— В соседнем отделе, идёмте, — сказал старик. Он был высокий, костистый, с длинными тонкими руками.
У Игнатьева руки были обезьяньи.
— Вам для каких целей лопаточка? — спросил продавец.
— Огород копать.
— О, понятно. Картошка?
— Да, да, картошка.
Игнатьев выбрал штыковую лопату с деревянным черенком. Подержал, примерился, представил, как сносит старику голову размашистым ударом.
— Перчатки понадобятся? — спросил тот.
— Да, давай, — ответил Игнатьев. — И кислота ещё нужна.
— Что? Кислота? Какая кислота?
— Ну какая бывает? Серная? Соляная?
— Зачем?
— Бороться с вредителями. Ясно?
— У нас нет кислоты. Но от вредителей есть хорошие пестициды.
— Ладно, не надо. Я возьму лопату и перчатки.
— А как же вредители? — спросил старик.
Игнатьев приблизился к нему вплотную.
— Дед, ты чего пристал, а? Зачем лопата? Зачем кислота? Что это за вопросы ебучие?
Старик моргал, приоткрыв рот. Он был похож на богомола. Но не хищного, а трусливого и безобидного. Игнатьеву захотелось смять его мошонку и оставить тут корчиться на полу. Представив это, он почувствовал отвращение.
— Где касса? — спросил Игнатьев.
Старик мотнул головой.
— Не бойся, дед, доживай спокойно. Просто рот поменьше открывай, когда не просят.
— Хорошо, как скажете.
Расплатившись, Игнатьев вышел на улицу, кинул лопату в багажник машины и сел за руль. Набрал номер Бобровского. Абонент был недоступен. Он и не ждал, что тот ответит. Но решил попытаться.
— Ладно, гад, сам прибежишь, — сказал Игнатьев.
Ему понравилось, как это прозвучало.
17
Бобровский вернулся домой. Впереди был целый день. И другие дни. Он не знал, что делать. Поход в милицию был глупой, унизительной затеей. Но что оставалось? Стоило попробовать и это тоже. Вот, попробовал. И что получил? Что получил? Бобровский пошарил в карманах и достал листок, на котором Митин записал номер телефона. У этого борца оказался красивый каллиграфический почерк. У Бобровского почерк был корявый, как у троечника из средней образовательной школы. Он вспомнил, что есть ещё адрес, который дал Никита. Бобровский записал его в книжку, лежащую рядом с Настиным ноутбуком. Вот два варианта. Но очень сомнительные. Бобровский сунул листок в книжку. Потом включил ноутбук. Может, там есть ответы? Но там был нужен пароль. Бобровский попробовал день рождения Насти. Не получилось. Больше ему ничего в голову не пришло. Он выключил ноутбук и выглянул в окно. Побитая машина стояла на своём месте. Кто-то написал на капоте неприличное слово краской из баллончика.
Стало жарко. Бобровский разделся до трусов. Снял с кровати помятую простыню и попытался разорвать. Не вышло. Он принёс с кухни филейный нож и распорол простыню на длинные узкие лоскуты. Получилась целая куча цветастых ленточек. Бобровский включил телевизор, сел на пол и начал плести. По телевизору показывали политическое ток-шоу. Дело там дошло до драки. Ведущий пытался пнуть ботинком какого-то венгра и кричал:
— Закрой рот, мадьяр! Заткни пасть! Забыл сорок пятый? Можем повторить!
Бобровский сплёл удавку, подёргал, получилось прочно. Потом сделал петлю. Он решил, что повесится в комнате. Вместо потолочной лампы. Там прочный крюк, он выдержит. Нужно было только снять плафон. Бобровский залез на табурет, заглянул под чашку, закрывавшую крюк: всё замотано проводами. Бобровский не разбирался в электропроводке. Хотя и работал на стройке лет пятнадцать назад. Он был чернорабочим, таскал тяжести, клал кирпичи, месил цемент. Электропроводкой занимались люди более высокого ранга.
Бобровский сунул пальцы под чашку и попытался выдернуть провода. Ничего не получилось. По спине потекли ручейки пота, жирные и горячие, как растительное масло. Он отыскал нож, запихал лезвие в сплетение проводов и попробовал пилить. «Отрежу их на хрен», — подумал Бобровский, ковыряя.
В этот момент его тряхануло. Показалось, что волосы на голове встали дыбом. Бобровский слетел с табуретки и повалился на кровать. Рука пульсировала от боли. Он пошевелил пальцами. На секунду показалось, что кончики пальцев светятся голубым сиянием. Сердце долбило как пулемёт. Но вскоре вернулось в привычный ритм. Немного полежав, Бобровский пошёл на кухню. Рука немного болела. Он надел на шею петлю, вскарабкался на стол, отодвинул занавеску и привязал конец удавки к карнизу. С улицы, наверно, будет видно. Да плевать. Как-то по телевизору показывали сюжет об одной актрисе, которая надела петлю на шею и выбросилась в окно. Потом висела весь день на фасаде дома. А соседи с нижнего этажа, должно быть, вволю насмотрелись на её мёртвые ноги.
По двору проехал мусоровоз. Бобровский шагнул со стола. Удавка схватила за горло. Кровь хлынула к голове, залила глаза и уши. Потом раздался хруст, но это были не его шейные позвонки. Бобровский грохнулся на пол, сверху на него упал карниз и накрыл занавеской. Сердце снова стучало как пулемёт, но удары были какие-то пустые и болезненные, не хватало крови и кислорода. Бобровский выбрался из-под занавески и на четвереньках двинулся в комнату, волоча за собой карниз. Ему просто хотелось залезть на кровать и лежать до скончания времён. Карниз застрял в дверном проёме и снова стиснул шею удавкой. Бобровский стал тянуть. Кровь опять залила голову. Но он понял, что не сможет себя убить. Вся решительность куда-то пропала. Он освободился от удавки, засунул карниз в кладовку, где был свален всякий хлам, вернулся в комнату и лёг на кровать. По телевизору шла мелодрама. Главная героиня изменяла мужу с приёмным сыном. Приёмный сын в свободное время потрахивал молодую соседку. Муж в это же время крутил интрижку с толстожопой адвокатшей, которая защищала его по делу о мошенничестве. Непонятно было, что им всем в конечном итоге надо кроме порева на стороне. К тому же актеры были очень плохи. Сплошная фальшь, ни капли жизни. И пустые глаза во весь экран телевизора. Оператор перебарщивал с крупными планами.
В дверь позвонили. Бобровский слез с кровати и открыл. Это был Никита. Из-за его плеча выглядывал мужичок, похожий на камбалу.
— Здорово, — сказал Никита и сунул руку через порог. — Это Гена.
— Здравствуйте! — сказал камбала.
Бобровский пустил их в квартиру. Гена тоже протянул руку. Она оказалась вялой и тёплой.
— Геннадий.
— Алексей.
— А ты чего в труселях? — спросил Никита. — С бабой, что ли? То-то я не могу тебе дозвониться.
— Жарко, — сказал Бобровский и ушёл в комнату.
— Мы кухню осмотрим, — сказал Никита из коридора. — Ген, ты рулетку взял?
Бобровский надел джинсы и чёрную футболку с надписью «Metallica», купленную в секонд-хенде пару лет назад.
— А занавеска где? — услышал он голос шурина с кухни. — И карниз?
— Я не знаю, — ответил Геннадий.
— Ладно. Делай замеры. Я с зятем покалякаю пока.
18
— Тук-тук! — сказал Никита, заглядывая в комнату.
— Ты чего? — спросил Бобровский.
— Ну вдруг ты правда с тёлкой? Нет, я без осуждения, всё понимаю.
Бобровский посмотрел на его плоское добродушное лицо и спросил:
— Никита, ты дурак, что ли?
— Почему? — Тот дотронулся до волос. — Я же говорю, не дозвониться до тебя. Прихожу, ты мне дверь голый открываешь.
— Я был в трусах, — сказал Бобровский.
— И шея вся в засосах, — сказал Никита и самодовольно улыбнулся.
Бобровский немного втянул голову в плечи.
— Это аллергия. Что ты хотел?
— Ну как…
Никита сел рядом.
— Дела надо делать, понимаешь? В паспортный стол сходить.
— Выписаться?
— Да, сняться с регистрации. Но там всё быстро.
Бобровский посмотрел на экран телевизора. Толстожопая адвокатша как раз перепихнулась с пасынком главной героини. Они лежали укрытые по горло одеялом, голова к голове, и несли ахинею.
— Я тебя люблю.
— И я тебя люблю.
— Но ты и Жанну любишь.
— Как маму, да, люблю.
— Ты ведь с ней спишь.
— Ах, это так сложно и запутанно!
— Я ухожу от тебя, бросаю тебя.
— Нет, не смей этого делать. Я не буду с ней спать никогда больше.
— Ты врёшь, врёшь!
Бобровский совсем забыл, что ему надо выписаться из квартиры. Но куда?
— Куда? — спросил он.
— Паспортный стол в соседнем дворе. Но сегодня уже поздновато. Завтра сходим, — сказал Никита.
— Куда мне выписываться? — спросил Бобровский. — Я даже не знаю, где буду жить.
— Ну ты даёшь! — сказал Никита. Он встал и прошёлся по комнате. — Лёха, ты чего?
— Чего?
— Вот и я говорю. Что с тобой? Я же дал тебе адрес. Куда ты его записал?
Никита вдруг начал выдвигать ящики комода и рыться в вещах.
— Я думал, ты съездил уже и всё обсосал.
— Что сделал?
— Где эта бумажка? Куда ты записывал?
— В книжку, — сказал Бобровский. — Вон, на столе лежит.
Никита достал из верхнего ящика смартфон.
— Твой? — спросил он.
— Настин.
— А он тебе нужен? — Никита повозил пальцем по экрану. — Разряжен. Или сломан?
— Понятия не имею.
— А зарядка где? А, вот…
Никита достал из ящика зарядку, подключил к смартфону и воткнул в розетку.
— Так, заряд пошёл. Хорошо.
— Настя хотела новый купить, — вспомнил Бобровский. — Хотела айфон. Денег не было.
Никита отложил смартфон.
— Да, старенький аппаратик-то. Скол вон сбоку на экране. А у тебя же телефон спиздили?
— Он разбился, когда меня избивали.
— А, ну вот и пользуйся. Без связи жизнь — не жизнь. Правильно?
Бобровский промолчал. В телевизоре вся компания трахальщиков и трахальщиц собралась вместе и выясняла отношения. Кому с кем трахаться дальше. Бобровскому даже стало интересно, как это всё разрешится.
— А где книжка, ты говоришь? — сказал Никита. — Ага, вижу.
В комнату заглянул Геннадий.
— Значит, на кухне я сделал замеры, — сказал он.
Никита листал книгу.