— Около одиннадцати. Рыжеватый такой, худой мужчина, лет около тридцати, с очень милым голосом.
Альдо не стал это комментировать. Хотя, согласно широко распространенным слухам, Пристль мог быть в нескольких метах одновременно, сам он в эти бредни верить не собирался. Одно хорошо, головная боль прошла. Кладясь в постель, он машинально взял присланную книгу и открыл в первом попавшемся месте. Это был фрагмент Деяний Апостолов. И он начал читать вполголоса:
"Савл все еще сеял ужас и жаждал убивать учеников Господних. Он отправился к верховному священнику и попросил дать ему письма в синагоги Дамаска, чтобы иметь возможность пленить там и привести в Иерусалим мужчин и женщин, сторонников того пути, если каких обнаружит. И вот когда уже приближался он к Дамаску, неожиданно ослепила его ясность с неба. Когда же упал он на землю, услышал голос, говорящий: "Савл, Савл, за что же ты меня преследуешь?". "Кто ты, Господи?", — спросил он. А Он: "Я — Иисус, которого ты преследуешь. Встань и войди в город, а там тебе скажут, что тебе надлежит делать"…
Это последнее воспоминание совершенно ошарашило меня. Когда я прервал путешествие в собственную память, то увидал на лице Раймонда улыбку довольного собой человека.
— Только я не знал, что твоя перемена начнется так быстро, — сказал он и спросил: — Что было дальше, помнишь?
— Не столько помню, сколько мне удалось определить. После возвращения Гурбиани сильно изменился. Вроде как, он даже думал о реформировании SGC, во всяком случае, об отказе о программе "Психе"… Да, кстати, вы знаете, что это такое?
— Догадываюсь, что нечто весьма гадкое. А сам ты вновь не помнишь?
— Помогите, пожалуйста, тогда вспомню.
С разлохмаченной гривой седых волос, под доской, заполненной математическими формулами, профессор Кардуччи и вправду выглядел клоном Альберта Эйнштейна. Кто его знает, а вдруг он и был им на самом деле. Во всяком случае, небольшая группка людей, собранная в подземном, "безопасном кабинете" небоскреба SGC, всматривалась в него, как в оракула.
— Несмотря на обязательные запреты, исследования над крипторекламой, то есть такой, которая незаметно проникает в человеческий мозг и вызывает желаемые результаты, велись уже с давнего времени, — сообщает ученый. — Были известны процедуры по монтажу отдельных "невидимых" кадров в фильмы и им подобные простые методики. Все они обладают тремя основными слабостями: они требуют довольно длительного времени воздействия; они не являются эффективными на все сто процентов и, что самое худшее, могут быть легко выявлены. Современный научный прогресс позволяет обойти эти препятствия. Миниатюризация в электронике приводит к тому, что компьютеры, которые в шестидесятых годах прошлого века занимали сотни шкафов, в восьмидесятые годы превратились в небольшие кубики, а в девяностые годы появились процессоры величиной с булавочную головку. Сегодня уже имеются прототипы устройств, не больших частицы гемоглобина. Представим себе, что, введенные в человеческий мозг, они станут там действовать как своеобразные декодеры импульсов, посылаемых передающими станциями. Эти импульсы для проверяющих нас органов и наших конкурентов представляли бы незаметную часть передачи, лишь декодеры преобразовали бы их в определенные реакции в мозгу, превращая предложения в безусловное принуждение. Реклама "Пейте гурби-колу" в сопоставлении со скрытым импульсом запустит незамедлительное чувство голодного желания по данному напитку, жажду, сравнимую, разве что, с желанием наркотика.
— Гениально, — потирает руки Розенкранц. — С помощью подобного устройства можно будет продавать любое дерьмо.
— Скажи им о возможностях стимуляции высших потребностей! — вмешивается Альдо Гурбиани, восхищенный, словно ребенок, которому пообещали новую, замечательную игрушку.
— Действительно, — сглатывает слюну Уго. — При наличии соответствующей программы, мы способны вызвать акцептацию любой идеи или поддержку назначенного нами человека.
— Наконец-то закончатся эти дурацкие избирательные кампании, — хлопает в ладоши Лили Уотсон.
— Но ведь тогда люди должны иметь у себя в башках наши декодеры. А это, наверное, сложно, — сомневается Эусебио.
— Но исполнимо. Даже в масштабах всего человечества, — сообщает Альдо, а Кардуччи кивает.
— Вот только как вы представляете операцию по добровольной прививке миллиардам людей? — спрашивает Лили.
— Это, как раз, проще всего; микропроцессоры могут находиться в продуктах питания, к примеру, в фирменных шоколадках, которые, в качестве праздничных сувениров, мы разошлем всем абонентам наших телевизионных станций. Процессоры устойчивы к действию желудочного сока, вместе с тем, они способны проникать сквозь слизистые оболочки, так что попадут в кровь и, несомые ее током, застрянут в мозгу, в тонких сосудах…
— А какова цена такой операции… — интересуется Эусебио. — Если будет слишком высокой…
— В случае массового производства, стоимость одной "шоколадки" не превысит сотни евро.
— Тогда нам и так необходимы миллиарды даже на эксперименты в каком-то регионе страны.
— Затраты возвратятся сторицей, — заверяет Гурбиани.
— У нас нет столько средств, — вздыхает Розенкранц.
— Этой проблемой займется мой банк, — заявляет вышедший из-за опоры мужчина.
Уго и Эусебио изумленно глядят на шефа. Кто, черт подери, этот человек, который прислушивался к их тайному совещанию? Лили, похоже, его знает, поскольку удивленной не выглядит.
— Ах, правда, забыл представить, — нервно смеется Гурбиани. — Это синьор Никколо Заккария, владелец Банко Амальфиа… Ансельмиано. Главный компаньон нашего замечательного предприятия.
Очередная смена в сценах моих воспоминаний. Похоже, это уже после возвращения из Сиона. Лаборатория SGC. За окном ночь. Всматривающийся в компьютерный монитор Кардуччи.
— Мы близимся к финалу, шеф. Через три недели прототип будет готов, мы можем запускать производство. Заводы в Малайзии только и ждут…
— Я как раз пришел об этом поговорить, Уго. У некоторых имеются сомнения относительно нашего предприятия. Я говорил по данному вопросу с директором Липпи.
— Сомнений только у коровы нет, — соглашается Кардуччи. — В направленном вам рапорте я сигнализировал о слабом пункте, которым является поддержание контроля над передатчиками. Если кто-то их захватит или накроет наши волны более сильным импульсом, людская орда с привитыми им процессорами станет слушать команд кого-то другого.
— Я думаю о еще большей угрозе. Мои размышления касаются вот чего: а имеем ли мы право на подобное вторжение в людские умы, на такие манипуляции?
Уго поднимается, срывает очки с носа.
— И это говорите вы? Вы, кто много лет поддерживал мои исследования, устранял мои сомнения.
— Ну а если я скажу тебе, что изменился? Что обдумал кое-какие вещи, и что теперь охотнее всего бы желал отступить.
— Можете на меня рассчитывать, а то с некоторого времени я чувствовал себя словно ученик волшебника. Охотнее всего я бы вернулся к работе над своими микропроцессорами для потребностей медицины. На этом ведь тоже можно заработать.
— Я рад, что м думаем одинаково. Только пока что пускай это останется между нами. Нам следовать действовать крайне осторожно. SGC уже потратила на это кучу денег. У нас серьезные долги. Я уже не говорю о миллиардах недавнего кредита от Банко Ансельмиано…
— Следовательно…
— А кто-нибудь кроме тебя мог бы контролировать подготовительный этап?
— Исключено. Целость концепции у меня в голове, сотрудникам известны только лишь детали, головная схема имеется лишь в зашифрованных файлах в моем компьютере. Ну, и вы тоже когда-то получили дискетку…
— Я ее скопировал и, на всякий случай, уничтожил.
— Это хорошо. Тогда ожидаю инструкций.
— Пока что, Уго, мы должны потянуть время. Пускай появятся непредвиденные трудности в работе над прототипом, конструктивные ошибки. Я хочу, чтобы внедрение программы запаздывало. Пускай даже и до полугода. А если бы со мной что-то произошло…
— Вы чего-то опасаетесь?
— Все мы смертны, Уго. Так вот, если со мной что-нибудь случится, ты отправишься в Швейцарию, в Сион. А там отыщешь человека по имени Раймонд Пристль.
— И это обещание Кардуччи не исполнил, — говорю я Раймонду, в значительной мере уже уставший от беседы и придавленный множеством фактов.
— Возможно, он не мог. Возможно, он оказался в чем-то вроде домашнего ареста. Может, его шантажировали.
— Такое возможно. Чем больше я вспоминаю себя из тех дней, тем больше вижу, каким я был наивным…
Через пробитую пробку в плотине беспамятства вливаются очередные образы. Беседа с Липпи на яхте. Настроения Лили Уотсон. Неопределенное беспокойство Торрезе, которое я недооцениваю. Потом странная встреча в SGC… В полночь у себя в кабинете я застаю Розенкранца, Бьянки и Лили Уотсон. Изумленные моим прибытием, они оправдываются, будто бы дорабатывают мелочи завтрашнего открытия Festa d'Amore.
— Мне бы не хотелось участвовать в гран-параде, — говорю я им. — Что-то я паршиво себя чувствую.
— Но парад без Великого Сатаны будет полным провалом, — восклицают все хором.
Уступаю им.
— Ладно, ладно. Буду я Великим Сатаной. — Но про себя добавляю: Это уже в последний раз! Не могу же я давать им поводов для подозрений. Особенно сейчас, когда мой план кристаллизуется. Мне необходимо отодвинуть нынешних сотрудников от рычагов власти. Если все хорошо приготовить.
Под утро принимаю звонок от Заккарии. Он настаивает на встрече. Допытывается, все ли в порядке с программой.
— Синьор Амальфиани выложил очень большие деньги, — неоднократно повторяет он.
— Все будет в порядке, — успокаиваю я его. И задумываюсь над тем, а вдруг беспокойство мафиози — это нечто большее, чем интуиция.
— Тогда он хотел сделать точно то же, что делаю сейчас, — говорю я Пристлю. — Но был весьма неосторожен, не принял во внимание, что за ним следят на всех уровнях, а ближайшие сотрудники готовы нанять убийц. К тому же вам захотят приписать роль вдохновителя преступления.