– Кстати, Гриша, я об этой твоей стороне не знала.
Саша будто продолжила прерванный разговор. Грин знал, как она любит свой кофе, безобразно сладкий кокосовый мокко, знал то же самое о Мятежном и в целом знал их как облупленных. Саша не была уверена, что сама о себе все эти вещи знает и помнит.
– Сторона на самом деле старая. Никогда не поздно совершать новые открытия, надеюсь, тебе понравилось? Иногда нужно оправдывать звание самого старшего.
В зеркале заднего вида Саша видела, как он улыбается, потому отозвалась легко:
– Я в восторге. А старшинство твое неоспоримо.
Саша почти ожидала, что Мятежный начнет спорить, но это было какое-то удивительно… безмятежное утро. Будто все наконец было на своих местах. Ровно так, как и должно быть. И все были на своих местах.
Саше не терпелось выехать из города, добавить скорости, лететь по дорогам, отделенным лесопосадкой, а еще лучше – через сам лес. Включить музыку, петь громко, до хрипоты. Она вполголоса переругивалась с Марком относительно выбора музыки – и это не тот спор, который мог выиграть хоть один из них. Зато однозначно именно тот, который легко мог прекратить Грин, буквально одним движением, одной обезоруживающей улыбкой. Все было так просто, когда они были на одной территории – вот так, захваченные бесконечной дорогой.
В своей рутине ты застреваешь, как муха в меду. Забываешь о простых вещах. Как легко, как приятно бывает смеяться. И как давно знакомые люди могут удивлять. И могут с каждым днем становиться чуть более бесценными.
Саша любила быть в дороге, потому что дорога – это будто другая жизнь, где все на секунду становятся честнее.
Если Саша Озерская что-то и знала, так это то, что ранние подъемы были абсолютно не о ней, сидение за рулем после раннего подъема – совершенно точно тоже, потому она сдулась быстро, ворчливо и обиженно уступая место Мятежному. В чем он был виноват? А просто так, Саше не нужен был повод. Не нужен был повод радоваться, укладываясь на грудь Грину, требуя, чтобы ее обняли немедленно. Не нужен был повод кричать про то, что у любви у нашей села батарейка, еще сидя за рулем. И требовать рассказать ей все о деталях перемирия, о том, как они познакомились – ведь тогда Саши даже близко в Центре не было. Чтобы правды между ними стало больше.
Не бывает одинаковых историй знакомства, зато бывают те, которые впечатываются намертво. Эту тайну Саша решила сохранить, зажевать хот-догом и просмеяться на кассе, но она теперь немножечко ее тоже. Их магия. Так они входят в ее мир, она – в их. Миры сталкиваются. Саша любила людей, которые любят друг друга. Которые дорожат друг другом. Саша вообще любила саму идею любви.
Я тоже немножко влюблена. В дорогу, в этих людей, в наш нелепый квест. Послушайте только. Отправься в соседнюю область, там на границе миров найди Ягу и спроси у нее совета.
Саша лежала, прижавшись ухом к груди Грина, чувствовала, как немного дерет горло от кофе и пения, и снова кофе, и снова пения, конечно же. И она была все еще замечательно сонной, эта чистота духа, когда только что проснувшееся сознание остается кристально чистым и никакие черные мысли его не трогают. Сердце Грина стучало ровно – хороший четкий ритм. Он тоже спал, дело перевалило за обед, и они были почти на месте. Темнело все раньше – ну где вы видели сумерки, которые начинаются в половину четвертого?
Саша смотрела на отражение Мятежного в зеркале заднего вида, он, сосредоточенный на дороге, показался ей таким спокойным, что она едва его узнала.
Может быть, мы похожи чуть больше, чем я думаю? Видим перед собой дорогу и только конечный результат в итоге. Берем все, что дорога может нам предложить. Ощущение движения дарит нам подобие баланса. Я не могу быть статичной. Мне надо двигаться. Постоянно. Ему тоже.
А я ведь совсем их не ревную. Ни его, ни Грина. В нас всех будто что-то щелкнуло, мы все будто встали на места. Нет, я совсем не ревную. Не думаю даже, что должна. Что Марк думает? Что Грин думает? Грин и не думал никого никогда ревновать. Жизнь слишком короткая, слишком удивительная, чтобы отхватывать от нее куски тупой беспощадной ревностью.
Я ничего не знаю. Я думала, что в двадцать ты уже серьезный такой, ты все знаешь, жизнь сложилась. Но это какое-то абсурдное, нереалистичное представление. Ничего не сложилось. Я ни черта не понимаю. Типа… вообще ничего? Но мне хорошо. Мне хорошо ровно там, где я сейчас есть.
Саша потянулась, осторожно высвобождаясь из рук Грина, подлезая поближе к переднему сиденью:
– Мы на месте уже почти, да?
Мятежный повел плечом, коротко указал за окно.
– Вот деревня. Наша задача – добраться до края леса, там немного пешком. И на самом краю, на границе реальности, будет Она. Валли говорит, что люди тоже дом видят и знают ее, считают эксцентричной старухой, не более. За это она их в лес и не уводит. Баба Яга, которая никого больше не ест, как тебе, а?
Саша помолчала, задумчиво рассматривая разнокалиберные домики: резные деревянные и гордо пунцовеющие кирпичом. Какой-то дедушка в высоких резиновых сапогах гнал домой коз, у одной рога были огромные – Саша слышала, что у коз рога больше, чем у козлов. Но не была в этом уверена, а потому просто издала восторженное «вау».
– Я всегда представляла ее больше как… ну… дикую мать? Первую мать? Грубый толчок из зоны комфорта. Валли говорит, у нее язык острый и глаза видят абсолютно все. Если она даже больше Ноя видит, ты можешь вообразить, какая это мощь?
Грин негромко зевнул, вытянулся в полный рост, притягивая Сашу к себе.
– Яга древнее самой Сказки. Первое создание двух миров. Или оба мира – ее создания, это спорно? Я видел ее в глубоком детстве, помню только ее короткую стрижку, темные очки и что курила она как паровоз. Прыгала с мысли на мысль, потому что в ее голове будто все разом было, знаете? Я за ней вообще не мог угнаться. – Он издал негромкий смешок, качнул головой, упавшая челка закрывала ему глаза. И как же дико они выглядели посреди этой деревни и этих коз, среди людей, которые и не представляли, что Сказка дышит совсем рядом. Границу можно было пересечь где угодно. Но самая тонкая и самая надежная дорожка всегда лежала там, где того пожелала Яга. – Оттрепала моего отца, как глупого щенка. Наказала за глупость. Я никогда не видел его таким покорным. Она не была жестока, ругала за дело. Она не комфортная теплая мама, которая простит. Она – древняя и первобытная. Она учит.
Мятежный резко ударил по тормозам, заставив Сашу сильнее впечататься в Грина.
– Так, философы и обозреватели. Мы на месте, выгружаемся. Дальше – пешком.
Саша возмущенно обфырчала его, выпрыгивая из машины, вкладывая обе руки в терпеливо ждущую ее ладонь Грина:
– Вот поэтому я и говорю, что водить надо мне. Ну, кто так тормозит?
Мятежный бросил на нее сверкающий, торжественный взгляд, и ровно в эту секунду Сашу дернуло. Ненавязчиво. Не наблюдение, всего лишь его отголосок. Она тряхнула головой и последовала за Марком, утянув за собой Грина. Мятежный всегда шел первым. Легко могли достать ее. Могли достать даже Грина, которому для перехода в свой убийственный змеиный режим нужно было время и еще больше сил. Мятежного свалить было практически невозможно, он шел будто ровнее, прямее, Саша наблюдала за ним, и Марк Мятежный, несомненно, был создан исключительно для битвы. Но ведь они были не на поле боя. Так что же ее беспокоило? Она чувствовала неровную, рваную пульсацию в воздухе, она ползла вдоль позвоночника, отдавала куда-то в сердце.
Сумерки сожрали остатки солнца беспощадно и без сожаления, Саша все еще думала, что это слишком рано. В деревне слишком тихо. Дедушка с козами давно пропал из виду. Но она держала Грина за руку, и все остальное можно было пережить.
– Помнишь, что говорила Валли? – начала Саша нарочито веселым тоном, надеясь сковырнуть его и нарваться на вкусную перепалку. Саша немножечко начинала скучать и немножечко хотела внимания, а это всегда было тревожным звоночком. – Мы не должны вести себя как невоспитанные и необразованные дикари. Так, может, я пойду впереди, а, Маречек? Очевидно, кто здесь самый недикарь и самый воспитанный. Прости, Гриша.
Мятежный затормозил резко, спина все такая же неподвижная, идеально ровная, Саша с размаху влетела в нее, какую-то монолитную, носом. Она слышала голос Мятежного отчетливо, еще лучше ощущала, как рука Грина на ее ладони сжалась крепче.
Мятежный, извечное олицетворение «краткость – сестра таланта», был замечательно краток и в этот раз:
– Дерьмо.
Лишенное окраски, какое-то серое, сплошная констатация факта. Они стояли у самой опушки леса, если Саша напрягала глаза, пока они продирались сквозь эти ранние сумерки, она могла разглядеть дома между деревьев. В лесу до сих пор лежал тонкий слой снега и невыносимо пахло Сказкой. Сладостью, приключением, хвоей. И чем-то далеким. Неуловимо знакомым. Теплом, горячей кожей. Немного пылью.
Ветер подул прямо им в лица, и сейчас в воздухе пахло кровью. Саша почувствовала знакомую волну дурноты, дернулась, чтобы выглянуть у Мятежного из-за спины, но он молча удержал ее на месте, задвинул обратно за спину одной рукой, будто она была игрушечная.
Он звучал все так же ровно, ни одной эмоции:
– Не смотри. Иди в машину и не оборачивайся. И как только поймаешь хоть где-то сеть – так близко к границе Сказки ее точно не будет, – дай Валли знать, что, походу, мы тут в полной заднице.
Саша, комок концентрированной ярости, пьяный от запаха крови, дурной от наставительного тона Мятежного, отпихнула его руку раздраженно, выныривая из-за спины немедленно, благополучно игнорируя попытку ее удержать.
Это крошечная, секундная остановка сердца, прежде чем оно начнет стучать как бешеное. Прежде чем глаза станут ватными и горячими. Прежде чем все сольется в единую бесформенную массу образов и мыслей, цветов и запахов. Невыносимо несло кровью.
– Дерьмо.
И почему я его никогда не слушаю?