Ной говорил тихо, будто пытался успокоить, в его голосе – множество лет; и этот еле уловимый тон, который мама использовала, рассказывая ей сказку. Саша застыла, ей бы отвести взгляд, но само его движение успокаивало ее не меньше.
Он остановился совсем рядом.
– Сначала ключ. Валентина пригласила меня утром для консультации. И просила передать тебе этот предмет. На случай, если что-то пойдет не так. Береги его, хорошо?
Он набросил цепочку ей на шею. Саша ждала незнакомой тяжести, ждала, что цепочка будет холодной, но ключ лег ей на грудь как влитой, прильнул к коже, теплый, почти горячий. И замер, будто прислушиваясь к стуку ее сердца. Кто ты, девочка? Саша почувствовала себя чуточку больше. Чуточку сильнее. Я твой хранитель. И ты последуешь за мной повсюду. Она не улыбалась, когда подняла взгляд на (не)человека с разными глазами.
– Вы знаете, что выдает в вас беса? – Это, наверное, было бесцеремонно, но Саше было абсолютно плевать, ей нужен был ответ, прямо сейчас, до нетерпеливого зуда в пальцах. Немедленно. Он наблюдал за ней – легкий намек на искорки в глазах, явно приятно пораженный, – и она знала, что он будет слушать. Именно поэтому. Ему было любопытно, потому она продолжила: – Вы ненавидите прямо отвечать на поставленный вопрос. Потому я напомню его еще раз: где Валентина и мальчики? А еще любопытство у вас кошачье. Бесы всегда там, где любопытно. И Валли вам, должно быть, сильно доверяет. Благодарите ее и благодарите Огня, иначе я бы на вас бросилась.
Бравируй сколько угодно, но слабые дрожащие колени не спрячешь.
Саше показалось, что она слышит довольное хмыканье Огня, и она не помнила, чтобы он вообще был ею доволен. Избалованная капризная девчонка, ей оказана честь, а она смотрит на нее как на наказание.
Ной издал короткий мягкий смешок.
– Тебя хорошо учили, не так ли?
Саша немедленно разобрала негромкое ворчание Огня и торопливо прикинула, не подставила ли она этой «мудростью» Иглу. Ной продолжал, у него голос – тот, что говорит сразу с сердцем, давая ушам отдых:
– Твои друзья наконец нашли стоянку колдунов. Сейчас они там. Я здесь по просьбе Валентины – заговорить оружие и передать тебе ключ. У Центра всегда должна быть голова, а у ключа – бьющееся сердце.
Ключ, дремавший на груди, разнеженный в ее тепле. Ключ, помнивший руки Валли. Саше было дурно и муторно, перед глазами плыло. Он подхватил ее за локоть легко, Саша отметила это автоматически, он не коснулся голой кожи, держал за одежду, и она сердито помотала головой.
– Я в порядке! Они что, пошли одни? У нас здесь половина Москвы, а они пошли туда втроем? А вы почему не там? Если вы такой могущественный? Как это возможно?! – Она высвободила руку. Пламя рождается глубоко внутри, по центру живота, и только после этого поднимается вверх, снося все на своем пути. Саша сверкала глазами бешено, воплощенная ярость в маленьком и по-человечески хрупком теле, она вроде бы чувствовала, что на нее смотрят. А вроде бы это не имело значения, ключ у нее на груди впервые показался спасительно прохладным.
Ноя никто в здравом смысле не назвал бы красивым, но оторвать от него взгляд было решительно невозможно: это в том, как он склоняет голову, в движении его длинных пальцев, в том, как освещение путалось в его медных волосах. Он появлялся в комнате, и остальной мир становился всего лишь декорацией.
– Виктор и Иван не оказали содействия, поскольку, цитирую, нужно официальное распоряжение из Москвы, чтобы они могли вмешиваться в дела на вашей территории.
Саша видела, как кривится у него рот – жесткая презрительная линия, она знала такое выражение на лице у отца, у Марка и даже у Грина. Если долго гладить пальцами, все может пройти. Она знает, она проверяла. Так почему ей казалось, что о Ноя она только сломает пальцы, сотрет кожу до кости, если попытается дотронуться? Он нравился ей сейчас чуть больше, скованный тем же отвращением, что гуляло у нее по венам.
– Подлость. Это их содействие? Это чушь, Виктор и есть Москва, ему не нужны бумажки. – Она не боялась смотреть ему в лицо, а, может быть, стоило бы. Ведь если слишком долго смотришь в лицо времени, можешь потерять свое собственное. – А что вы, всемогущий ведун?
Если ты не боишься смотреть на время, то время уж точно не боится смотреть на тебя. Саша чувствовала его взгляд кожей, и ей казалось, что ни дня своего существования Ной не был бестактным. Взгляд мягко коснулся волос, нырнул в глаза без страха, по щекам и по губам провел почти ласково, будто пытаясь успокоить, мазнул по ключу и только после этого вернулся к ее глазам снова.
– Ты тот же тигренок: бросаешься, а на лапах еле стоишь. Ты ведь знаешь, что я не обязан перед тобой отчитываться?
Саша знала. Знала болезненно, иррациональным чувством испуганного ребенка, который всю жизнь только и боялся, что его снова оставят одного. Саша провела пальцами по ключу, собралась с огромным усилием воли.
– Знаю. Но я хранитель ключа. И вы мне не откажете. – Она сглотнула, пальцы помнили ключ, она теперь знала его вес и форму. – А еще мне просто нужно. Пожалуйста. Почему вы не пошли с ними? Эти колдуны… Они просто ужасны.
Саша его никогда раньше не видела, но если напрягала память, то, конечно, слышала. В те редкие минуты, когда она слушала Валли вообще. Раньше такие, как Ной, назывались волхвами. Он не просто часть Сказки, он из тех, что держит совет с теми силами, что являются ее столпами. Он один из самых сильных. Древних. Помнящих. Конечно, он был смертен, но его даже смерть обходила стороной, будто устрашившись. Выдерни маленький кирпичик снизу и смотри, как рушится вся башня. Смерть знала его. И опасалась. Саша так часто спрашивала себя, откуда у Валли такой союзник, а когда решилась спросить наставницу, та довольно усмехнулась – Саше редко удавалось увидеть Валли настолько неприкрыто гордой: «О, мне удалось однажды произвести впечатление, он сказал, что я возмутительная бунтарка, кажется, это было после того, как я заявила московскому собранию зрячих, что они омерзительные шовинисты, закостеневшие в рамках патриархального строя. С тех пор мы называем себя друзьями».
Сейчас он – миллион историй о нем, что она слышала, – стоял напротив, и Саша уже запомнила его взгляд, уже знала его кожей. Он отвечал негромко, будто с сожалением:
– Это старая клятва, данная мной Валентине. Я ее консультант, я ее друг, но я не ее патрон, и я не буду вмешиваться в ее дела. Если она хочет что-то сделать, она сделает это сама.
Саша фыркнула, качнула головой несогласно:
– Это настолько Валли! И вы правда выполняете клятву, данную человеку?
Он почти улыбался. Саша себя не обманывала, она может сердито полыхать сколько угодно, но завесу времени пробить не получится все равно: он не станет более человечным, они никогда не становятся.
– Конечно, я придерживаюсь клятвы. Ты разве не знаешь, что Сказка делает с теми, кто забывает свои клятвы?
Саша знала. И Саша не задавала больше вопросов, дотронулась до рукава его пиджака – это смешно почти, его мог бы носить один из моделей на последней неделе моды, он весь был невыносимо современным и будто вне времени вообще. Материал был приятным до невозможности, она чуть сжала пальцы.
– Мне сейчас придется нарушить закон гостеприимства. Мне нужно быть в одном месте, и я, кажется, туда безнадежно опоздала. Вы не будете держать на нас обиду? Мы будем рады вам в любое другое время.
Он следовал за ней молча, Саша без труда прорезала воздух в Центре, сейчас – может быть, впервые в жизни – он ощущался своим. И она, конечно, слышала его ответ:
– Я как раз собирался уходить, не беспокойся. И передай Валентине мои наилучшие пожелания, я надеюсь, что у нее получится.
Саша хотела ответить, что у Валли всегда все получается. Получится и сегодня. Валли не оставит ее здесь с этим хаосом и с этим ключом. Решимость, шальная и переворачивающая все с ног на голову, поселилась у нее между ключиц и под ребрами. Горячий пульсирующий шарик, не дающий ей покоя.
Они попрощались у входа. Он в своем черном дорогом пальто, и Саша в розовой шубе – картинка почти комичная, если бы у нее так не дрожали руки, пока она впервые закрывала дверь Центра.
– Александра, – бросил он ей вслед негромко, переход плавный, и весь набор согласных будто на просвет, он красиво скатился с «л», а «р» получилась почти рычащей. – Там, куда ты идешь, постарайся не терять головы. Они будут ждать твоих эмоций, чего-то, во что можно будет вонзить зубы, чтобы брызнула кровь, что-то, что разожжет в них аппетит. Именно так мы, бесы, и любим. Сырое. Еще кровящее. Не доставляй такого удовольствия кому попало. Твои чувства – изысканный деликатес, это ужасное упущение – пускать к столу всех присутствующих.
Саша обернулась, но его на улице не было, будто провалился сквозь землю, ушел сразу в стену, растаял. Кто знает, на что еще он был способен?
Конечно, он знал ее имя. И куда она идет. И, кажется, знал абсолютно все.
О ее приходе Ивану сообщили. На третий раз золоченые холлы и человеческие девушки не произвели на нее впечатления. Она летела с целеустремленностью молнии, в конце концов, не только Вере дано разыгрывать подобные моноспектакли.
Он распахнул для Саши дверь, улыбающийся и окутанный светом, она не могла не рассмотреть фигурные пуговицы на его рубашке, каждая – маленькое солнце, он едва набросил ее. От него пахло разогретой на солнце кожей, праздностью, а Саша испытывала какое-то мстительное удовольствие от того, что прервала его свободное время. У него было все время в мире и бесконечный цикл возрождений. У нее – только сейчас.
Он застал ее врасплох, заключив в объятья прямо у порога. В руках у Ивана – все равно что на поверхности солнца, ослепительно и горячо, но Сашина кожа ожогов не знала, и она думала воспротивиться, но почему-то расслабилась, даже обняла его в ответ, сцепив руки в замок у него за спиной.
– Дорогая сестрица. – Он усмехался ей в ухо, крайне довольный игрой. Неважно, насколько он похож на человека. Или не похож. Неважно, какой он теплый. Он – тот же бес. Первый из них. Лучший из них. Самый совершенный из них. И потому он любил игры до безумия. Саша уткнулась носом в его плечо: не пахло ничем, кроме жара, и ладана, и меда. Она почувствовала, как он сжал ее чуть крепче. – Чем обязан внезапному визиту?