И могло быть всегда тепло?
Грин задумчиво посмотрел на Мятежного поверх Сашиной светлой головы, она свернулась между ними, как котенок, и признаки бодрствования подавать отказывалась, пока не задышала ровно, тихо совсем.
– Прости меня?
Мятежный развернул к нему голову резко, одно молниеносное движение, взгляд стремительно темнеющий. Грин хорошо знал такие моменты: упрямо сжатые губы и эта его поза – весь как натянутая струна, сплошные напряженные мышцы. В Мятежного можно было стрелять и бросаться камнями, с места он не сдвинется. И знал, как сильно бесили Мятежного подобные извинения. В ситуации виноват был кто угодно, но не Истомин. Истомин, в свою очередь, чувствовал за собой вину. И знал, где именно он не справился, где именно подвел, неважно, специально или нет.
– Тебе не за что извиняться. Ты над ситуацией контроля не имел.
Грин снова покачал головой. Где только найти правильные слова? И как его тошнило от душного плена собственного тела, которое оставалось мерзким предателем и всегда было готово подвести его в самый неподходящий момент. Живущая в этом теле магия была для него непригодна, разрушала его при каждом использовании – и без использования тоже. Грин открыл было рот – спорить, извиняться, черт знает, что еще, – но лишь выдавил:
– Я должен был тебе помочь. – Этот стыд лез наружу редко, но он был здесь. – А толку от меня было ноль.
Мятежный улыбался, шире, увереннее, так улыбаешься только своим людям. Людям, которые заставляют твой мир вращаться.
– Не неси ерунды, Истомин, меня бы здесь не было уже больше сотни раз, если бы не твое своевременное вмешательство. И иногда кажется, будто ты вообще единственная душа, имеющая смысл. Ты сделал все, что мог, и даже больше, мы бы без тебя в жизни не справились. И без твоего огня. Я клянусь тебе, они бы нас сожрали, Грин. Они бы нас просто сожрали. Не сомневайся. Я отказываюсь слушать ту часть твоей речи, где ты называешь себя бесполезным. – Он прижался лбом к голове Грина, на секунду всего. И это мгновение Грин тоже успел хорошо запомнить. Впечатать намертво. Это воспоминание он заберет с собой за черту, когда внутренний огонь наконец выжжет его изнутри. А с такими воспоминаниями и уходить не жалко.
С памятью об уверенном горячем рукопожатии Марка Мятежного, о том, как Сашины волосы щекотали ему лицо и шею, невесомые, но их было так много, он мог спать, укрывшись ее волосами. С днем вроде этого, когда все было ясно и жить хотелось вдвойне. С мурчанием котов и с Валли, еще не успевшей уйти и сердито что-то кому-то выговаривающей этажом ниже.
И как я уйду, если для меня здесь осталось так много?
Саша рядом вздрогнула, горячо зевнула ему в шею, издала негромкий звук, на который отозвался дремавший здесь же Полночь, продолжающий негласную войну с Мятежным за территорию. Розовая кошачья пятка упиралась Грину в ключицу, вроде: «Делай что хочешь, но меня ты теперь не сдвинешь».
– Теперь, когда мы миновали лирическую часть и выяснили, что вы в порядке… – Саша потянулась, досадуя, что умудрилась всерьез задремать. Не то чтобы беспокойное гипнотизирование спящего Грина этой ночью и вздрагивание от каждого шороха можно было считать сном. – Может быть, поговорим все же о слонах в комнате? Или мне стоит сказать о Доме со слонами? Я надеюсь, он еще стоит? Это уникальный памятник архитектуры и прекрасный представитель модерна, видите, я сделала свою домашнюю работу, пока планировала бежать вас спасать.
Мятежный фыркнул так, что Саша была готова поклясться: будь сила этого фырчания чуть более разрушительной, ее бы с кровати просто сдуло. Она обернулась, едва не зарядив ему рукой по лицу.
– Молчи! Мятежный, молчи. Если ты сейчас откроешь рот, я хочу, чтобы ты использовал его разумно. Ты ведь умеешь, правда?
Мятежному было смешно: это существо, удивительное, бестолковое, суетное существо, он все еще понятия не имел, что с ней делать. С этим существом что-то случилось, и она совершенно не была похожа на девочку, которую они здесь оставили.
– Озерская, у меня есть пара идей относительно того, как использовать мой рот, которые тебе однозначно понравятся. Я припоминаю, ты была большой поклонницей…
Саша поспешно зажала упомянутый великолепный рот рукой, глаза у нее смеялись, негромкий смешок издал даже Грин, как всегда, наблюдающий за ними с неприкрытым любопытством на лице. Саша погрозила Мятежному пальцем свободной руки.
– Я предупреждала. Это было неразумным использованием. Попытаешься еще раз? Ай! Марк!
Она обиженно потирала укушенную ладонь, то и дело бросая на Мятежного оскорбленные взгляды, глаза смеялись у обоих. Вот это – это было просто, это случалось с ними сотню раз, дорожка знакомая такая. Привычная. Саша вздохнула, собираясь с мыслями:
– Вы не можете отвлекать меня вечно. Я хочу знать, что случилось в Доме со слонами.
Мятежный фыркнул снова, на этот раз громче.
– Упрямая до невозможности, ты не отступишься ведь? Ладно, слушай. Истомин, поправь меня, если я буду неправ. В общем. Мы подошли туда рано утром, справедливо было предполагать, что ночью они будут сильнее, в конце концов, все нападения случались ночью. И да, там была охрана, так что, может быть, это было самую чуточку взломом. Но я напоминаю: Москва нам помогать ни хрена не хочет, потому официального разрешения мы бы ждали до тех пор, пока наши разложенцы не пожрали бы весь город.
Саша перебралась поближе к Грину, прижалась к нему спиной, и сейчас было самое время слушать. О своем собственном секрете Саша вспомнила только что, как всегда, весьма своевременно. Секрет, похожий на огромного золотого червяка, тут же разросся в размерах, готовясь начать точить дыры в сердце. Сердца – это излюбленная пища секретов, если кто-то не знал. Сначала Марк закончит – пообещала себе Саша. И ей было почти смешно. Она всерьез боялась, что эта секундная идиллия разрушится, потому что она думала, работать ли ей с Иваном. Боялась, что все закончится? Смешно! Но смеяться Саше не хотелось.
Губы Грина коснулись кожи где-то за ухом, Саша выдохнула, весь фокус внимания немедленно смещается к крошечной точке, где они соприкасаются и где от его дыхания тепло и… Черт.
– Гриша, отвлекаешь.
Мятежный смотрел на них с выражением лица оскорбленного праведника.
– Серьезно, Истомин? У нее фокус внимания как у щенка. Дольше пяти минут мы на чем-то концентрироваться не можем. Я чего ради распинаюсь?
Саша печально вздохнула, подняла глаза на Мятежного – она не помнила, когда в последний раз смотрела на него вот так, прямо, и не помнила, когда ей в последний раз нравилось на него смотреть – никогда. Но он был здесь, темноволосый, с вечно упрямо сжатыми зубами, ходящими желваками, глазами, которые забывали отражать свет.
– Если ты продолжишь критиковать мой фокус, я пну тебя. На это фокуса хватит. Итак, вы вломились на территорию чьей-то частной собственности, мы с Валли выяснили, что Дом закреплен за какой-то местной конторой. Водоканал? Или что? Я уже не помню, так или иначе, никаких ниточек это нам не дало. Дальше, дай угадаю, вы благополучно применили очередной магический трюк, чтобы отвлечь охрану, и влезли в Дом. Ты ведь не вырубил охранника, Марк? Слишком довольное у тебя лицо.
Мятежный хмыкнул, воскрешая в памяти события.
– К сожалению, нет. Хотя очень хотелось. Охранники там были отборно мерзкие. Но дело обошлось простым заговором на отведение глаз, Валли их знает миллион. Так что охрана там была совершенно человеческая. Дальше начинается лес, холод собачий, с Волги дует нереально, эти двое, – он указал на Грина и отсутствующую в данный момент Валли, – похожи на сосульки. В Доме, конечно, нет никакого света и тишина стоит невероятная. Мы начинаем думать, что промахнулись, потому что, по логике вещей, колдуны уже должны быть в курсе и встречать дорогих гостей. Но тихо невозможно. Ты такую тишину услышишь только на кладбище. И эти слоны – реально огромные монстры, тебе бы понравилось – возвышаются среди ноября каким-то дебильным волжским гротеском.
Грин чуть щурился, следя за достоверностью рассказа, повел в воздухе пальцами, стремясь вернуть Мятежного к сути.
– Марк просто не любит, когда кто-то выше его ростом, да еще настолько, потому рассказ про несчастные скульптуры мы имеем все шансы слушать еще долго.
Саша тут же мстительно добавила, выглядывая откуда-то из-под руки Грина:
– У кого еще собачий фокус внимания?!
Мятежный ответил им полным скепсиса взглядом, в котором читалось: «Почему я должен был застрять здесь именно с вами двумя?» Он рассеянно бросил взгляд на Грина, будто ища опору, а затем продолжил.
Мятежный это утро помнил замечательно. Уныло-серое, кричащее: «Ноябрь!», черные деревья, торчащие посреди грязного безобразия, которое оставил за собой первый снег. Вверх раньше вела дорога, теперь все заросло молодой порослью. И зачем было переводить Дом в частную собственность, это его медленно убивало.
Слоны эти выглядели абсурдно, и скульптура девушки с другой стороны Дома напомнила ему кого-то, о ком он отчаянно не хотел вспоминать.
– Этот Дом криповый до жути, будто прямиком из хоррора вылез.
Мятежный хмурился, насмешливо отмечая тот факт, что вся его жизнь, по сути, вылезла из не слишком хорошего фильма в жанре хоррора. Он натолкнулся взглядом на сияющего Грина.
– Что, Марк, испугался?
Сражаться рядом с ним, да даже, может быть, умереть рядом с ним, – это ровно то, чего он мог для себя пожелать. Это то, где он был на месте. И потому ухмылку он зеркалил легко, она была заразительна безумно, все это было заразительно. Перспектива выкурить тварей из гнезда, докопаться до сути, решить хоть одну из проблем. Он это сможет, и он сможет сделать это прямо сейчас.
В мире было не так много мест, где Мятежному было хорошо. Грязный лес, атмосфера дешевого хоррора, улыбающийся Грин, предвкушение драки. Вот это. Это похоже на его место.
– Даже не надейся.