— Элементарно, — подхватил Раевский. — Вы его завоюете.
— Как, я же штатский?
— Не вопрос, — Изя театральным жестом рванул на груди блузу, под которой оказался лейб-гвардейский мундир со всеми регалиями. Потом вытащил неизвестно откуда здоровенный акинак, видимо хранимый ещё с битвы на Каталаунских полях, и плашмя хлопнул Романа Григорьевича по плечу. — Поздравляю вас прапорщиком. Лаврентий Павлович, пишите приказ.
— Уже готово, — Берия протянул лист бумаги. Потом ещё один. — Вот это записка к барону фон Таксу, найдёте его в Советском Союзе. И запомните пароль: — "Здравствуйте, вы не из Конотопа? Могу предложить капканы на волков". Отзывом будет следующая фраза: — "Спасибо, но нам нужны только на Капланов" Всё понятно?
— Так точно! Когда выезжать?
— Не торопитесь, товарищ прапорщик, — укорил Израил, приводя одежду в надлежащий вид. — Мы же ещё не обмыли ваше звание.
— Тогда в "Клозери де Лила"? — Карасс завёл машину.
— Упаси, Господи! — в ужасе воскликнул Изя. — Кто же вспрыскивает новенькие погоны в непотребном кабаке?
— А сам? Напомнить?
— Чего? Ты про "Донон"? Так он стал непотребным только на вторые сутки нашего пребывания там. Так что не надо гнусностей… Едем к "Максиму"!
Житие от Израила
Утро, хмурое утро, кто же тебя выдумал? Что, Гавриил уже когда-то говорил эти слова? Вполне может быть, только легче от этого знания не становится. Где я? Или мы? Да, точно мы, вот Лаврентий Павлович спит в вычурном кресле с позолоченными ножками, а из-за балдахина роскошной кровати доносится знакомое похрапывание непосредственного начальника. А кто тогда на диване калачиком свернулся? Точно, инженер Карасс, нас же вчера четверо было.
Осторожно слезаю со стола, на котором лежал, завернувшись в бархатную портьеру, сорванную с окна, и оглядываюсь. Под ногами паркет блестящий, на стенах картины развешаны, в камине дрова потрескивают. А ничего, уютненько так, только на мой вкус комната слишком уж просторная. А сортир куда спрятали? За этой дверью нет, за той тоже, а тут что у нас будет? Пальма экзотическая, в деревянной кадушке, одна штука. Ладно, сойдёт.
И сразу даже и в голове прояснилось, настроение улучшилось, а общее самочувствие поднялось от отметки "и чего я вчера не умер" до уровня "плохо, но не смертельно", да там и стабилизировалось. Без скрипа открылась высокая, под три с лишним метра, дверь, и вошёл странный для этого времени человек. На вытянутых руках, затянутых в белые перчатки, он нёс перед собой поднос. Напудренный парик с косицей сзади, красная ливрея с позументами, на ногах башмаки с бантами, короткие штаны чуть ниже колена и чулки всё того же белого шёлка. Лакей? Мы что, ещё глубже в прошлое провалились?
Человек меж тем подошёл ближе и поклонился, протягивая поднос. А на нём стояли четыре вместительных рюмки и блюдечко с огурчиками. Вот это понимаю, вот это забота! Я только успел выпить ледяную тягучую водку, как лакей всё так же молча подал серебряную вилку с наколотым на ней крохотным, в мизинец величиной, произведением засолочного искусства. Эх, красота! Мечта любого интеллигента и либерала. Чтобы вот так, в ливрее и белых перчатках… В том смысле — им приносили, а не как обычно, наоборот.
— Можешь идти, любезнейший, — отпустил я слугу. — Остальные сахибы ещё спят. А водку оставь.
— Ты кого там гоняешь? — послышался из-за балдахина хриплый голос Гавриила.
— Лекарство от утренней усталости принесли. Будешь?
— Буду! — генерал Архангельский вылез из кровати, на которой спал по-походному, не раздеваясь, и пошёл к столу, царапая паркет подкованными сапогами. — Водка холодная?
— Ледяная.
— И огурцы?
— Не ананасы же…
— Мираж, — Гиви медленно выцедил рюмку сквозь зубы и добавил, как-то странно ухмыляясь: — Зря ты, Изяслав Родионович, вчера ресторан спалил.
— Когда?
— Пожалуй, что и сегодня, — Гавриил посмотрел на часы. — Примерно в половине пятого утра.
— Как?
— Дотла. Да ты не переживай, культурно отдохнуть мы успели.
Не помню, честное слово не помню. Наверное всё же добрался до проклятого абсента. А Архангельский такого рассказал….
Нет, сначала всё было прилично и благопристойно — икра за бешеные деньги и почти бесплатное шампанское, цыганские скрипки и вышитые рубахи польских балалаечников, заменивших вернувшихся на Родину русских. Да…, а потом я всё же потребовал от поляков снять смазные сапоги, от которых воняло дёгтем, и заставил сплясать мазурку Домбровского босиком на столе. Зато потом, после разгона оркестра, как отметил Гиви, стало тихо и спокойно. Это ещё помню.
И даже то в памяти отложилось, как подсел к нам земляк, представившийся майором Филипповым, присутствующим в ресторане инкогнито и с очень секретным заданием. Звание мог и не говорить, всё равно пришёл в форме. Мы с Виктором Эдуардовичем немного поспорили, обсуждая способы убиения генералов Краснова и Шкуро, которых ему зачем-то непременно требовалось устранить. Причём самые изощрённые майор пытался продемонстрировать на официантах, справедливо называя их агентами британской разведки. Кровопролитию помешало только прибытие в "Максим" потенциальных жертв, появившихся для обмытия выхода новой, но лживой книги Краснова. О, вспомнил! И чего Гаврила меня обманывает? Ресторан был подожжён не из прихоти и пьяного куража, а для сокрытия трупов. Кстати, того, который Шкуро, ликвидировал лично Лаврентий ударом шампура в печень. Очень уж Палычу фамилия пациента не понравилась. Я так Архангельскому и сказал. А он… он просто в душу плюнул своим новым вопросом:
— Ты больше ничего не помнишь?
— Всё помню. А что-то ещё было?
— Было. Зачем Лувр купил?
— Какой?
— Вот этот, что вокруг.
Я огляделся. Действительно, знакомые интерьеры. Лет двести прошло, а почти ничего не изменилось, разве что картины другие и висят не так.
— Слушай, Гиви, не ругайся, а? Хороший ведь дворец, самим ещё пригодится. А за сколько купил, не помнишь?
— И знать не хочу! — отрезал Гавриил. — Только расплачивался ты с директором музея облигациями государственного займа тысяча девятьсот сорокового года.
— Как же он их взял?
— Не догадываешься? А кто полтора часа убеждал недоверчивого француза, что в СССР экономика социалистическая, пятилетка за три года выполняется, и советское правительство печатает деньги в соответствии со сверхплановым календарём?
— А он?
— А что он? Всплакнул от умиления, подписал бумаги, среди ночи съездил в мэрию заверить их, и позвонил своему зятю, начальнику одного из отделений "Лионского кредита".
— Ему зачем?
— Так, решить некоторые семейные вопросы. Думаю, что сейчас всё их семейство стремительно продвигается в сторону корсиканской границы.
— А этот, который в ливрее?
— Лакей?
— Ага, чего он тянется?
— Да за зарплату, которую ты ему определил, он строевым шагом должен ходить, — Гиви взял со стола колокольчик и позвонил. Дверь моментально распахнулась.
— Чего изволят товарищи?
— Жан, принесите нам бутылку, — Архангельский посмотрел на спящих Лаврентия Павловича и Романа Григорьевича, поправился, — три бутылки коньяку, две чашечки кофе, и свежие газеты.
Лакей, нет, пусть будет дворецкий — так благороднее, ушёл и вернулся буквально через минуту. Но на этот раз в его руках была корзина, а не поднос. Гавриил пересчитал торчащие горлышки…
— Я же просил три.
— Да, месье, совершенно правильно. Но вдруг ваши друзья тоже захотят выпить? Здесь ровно четыре комплекта.
Мой начальник со стоном повалился в кресло. Прекрасно его понимаю — не выбрасывать же, а значит день безнадёжно потерян. Пока он так стонал и прикидывался расстроенным, я взял газету. И на первой же странице…
— Гиви, смотри, Советский Союз ввёл войска в Чехословакию.
Архангельский приоткрыл один глаз.
— Зачем?
— Не знаю, тут не написано. Но, скорее всего, обычная процедура — строительство школ, посадка деревьев, поливание клумб.
— А массовые репрессии будут?
— Обязательно будут, — ага, вот и Лаврентий Павлович проснулся, чуть ли не самый последний. И ещё будут говорить про недремлющее око государственной безопасности.
— А без них нельзя? — вот и Романа Григорьевича разбудили.
— Никак нельзя. Иначе это не будет считаться братской помощью, — тут блуждающий взгляд товарища Берии задержался ещё на одной газете, торчащей из корзины. — Вот он, след нашего Такса!
— Где? — выдохнули мы разом, даже инженер Карасс, не знающий о чём идёт речь.
— Вот, — Палыч развернул шотландскую оппозиционную газету "Эдинбургский филателист" с фотографиями дымящихся развалин и торчащих из воды обломков мачт. — Смотрите, сегодня ночью английский флот больше чем наполовину самоуничтожился на рейде Ярмута, и сравнял с землёй сам город. Как думаете, кто только на такое способен?
— И думать нечего, — Гавриил резко встал с кресла. — Выезжаем в Лондон.
— А я? — уточнил Роман Григорьевич.
— А вы в Советский Союз. Кстати, Изя, отдай прапорщику бумаги на Лувр.
— Зачем? — не понял я начальника.
— Подарим дворец Анатолию Анатольевичу Логинову, пусть сюда советское посольство переселит.
— А картины?
— Не жадничай — это грех.
Я только вздохнул и молча придвинул к себе корзину с коньяком. Ну хоть что-то отсюда нужно захватить на память?
Глава 20
Ну так выпьем, кто захочет,
За полёты на Руси.
Если можно, авва, Отче,
Рюмку ближе поднеси.
Тимур Шаов
Маньчжурская АССР. Прохладное лето 34-го.
Полковник Иван Дмитриевич Штоцберг, тот самый, ещё недавно бывший чешским плуковником Иоганном Дитрихом Штоцбергом, спал в своей палатке и ворочался на узкой койке, переживая кошмарный сон. Снилась ему бескрайняя монгольская степь, по которой бежит, распинывая толстых сусликов и тарбаганов, странный человек в английской военной форме, придерживая уголки глаз обеими руками и верещит: — "Я не есть английская шпиона, я есть китайская шпиона! Ой, нет, я есть мирная китайская ходя! Моя хотеть мал-мала чифан купить, моя не хотеть фотографировать аэродром!"