интересная. Ты хуже любого бесенка. И тоже не выносишь скуки. Вот только ты себя бережешь. Спасаешь молодого господина. Боишься его боли и той боли, которая последует, когда он уйдет. Меняешь малую боль на великую. И послушай, девочка. Каждая боль чему-то учит. Но десяток малых уроков не заменят одного большого.
Саша резко развернулась, так, что домовая почти упала. Саша удержала ее машинально, привычно, глаза у нее сердито сверкали.
– Может быть, мне стоило тебя отпустить, чтобы ты шлепнулась на задницу и перестала говорить ерунду? Я на вас не похожа. Совершенно. И ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь, как мы, люди, работаем. Я спасаю его не потому, что боюсь боли, а потому, что Грин – он один такой. Потому что если не Грин заслуживает жизни, то кто? Потому что это естественно. У нас одна жизнь. Коротенькая. И я дам ему столько, сколько смогу. Мы, люди, чувствуем так много, мы никак не можем перестать. И если бы у меня была кнопка «выключить», я бы на нее нажала! Это слишком много? Марк и его глупости, и Грин, неважно, что я делаю, он все равно умрет! И эти чертовы стены, трупы, ваша идиотская Сказка! Я меняю малую боль на великую? Это называется «выживать». Если мне станет еще больнее, еще страшнее, я просто не выдержу!
– Слышишь, как ты полыхаешь, девочка? В этот пожар только дров подкидывай. И ты все равно будешь просить еще.
Саша сжала руку крепче, Игла негромко пискнула.
– Ну все. – С этим она отпустила домовую, и та с громким звуком плюхнулась на пол. Сашу еле заметно трясло, она смотрела на свои руки, на свое тело так, будто бы они были чужими. Она почти успела попросить прощения, она почти успела пожалеть о том, что сделала.
– Вредная, вредная девочка. Мы с тобой еще помиримся, правда? А пока послушай. В Сказке, а уж особенно когда замешаны Вечная Смерть и Вечная Жизнь, Кощей и Иван, это всегда личное. В Сказке не бывает неличного. Вопросы ведь одни и те же. Вот тебе еще ответ. Это всегда личное. Никому и никогда не верь, кроме тех, на кого указывает твое сердечко. Потому что оно зрячее. Вот кто вы такие.
Домовая заглянула ей в глаза со значением, будто уколола, она всегда кололась и оправдывала этим свое имя в полной мере. Насладившись эффектом, наевшись Сашиных эмоций до отвала, она пропала с громким хлопком.
Саша зарычала, в сердцах ударила рукой стол. Долбаное бессилие.
– Дерьмо!
Чертовы бесы, чертова нежить, всегда лезут под кожу, а потом еще дальше, будто что-то о тебе знают. Хоть что-то. Но что они, в самом деле, могут знать?
Дверь открылась без стука, Валли вошла в комнату, и Саша обернулась на нее, возможно, резче, чем стоило, с немым невыветрившимся раздражением. Валли, кажется, изображала всех страждущих романтических героев разом, мужской костюм старого образца ей шел, шли белые перчатки и трость. Валли не нужно было быть никем, кроме себя самой. Валли внутри себя не путалась никогда. В эту минуту Саша ей почти завидовала.
– Что за крики у тебя из комнаты? Слышно было на втором этаже. – Валли не улыбалась, но и не нападала, Валли с момента начала ревизионных волнений улыбалась редко.
– Твоих домовых нужно призвать к порядку, болтают лишнего. Вот и все. – Саша раздраженно дернула плечами, злая в эту секунду на весь мир. Бесенок. Слово резалось, пролезало все глубже внутрь. Ядовитое. Чужеродное. Пыталось остаться, отвоевать себе небольшой кусочек пространства в ее грудной клетке, чтобы вырасти в огромное чудовище, которое сожрет ее непременно. – Чей костюм на тебе сегодня?
Валли коротко хохотнула:
– О, это? Это все герои Эдгара Аллана По разом, было у них что-то схожее, нет? Разве недостаточно у меня мрачный вид? Пока стою рядом с тобой, буду изображать брата бедной Береники.
Саша фыркнула, поднимаясь со стула, торопливо поправляя халат и радуясь до крайности, что белье и чулки уже были на ней, значит, есть хотя бы призрачная надежда, что повязку Валли не заметит. Быть почти пойманными дважды за один день – это уже перебор.
– Я не собираюсь отдавать тебе свои зубы, если что. Особая тяга к инфернальщине – это причина, по которой вы с Виктором были вместе? Сидели вдвоем на кладбище и каркали:
– Nevermore!..
Она запоздало осознала, что вела себя мерзко и что в этом не было ничего нового. Но отчего тогда такое тяжелое ощущение в груди? Саше почти захотелось забрать злые слова назад. Может быть, ей было по-настоящему интересно. Она правда не понимала. Валли. Сильная Валли. Отчаянная Валли. Крепкая Валли. Безумно теплая Валли. И этот возмутительно неживой, холодный… не человек вовсе. Ворон Воронович. Виктор Воронич. Больше птица и легенда, генерал Ржавого царства. Не живой мужчина.
– Прости, я не на тебя злюсь. На Иглу. Но если серьезно, то почему? В плане… Что вас могло с Виктором связывать?
Валли молча подняла вешалку с белым платьем.
– Как невеста. – Она хмыкнула негромко, и Саша недовольно качнула головой, вроде: «Не уходи с темы». Они никогда не говорили – вот так. И Саша не была уверена, что им стоило начинать. Валли выразительно качнула вешалкой.
– Пойдем, помогу одеться.
Неловко. Слишком близко к дому. Последний раз это для нее делала мама. Но это было давно. Это было будто уже неправдой. За окном больше не шептало море и…
Саша молча поднялась, ныряя в платье, думая, что Валли соскочила с темы, и прикидывая, хочет ли она давить на наставницу.
– С Виктором для меня сбывалась Сказка.
Саша замерла, пораженная. Одна фраза. Коротенькая. Но почему так…
– Мне хотелось, чтобы меня заметили. Мир казался мне нелогичным, несправедливым и ужасно тесным, среди стариков в верхах мне просто не хватало места. Это было той данностью, которую мне хотелось изменить. Виктор меня видел и поддерживал эти перемены. Сейчас я думаю, что ему, как многим бессмертным, было просто любопытно. Что я сделаю с этим миром? Как использую предоставленные возможности? Тогда мне казалось, что мы с Виктором были одни против всего мира. Он был не только любовником и не столько любовником – партнером, соучастником. И учителем. Вместе мы делали невероятные вещи. Мне казалось, что вместе мы можем все.
Валли усмехнулась. Криво и горько. Она застегивала платье медленно, чтобы ни в коем случае не задеть молнией нежную кожу.
– Вот только жизни во мне было недостаточно, чтобы его уравновесить. Чтобы уравновесить его смерть. И я поняла, что дело было не во мне, слишком поздно. И знаешь, я не была героиней Сказки. И она для меня не сбылась. Но я сейчас не уверена, что хотела бы оказаться на этом месте. Куда они исчезают, эти девушки? Ты не пропадаешь бесследно, только если ты оттуда. Ты родной для Сказки. Ты можешь дышать тем воздухом.
Валли расправила платье на ее плечах, все еще ласковая, подозрительно похожая на женщину, запах которой Саша могла вспомнить теперь только по ночам, пополам с запахами большого пожара.
– Потому не гонись за Сказкой. У нас есть одна привилегия, Саша. Они повторяют свой сценарий множество раз, вгрызаясь в бессмертие. Сказочный сценарий. Мы строим свой собственный. Один раз. Но это наше решение. – Ее наставница, сегодня особенно бледная (Саша даже не была уверена, что это грим), улыбалась. – Или мне нравится так думать. Что все это – наш выбор. Мы можем изменить Сказку, они – воссоздать.
Валли отступила на шаг и протянула ей золотую маску.
– Готова?
Саша в белом и золотом все меньше принадлежала миру человеческому. Но маскарады разве не для того придумали? Чтобы смешаться со всей разномастной сказочной толпой и сойти там за своего. Запутать следы. Саша приняла маску, посмотрела на Валли внимательно. Я ведь совсем тебя не знаю.
На подоконнике Иглу дожидалась конфета, но узнает она об этом позже, Саша уж точно не собиралась ей теперь рассказывать. Волнение поселилось поблизости, пролезло и устроилось за ухом, принялось шептать голосом Иглы: «И никому там не верь, бесенок».
– Готова.
Саша Озерская первой вышла из комнаты. И будь что будет. Лишь бы было хоть что-нибудь. Глава 11
Глава 11Темная сторона солнца
Они торопливо шли по сверкающему холлу отеля: Иван свое торжество решил организовать, не отходя от кассы. Валли долго бубнила себе под нос что-то о том, что конференц-залы там недостаточно большие, чтобы вместить всю многоцветную сказочную толпу. Мятежный в сотый раз бросил на Сашу мрачный взгляд, осматривая детали костюма.
– Озерская, ты в курсе, что ты ходячее клише?
Саша хмыкнула, возвращая ему равноценно мрачный взгляд. Мятежный демонстративно не заморачивался – ни с чем в этой жизни вообще и с костюмом в частности: его рваные джинсы, его кожаная куртка – все это было малым выходом из его привычного образа, но сегодня неуловимо отсылало куда-то к восьмидесятым, и, может, быть, Саша пару раз напомнила себе не пялиться на его задницу, но Мятежному об этом знать точно было не нужно.
– Это говорит мне кто? Ходячее клише? Что это, костюм Джоан Джетт или костюм бэд боя, которого непременно перевоспитают в конце истории?
Валли обернулась на них через плечо, Саша все же убедилась, что бледность у нее была бутафорская, сейчас наставница смотрела на них с осуждением:
– Что вы имеете против Джоан Джетт?
Саша развела руками, изображая святую невинность, ей сегодня не приходилось даже напрягаться.
– Против Джоан Джетт я имею только то, что сегодня она – Марк Мятежный.
Они стояли у дверей конференц-зала, и Саша только что заметила охранников, она была готова поклясться, что те стояли по всему периметру. Голос Грина нарушил в целом дружелюбный тон перепалки, прорезал, как нож масло. Наверное, только он мог настолько непринужденно выглядеть в нелепой совершенно тоге и с лавровым венком в темных волосах, будто всю жизнь так ходил. Когда Саша спросила у него, кого он изображает сегодня, Грин довольно хмыкнул: «Я многофункционален. Войду туда Патроклом, но при смене аксессуаров легко сойду за Диониса». Если кто-то и увидел в этом мрачную иронию, то