки со сплошной лобной костью вместо мозгов не хотят ее слушать…
– Мама этот выбор сделала сама. Мы потому настолько… противоречивые фигуры. Мама предложила ему себя сама. Это, знаешь… ее публичное заявление. Вроде никто не будет диктовать мне мою судьбу, никто не скажет мне, что делать. Сначала это. После мама решила родить героя, получился я… Я это к чему. Это необязательно о притяжении к теплу, просто…
Саша молчала несколько секунд, ожидая, что он соберется, что он продолжит, давая ему эту возможность, но Грин молчал, и тогда она закончила за него:
– Но он согласился. Сказка всегда тянулась к жизни. Может, он и не тепла искал, Великий Огненный Змей. Но одно, Гриша, я знаю точно. Им скучно. Им всегда одуреть как скучно: такая долгая жизнь, такие одинаковые сценарии, дорожка протоптанная, и каждый раз ступаешь за самим собой след в след. И предложение твоей матери – это с ума сойти как забавно. Это что-то новое. И он согласился. Они всегда голодны, и они всегда скучают. А мы, смертные, со своими крошечными короткими жизнями, знамениты своей порывистостью и безрассудными поступками. Иван – первый из нас. Лучший из нас. Вот и все.
Саша поднялась, взволнованно прошла по комнате, густой белый ковер надежно съедал звуки ее шагов, в голове все продолжало гореть.
– Наконец, если вы мне не верите, посмотрите на Валли. У нее нет твоего толера, Марк. Но Иван ее бесит, прямо под шкуру лезет. Мы не знаем, из-за чего Валли и Виктор расстались. Так? А может, все-таки знаем? Служба в очередной раз вытеснила личную жизнь?
Мятежный поднял руки в побежденном жесте, Саша заметила это давно – в последние дни он избегал на нее смотреть, будто она была живым напоминанием. Будто ему было стыдно. Будто он сожалел. И Саша бы почти ему поверила. Во всяком случае, ей жутко, до больного хотелось в это верить. Вот только Саша Озерская, может быть, и была мечтательницей, но мечты с реальностью не путала никогда. Мятежный не смотрел на нее, говорил в пространство:
– Хорошо. Допустим. Они не только коллеги, у них есть некая духовная связь. Что это дает?
Грин издал негромкий звук, будто наконец уловив ее ход мыслей.
– Только то, что это личное. Убийства – это, безусловно, отвратительный инцидент. Но он не требует ревизии всей сказочной верхушкой. И особенно он не требует лишнего столкновения Виктора и Валли. Марк, мы здесь столько лет, ты такое помнишь?
Мятежный снова несогласно мотнул головой: по неведомым причинам абсолютно все, что связано с Виктором и Иваном, он воспринимал в штыки. Саша это кожей чувствовала: он бы лучше вцепился им в глотки.
– Может, присутствие друг друга им зачем-то нужно.
Саша взорвалась, раздраженная без причины то ли его несогласием, то ли его неприятием, то ли тем, как глупо он избегает взгляда:
– Именно! И убери этот пренебрежительный тон. Он – Виктор, мать его, Воронич. Он – древний как мир генерал Сказки. И если бы для работы ему нужно было оставить нашего золотого мальчика в Москве – он бы это сделал. Что я пытаюсь сказать, так это, что здесь всё не просто так!
Саша слышала треск, и Саша слышала волнения в воздухе, она отвернулась к окну, разозленная и почти обиженная, безуспешно пытаясь отдышаться. Лишь бы не видеть его глупое лицо. Но треск стал громче, ощутимее. Треск звал ее прямо из окна, и когда она отодвинула плотную штору, то замерла на секунду, а после с силой дернула на себя дверь балкона.
– Одуреть. Просто. Охренеть. Идите сюда. Быстро идите сюда!
Она выскочила на балкон первой, маленькая и легкая, и в эту секунду была безумно благодарна мальчикам просто за то, что в этот раз они не заставили просить себя дважды. Нарастающий шок в ее голосе был достаточным поводом исполнить просьбу немедленно.
Она чувствовала их у себя за спиной и одновременно чувствовала себя такой крошечной перед огромным черным гигантом неба. По нему неотвратимо, яростно змеился зеленый луч. Казался совершенно живым, он трещал, будто пытался достучаться до них, и на секунду Саша забыла, как дышать, забыла, чья рука крепко сжимает ее локоть.
– Aurora Borealis…
Грин выдохнул завороженно рядом с ее ухом, и на секунду дышать перестали они все.
Саша Озерская видела людей, высыпающих на балконы дома напротив, видела любопытные носы, прилипшие к окнам. А после это перестало быть значительным, потому что зеленые волны в небе походили на море или не походили ни на что вовсе, что она за свою недлинную жизнь видела. Саше казалось, что она видит там чьи-то лица, или, может быть, это были их собственные отражения. Небо на фоне казалось чернильным, а звуки города на секунду умерли, зеленое зарево в небе было невозможным, и город внизу замолчал, не в силах вынести его восхитительной мощи. В городе над Волгой не бывает северных сияний. Они на то и северные, что случаются бесконечно далеко отсюда, и завтра они найдут этому дурацкий научный обоснуй. В городе над Волгой не бывает северных сияний, но город над Волгой, а вместе с ним и весь мир, забыл, что Сказка живет, и сделал ее дикой, сделал ее голодной и непокорной. Сказка пришла за ними, пробив себе путь.
С балкона Сашиной комнаты, если очень постараться, было видно кусочек реки. С Волги всегда дул холодный ветер, особенно в октябре, и Саша ежилась, а Волга, огромная и неповторимая сила, окрасилась в зеленый, отражая зарево и делая его по-настоящему бесконечным, существующим вне пространства и времени. Этот вечер приветствовал кого-то, или этот вечер грозил перевернуть все с ног на голову.
– Так просто не бывает… Это невозможно, – еле слышно выдохнула Саша, не сводя глаз с неба. И даже если это зрелище сейчас их убьет, уже одним тем фактом, что дышать было невозможно – невозможно вспомнить, как же это делать, – то Саша была не против уйти именно так. Грин, завороженный, отозвался рядом, точно так же задохнувшись:
– Кажется, теперь бывает. И мне в этом какой-то… не знаю, перелом видится? Разве возможно быть прежним, увидев нечто подобное? И посреди нашего города. В одном ты права точно: это невозможно. Но мы все это видим. И с ума сойти. Как красиво.
Зеленый змей разгорался в небе все ярче, находился в постоянном движении, умножал свои силы, прикасаясь к реке. МОИ были крошечной точкой в пространстве, впитывая великолепие зрачками и душами, всем своим существом, четко зная, что вот этот момент в памяти останется и они в нем останутся тоже. Зеленый змей говорил с ними, равнодушно пожирал темноту неба, и Саша не понимала его слов. Может быть, он был дальним родственником Грина. Бессмертным прадедом. Может быть, Грин понимал его гул и его треск лучше? И если все так, то дай нам еще немного времени. Прошу тебя.
Зеленое зарево – момент, растянутый до размеров бесконечности, когда весь город замер у своих окон, забыл о работающих ноутбуках и забыл, как дышать, потому что больше это было не нужно. Когда весь город столпился у окон, пораженный, восторженный. Когда весь город над Волгой верил в чудо и верил в Сказку. Именно в тот момент, когда город уже забыл, как это – верить.
Глава 10Бесы
Октябрь едва успел заявить о своих правах, с Волги едва успело потянуть влажным, пронизывающим холодом, по утрам только-только начала появляться серая дымка – а малые бесы уже радовались. Мокро, темно, влажно и загадочно – это всегда их сезон. Легче путать, легче морочить, легче заговаривать и дурить головы. Бесов в городе осталось немного, сотрудники всех знали в лицо, по области их было больше, но суть от этого не менялась. Город стал шире, начал дышать глубже, а о недавнем чуде говорить почти перестали, отвлекшись на более свежие события и новые сплетни. Северному сиянию над Волгой нашли скучное научное обоснование, которому Саша, конечно, не поверила. Гордо провозгласили аномалией. У нее была масса причин сомневаться – вся ее жизнь, в частности. Иглу в рамки научного подхода вписать не получалось, например. С ее чудесами, с ее талантом к смене личин. Никого из них не получалось.