Глаза у Веры были и без того огромными, а сейчас стали будто еще больше. Саша была меньше ростом, но все равно умудрялась налетать, забыв о том, что страх вообще можно испытывать. И это было совершенно не в стиле Веры Воронич – позволить кому-то застать себя врасплох. Саше бы гордиться, но сейчас и это было неважно.
Вера спрашивала тихо, пытаясь успокоить ее самим звучанием голоса:
– О чем ты, Саша?
Это все походило на дурацкую комедию, а Саше забыли дать сценарий. Выкинули прямо перед камерой. Сказали, импровизируй. Их таких, видимо, было двое.
– О Доме со слонами, конечно. И о Валентине, Марке и Грине, которые сейчас ловят там наших знакомых колдунов. Не совсем Кощей, верно? А иначе тебя это, видимо, не заинтересует.
Выражение на ее лице на секунду стало таким, будто Саша ее ударила. В другой жизни мы могли бы быть подругами. В другой жизни она была бы там, с ними. Или Валли доверила бы ей ключ. И мы не стояли бы здесь сейчас.
– Я не понимаю, о чем ты. Клянусь, я ничего не знала. Валентина решилась на эту вылазку? Но это же безумие, полное безумие.
Саша вздохнула, выдохнула медленно, стараясь успокоиться, ее дыхание на секунду повисло теплым облачком в морозном воздухе, а после пропало.
– Безумие – это отказать ей в помощи. Спроси у своих хозяев, на что они сослались, чтобы не помогать Центру сегодня. Дичающая Сказка еще никогда не была такой законопослушной. Или пойдем со мной. Мне сейчас пригодится любая помощь.
Вера видела ее только теперь, растрепанную и разгоряченную, отчаянную до невозможности. Маленькую и боевую. Вера успела спросить себя, где в этой девчонке запрятан страх? Но страха не было. Саша Озерская стояла перед ней, бесстрашная каждой клеткой тела, а глаза у нее отливали отчего-то жидким золотом. Вера молчала.
Саша на секунду подумала, что отправится за Валли она не одна, что Вера колеблется, что кто-то ей в самом деле поможет, что она будет знать, что делать.
Но Вера качнула головой, отступая, будто выламывая в себе что-то. Вероятно, даже не в первый раз.
– Я не могу пойти против Виктора.
И никогда не могла.
Саша улыбнулась почти примирительно. Если бы у нее был папа, брат, дядя – кто угодно, – она бы тоже его любила. Как бы она их любила! Как бы рвалась домой! Как бы была послушна! «Только не бросай меня, не бросай меня никогда». Но у Саши не было никого. И может статься, что скоро не останется и Центра. И его беспокойных обитателей.
– Повезло, что я могу. Увидимся позже.
Саше показалось, что она хочет ее удержать, остановить, пальцы едва коснулись рукава ее шубы.
– Я не знала. Клянусь. Саша, пожалуйста. Я не знала, что они пойдут туда.
У нее были такие красивые руки, свежий нюдовый маникюр, она этими руками сворачивала шеи так же хорошо, как держала тоненькую ножку бокала с шампанским, – не оторвать взгляд. Найди себе подружку, которая может все.
– А если бы знала? Что-то бы изменилось?
И не стала дожидаться ответа: время тикало. И может быть, Саша уже безнадежно опоздала. Но ключ грелся у нее на груди, ключ вел ее. Куда-то.
Нам всем с этим жить. Так, Вера?
Первый снег в этом году выпал в конце октября.
И Саша позволила ему запутаться в волосах, как всегда, забыла про шапку, снег загорался там новыми, недолговечными звездочками. Саша вспоминала: они совсем юные, совсем дети еще. Стояли кругом, надежно оберегая костер в честь Самайна. Валли научила их, зачем они там. Валли подсказала, что мертвые сегодня вернутся к ним. Саша не ждала чуда. Прикосновения душ или любой другой самайновской магии. Никто не выйдет к кострам. Но она разрешала Грину держать себя за руку, незаметно, украдкой. И ему не нужны перчатки. Руки у него всегда были горячие.
Глава 15Сердца
В Центре горели огни, и в окнах снова поселились силуэты. Центр шумел, но прохожие обращали на него мало внимания: поднимали воротники пальто, стремясь укрыться от снега и от ледяного ветра с Волги. Говорят, во время снега будто теплее. Но только не здесь. Прохожие были людьми, Саша Озерская была зрячей и чувствовала абсолютно все. У Саши Озерской на шее висел ключ, и события внутри здания, которое он открывал, она могла разглядеть, почти не прилагая усилий. И потому она знала, что опоздала в Дом со слонами безнадежно – и что бы она сделала?
Сейчас она молилась только о том, чтобы не опоздать куда-то еще.
Такое бывает. Ты опаздываешь везде: к любви, к пожару в собственном доме и, значит, к собственной смерти. Опаздываешь к свадьбам и похоронам.
С отказами солнцу опаздываешь тоже.
Дверь глухо хлопнула, отмечая ее возвращение, и никто не вышел ее встречать. Голоса были далекими, и Саша только что заметила, что дышит она через раз, слышит голоса будто через вату, ей хочется выйти, закрыть за собой дверь и бежать. Не слышать, как у Центра сейчас сердце не на месте и как медленно и печально оно бьется.
Саша действительно побежала. Вверх по лестнице, на второй этаж – сквозь зеркальную галерею, не останавливаясь ни на секунду. И ворвалась прямо в сердце Центра, замерла у двери в комнату Грина. Почувствовала, как в волосах тает снежная корона пополам с последним выдохом.
Саша свой шепот едва различала:
– Почему так много крови?
Как один человек физически может столько кровоточить? Ей пришлось присматриваться, ей пришлось тереть глаза (чтобы не разреветься), и только тогда она разглядела: Валли тоже была в крови, водила по нему какой-то метелочкой и что-то шептала себе под нос, в четыре руки с московской знахаркой. Женщины не подняли на нее глаз. Домовые крутились здесь же, помогали, творили магию. Мятежный, тоже весь будто умытый кровью, сидел у постели Грина, держал его за руки, Саша не видела его лица.
В воздухе пахло кровью и пахло волшебной травкой, название которой она забыла, а выучить бы наизусть, собрать бы всю – вдруг поможет. Вдруг хоть что-то поможет. И в комнате было так тихо, что не слышно ни дыханий, ни часов – ничего.
Грин – бледная тень самого себя – лежал неподвижно, не открывая глаз. Саша искала признаки малейшего напряжения мышц, хоть чего-нибудь. Саша считала удары сердца, потому что слышала, как их считал сам Центр. Медленно-медленно. С невероятной нежностью. Все они смотрели на проплывающие мимо минуты, чтобы никто ни в коем случае не подумал, что они оставляют эти драгоценные минуты себе. Все они принадлежали мальчику на кровати.
Все они: Мятежный на коленях у кровати, прижимающийся лбом к ладоням Грина, выпрямившаяся наконец измученная Валли, вся семья домовых – все в сборе, по разным сторонам от Грина, до сих пор окутанные жаром недавно сотворенного волшебства. И Саша, застывшая в дверях. Все они наблюдали, как знахарка поднялась, еще одна женщина без возраста.
– Он переживет этот приступ, Валентина. Но у вас нет всего времени в мире.
Саша хотела ответить, что у них никогда его не было. Только здесь и сейчас. Что все они не раздумывая поделились бы своим временем с бледным мальчиком на кровати. Его отмыли от крови, и он спал, лицо у него было спокойное такое, и руки сложены… Саша тряхнула головой, прогоняя прочь непрошеное сравнение с покойником.
Знахарка знала, как найти выход, но провожать ее все равно пошел один из сыновей Огня, кажется, его звали Наперсток, Саша не могла сейчас вспомнить и этого.
– Валли, – она едва узнала свой голос, хриплый, будто сорванный, – на минуточку?
Валли подняла на нее голову: глаза красные, и тени под ними огромные. Валли не спала будто тысячу лет, и, может быть, так оно и было. Валли не узнала девушку перед собой: лицо острое, и решимость какая-то сокрушительная – она бы никогда не стала недооценивать своих подопечных, но челюсть у ее Саши была сжата крепко. Валли помнила, что руки у нее тонкие и что Саша все равно легко могла бы придушить ими человека, если бы пожелала. Она была этому научена, Валли ее научила. Тысяча искр в ее глазах готовились пролиться, и, может быть, заплачь она сейчас, это было бы похоже на звездопад. Не плакал никто. Валли посмотрела на своего бледного спящего Гришу. На своего Марка, который будто забывал жить, если это не для Грина. Ее дети. И все, что с ними делает этот мир. Валли коротко кивнула и вышла вслед за Сашей.
Они шли молча. Саша резко развернулась посреди коридора, и Валли застыла, позволяя моменту отпечататься в памяти: что мы, в самом деле, делаем с этими детьми? Саша горела будто изнутри, горело лицо, и горели глаза, и пусть огня было не видно, но он был здесь.
– Как вы попали в Центр? – Огонь трещал в ее голосе, она не улыбалась, но звучала спокойно настолько, будто не она сейчас стоит за секунду до взрыва. Валли подумала, что лучше бы она плакала. Лучше бы она кричала. Но ответила Саше так же тихо:
– Ключ у тебя, но я все еще жива. И я связана с Центром, с его домовыми. Нас впустил Огонь.
Саша коротко кивнула, Валли видела, как она сжала кулаки до белого, как ее крупно трясло, и взгляд то и дело метался в сторону комнаты, в сторону неподвижного тела, Валли была мыслями там же. Она потянулась к ней, начала осторожно: – Саша, а где ты…
Она рванулась так, будто ее ошпарили, будто ее ударили, Саша сверкнула глазами, и ей хотелось снова увидеть весь этот чертов мир в огне. Что это за мир, где ему умирать все равно? Где даже если у них есть только здесь и сейчас – этого все равно не хватит. Этого недостаточно. Она произнесла очень тихо, глядя наставнице прямо в глаза. В них, как всегда, был весь сказочный лес, и он болел, он страдал вместе с ней.
– Валли. Никогда. Больше. Со мной. Так. Не. Поступай.
Валли дала ей продолжить, не отводила взгляда – это ровно то, что она могла для нее сейчас сделать: не отвести взгляда. Саша продолжала:
– Я просыпаюсь, и вас нет, а вместо вас в столовой какой-то человек хочет передать мне гребаный ключ. – Саша рванула его с шеи, возвращая наставнице, все тепло ее тела повисло на цепочке. Саша почувствовала, как удивительное чувство причастности, того, что у нее за спиной что-то есть, кто-то есть, оставляет ее в ту же секунду, как цепочка покинула ее ладонь и оказалась на шее Валли. Здесь не было ничего ее. Было глупо считать иначе. Саша обхватила себя за плечи и продолжила: – И я ничего не знаю. Я ни хрена не знаю, Валентина. Ты могла мне просто сказать? Хоть слово.