– А теперь послушай, как это будет. Ты нужен мне, но мне нужен ты. Настоящий. Ты мне нужен, честно. И пусть ты не скажешь мне, в чем тут дело, сейчас. Или не скажешь даже через месяц. Но подумай. Хотя бы подумай. Я останусь здесь. Грин здесь останется все равно. Ему, видишь ли, не повезло застрять здесь с нами и искренне к нам прикипеть душой. Но довольно клоунады. Пожалуйста. Марк. Пожалуйста. Не ври мне. Не поступай так со мной больше.
Саше могло показаться, но в эту секунду он держался за нее чуть крепче, чем она за него. В эту секунду она помогала ему устоять.
– И почему тебе нужно быть такой упрямой? – Потому что я верю, что за тебя стоит бороться, и в правду я тоже верю, хотя понятия не имею, какой она окажется. – Хорошо, Озерская. Хорошо. Как скажешь.
Ему что, страшно? Он меня боится, что ли? Саша все пыталась заглянуть ему в лицо, пыталась прочитать что-то, и глаза у Мятежного были дикие почти. И печальные настолько же. Он освободился из объятий легко, мягко очень, будто боялся задеть ее больше, чем это уже случилось. С каких пор мы… Видимо, с этих самых.
– Пообещай мне?
Обещание – это что-то большое, люди скрепляют себя обещаниями, а потом забывают о них как о чем-то незначительном, обещание же, большое, объемное и несдержанное, тянется за ними еще долго. А они так искренне недоумевают, что же тянет из них силы.
– Озерская, я тебе обещаю. – Обещание – это то, что нас связывает, хотим мы того или нет. Мятежный говорил раздраженно, но даже он был разумнее и не думал шутить с обещаниями. В этом мире нельзя обещать просто так. – Спокойной ночи, – добавил он негромко совсем, едва ли даже шепотом, Саше пришлось читать по губам.
– Спокойной ночи, Марк. И слушай. Если что… Что угодно. Заходи, ладно?
Он кивнул поспешно, судорожно как-то – и двинулся по коридору в противоположную сторону. Если это и походило на бегство, то… именно бегством это и являлось.
Саша бросила взгляд на часы и мысленно поблагодарила осень и ноябрь за чернющие долгие ночи. Центр спал или отчаянно притворялся спящим. Саша ему немножко завидовала, потому что лечь и уснуть – кажется, это ровно то, о чем она мечтала. День казался бесконечным. Что, если она сможет продолжить в том же духе, день не закончится никогда? И она подарит им всем еще немного времени. Саша облизнулась, идея родилась только что, спонтанная и совершенно неуместная.
Еще одно дело. Еще одно дело, и после я уложу эти усталые косточки в кровать и позволю им отдохнуть. Еще одно дело.
Глава 19Обогнать рассвет
Игла ворчала, бестолково болтая ногами:
– Заставила меня влезть в записи Валентины, все там перерыть. И говори мне после этого, что ты не бесенок. Ты хуже любого бесенка, Сашенька.
В этот раз Саша не обиделась, торопливо бросала вещи на кровать. Она до сих пор чувствовала на себе запах Мятежного и старалась не думать об этом, к этому она вернется позже – «позже» обязательно наступит, а пока у нее есть несколько очень долгих часов – спасибо, о черные ноябрьские ночи! – которые позволят ей обогнать рассвет и оттянуть события. Саша, может, и хотела бы обидеться, да только в словах Иглы был смысл. Даже сейчас она сдержала недовольное высказывание, потому что от Иглы ей было что-то нужно. Домовиха хмыкнула, будто прочитав ее мысли:
– Бесенок и есть. Слушай, моя девочка. Магия – это не просто пробормотать заговор и надеяться, что – пух! – и все произойдет. Знаешь, почему твоя Валли так в этом хороша? Потому что воля у нее стальная. Знаешь, почему наша, домовая, магия такая красивая? Потому что мы – фундамент дома! – Игла гордо усмехнулась, победно глядя на Сашу. – Вы, люди, состоите из сомнений. Иногда не можете поднять себя с кровати, бесцельно пялитесь в потолок. А мы – мы всегда знаем, чего хотим. Цель – четкая. Сознание – ясное. И вся воля – вот здесь! – Игла грозно тряхнула кулаком. – У твоей наставницы здесь и ее воля, и воля всего Центра, так-то. Потому она колдует легко, как дышит. Магия – это не для слабых, и уж точно не для слабых духом. Это направленное единое усилие воли. Ее продолжение. Потому магия может быть красивой и может быть ужасной. И всегда имеет последствия.
Саша знала это чувство, помнила его откуда-то, чуть ли не на уровне генетической памяти, ощущала его в костях. Когда правильно направленная воля рождает чудо, магия может крошить кости ее хозяина, а может строить города в его сердце и повторять их во внешнем мире. Единое волевое усилие. Может быть, Сказка оттого и умирает, что мы забыли, чего желать. Или желаем слишком многого, распыляясь на сотню мелких, малозначительных вещей. Мы все забыли, как быть цельными. Забыли даже, как быть половинами. И где тут жить вечной магии?
– Чего желает твое сердечко?
Саша взглянула в зеркало, закрыла глаза руками.
– Пройти неузнанным так, чтобы для нас открылись любые двери. Чтобы никто не мог нам отказать.
Игла захихикала в истинно бесовском восторге, хлопнула в ладоши.
– Слушай свое сердечко, моя девочка! Оно мудрее, оно знает лучше. Вот так работает магия: ты входишь в любые двери, открываешь любые засовы, тебя пропускают даже самые суровые привратники. Вот так работает магия, она в плоти, и в крови, и в кости этого мира. И потому ты нигде не встречаешь отказа. Потому что вплетаешься в само полотно этого мира.
Я знаю себя, и мне нигде не откажут. Я знаю себя, и я открою любые двери. Я знаю себя, и лицо, которое я буду носить сегодня, – это только мой выбор. Я знаю себя, вы узнаете меня тоже. Саша убрала руки от лица, и она сотню раз видела, как магию творила Валли: воля в кулаке и лицо светлое, она своим волшебством будто преисполнялась, она позволяла ему цвести внутри себя, и, может, потому в ее глазах шумел весь волшебный лес. Может, потому на ней держался весь Центр, крепко стоял, а она стояла еще крепче.
Магия – это вывернуться наизнанку и надеть кожу, как дорогое пальто, обратной стороной. Магия – это отрастить новую кожу поверх старой. Магия – это что-то безумно личное, мысль, чувство и почерк.
Из зеркала на нее смотрела зеленоглазая и очень красивая женщина с маскарада Ивана.
– И если я могу даже свои глаза обмануть… – начала Саша негромко, но Игла перебила ее, приложила прохладную ладошку к ее щеке:
– Обманешь и остальных. Но не рассчитывай обмануть Ноя, он не просто вписан в полотно мира, он его мастер. Ищи его в «Парусе».
Саша не смогла сдержать смешка, изменился даже голос, высокий и холодный, он разносился по всей комнате, рикошетил от стен:
– В «Парусе»? Кто бы сомневался, самый хорошо одетый мужчина в области, если не в стране, сейчас находится в одном из самых выпендрежных жилищных комплексов города. Удивлена ли я? Не думаю.
Игла расцеловала ее в обе щеки, и Саша почти подалась назад. Нет уж. Не отступлю. Не побегу. Не двинусь с места. Хватит. Некуда бежать и некогда.
– Хозяйка, – довольно хохотнула домовая и исчезла прежде, чем Саша успела ее отблагодарить. – Ты поделилась со мной волшебством. Своим волшебством. Твоя Игла довольна, девочка.
Саша выскользнула из комнаты, мягко укутанная ночью. Темнота ложилась ей на плечи, и у нее все еще были все шансы обогнать рассвет.
«Парус» Саше нравился: огромный, будто из одного стекла сделанный комплекс элитного жилья, он смотрел своими огромными панорамными окнами прямо на Волгу, и потому Саша знала, что рассвет они, если что, встретят первыми.
Она шла прямо, и консьерж, едва заметив ее, сделался на пару тонов бледнее. Саша не была уверена в том, кем была эта женщина, но не сомневалась, что она умела произвести правильное впечатление. Ей ровно это было и нужно. Впечатление.
И маленькая крупица уверенности. Преодолеть еще один день. Сделать еще один шаг. И пусть он окажется правильным. Она слушала звонок лифта и собственные шаги, все это – магия. Тишина и темнота ночи, звуки шагов, воля в кулаке вела ее надежно и неотвратимо, только вверх. Она сейчас особенно хорошо понимала Мятежного. В битвах он был грозным противником, и сердце его всегда рвалось в бой, потому что там он был цельным. Расскажите выпущенной стреле или боевому мечу, да даже пистолету, о сомнениях. И они скажут вам о сомнениях хозяев. Не о своих собственных. У них сомнений нет. У Марка Мятежного в битве тоже не было сомнений и не было сожалений. И неважно, что после он мог рассыпаться и развалиться на сотню бессмысленных кусочков – ведь это будет после. Саша тоже предчувствовала битву, вот только свои битвы, свои войны она вела иначе. Без крови и без оружия.
Ной стоял в дверном проеме, небрежно опершись плечом о дверь, – она заметила его худую, будто выточенную из очень белой кости фигуру еще у лифта. Он не был высоким, но все равно оказался выше Саши, сейчас у нее наконец был шанс рассмотреть его ближе. В мертвенно-белом освещении ламп дневного света его кожа казалась пергаментной, а медные волосы напоминали проволоку. Разные глаза рассматривали Сашу с научным почти интересом, и ей бы испугаться, ей хотя бы напрячься. Она вернула такой же заинтересованный взгляд, чуть склонила голову. Личина сползала с нее под одним его взглядом, и она отпустила ее, отпустила волю, но не слишком далеко, и отпустила заговор, оставшись перед ним вчерашним подростком: золотые волосы и розовая шуба, зажатая в кулаке, и там, где соединяются ребра, воля. У нее не было времени в прошлый раз, чтобы обратить внимание, но как ей нравился его спокойный голос и почти восхищенная улыбка!
– Феноменальная дерзость, Александра. Заявиться сюда под личиной, и какой выбор. Если бы ее хозяйка об этом узнала, ты бы имела все шансы навлечь на себя беду, если бы только она не разделила мое восхищение твоей дерзостью.
Саша смотрела на него прямо, воздух казался ей хрустящим. Стерильным. Ни пылинки и ни малейшего намека на запахи, ей хотелось ткнуться в него носом, зарыться лицом, как собаке-ищейке, но уловить хотя бы тень запаха. Она не была уверена, что найдет там что-то. Он не пах ничем и напоминал ей зимнюю ночь, в которой любой запах повисал надолго, но сама она пахла только вечным холодом и густеющей морозной темнотой.