– Я тебе не второстепенный персонаж и не толстушка – подружка главной героини. – Я подхожу к ней на шаг. – Вся эта затея с конкурсом красоты – для меня, Эл. Я делаю это для себя.
От злости Эл заливается краской.
– Ты дерьмовая подруга, Уилл, и я не собираюсь больше тратить на тебя время. Я не отступлю, даже не надейся.
И она уходит.
Тридцать один
В понедельник Эллен меня игнорирует. Я это заслужила. И ожидала. Мы обе очень вспыльчивые, но после ссоры Эллен всегда легко мирится, и я привыкла на это рассчитывать. Однако проходят выходные – и я не получаю от нее ни единого сообщения. Во вторник со мной не здоровается даже Тим, и тогда тугой узел у меня в животе сменяется паникой.
Сегодня я просто обязана с ней поговорить. Не знаю, кто был прав, кто нет, но без нее я не справлюсь. Я ловлю ее в коридоре после второго урока. Все будет хорошо, говорю я себе. Мы как муж с женой, которые вместе сто лет и уже даже не помнят, с чего начался спор.
– Эй, Эллен! Э-э-эй!
Остановившись, она оборачивается и напряженно ссутуливается, будто пытается физически от меня отгородиться.
– Что, черт побери, мне делать на шоу талантов? – спрашиваю я, делая вид, что все как прежде.
Она открывает рот – и сердце бешено колотится у меня в груди, пока я жду ее ответа. Но она просто качает головой и уходит.
Мимо проталкивается Кэлли и, бросив на меня злобный взгляд, убегает следом за моей лучшей подругой.
– Элль-Белль!
Весь оставшийся день в глазах у меня стоят слезы и ждут, когда же можно будет наконец пролиться. После уроков я почти выбегаю на улицу. Мама разрешила мне ездить в школу и обратно на ее машине при условии, что я буду подбрасывать ее по утрам на работу и забирать по вечерам. Выехав с парковки, я даю волю слезам. Они текут по щекам, горькие и неутешные, как сердитые струи дождя на ветровом стекле.
Она должна меня понять. Уж кто-кто, а она – должна. Я торможу на красный свет и на мгновение прикрываю глаза, но вижу лишь тот вечер, когда нам было по четырнадцать. Знаю, это эгоистично и несправедливо, но я не идеальна, и она тоже. Если любишь человека, то принимаешь вместе с недостатками. Идешь на жертвы, чтобы поддержать его в трудную минуту и не дать окончательно слететь с катушек. Не слететь с катушек мне поможет только Эллен. Мне необходимо, чтобы она принесла эту жертву ради меня.
Позади меня сигналит автомобиль, и я вспоминаю, что вообще-то сижу за рулем металлической коробки весом больше тонны.
Я подъезжаю к дому и паркуюсь. Нужно как-то убить два часа, прежде чем ехать за мамой.
Я поворачиваю к себе зеркало заднего вида и промокаю слезы. «Не три, – сказала бы мама. – Аккуратно промокай, иначе глаза вспухнут».
После я вылезаю из машины, но вдруг замираю, все еще держась за ручку двери.
– Ты что тут делаешь?
Ровно на границе между дорогой и подъездной дорожкой, ведущей к дому, стоит Митч. На нем старая засаленная бейсболка и джинсы, кое-как заправленные в ботинки.
– Увидел, что ты плачешь…
Я с силой захлопываю дверь машины.
– И поэтому взялся меня преследовать?
Он краснеет.
– Я просто хотел убедиться, что ты в порядке, а не это… Не сталкерил тебя.
– Ладно. – Я закидываю рюкзак на плечо. – В общем, я в порядке.
А потом вдруг осознаю, что после инцидента в школьном коридоре мы вообще-то не разговаривали (если не считать эту неловкую разборку). И мне, между прочим, следовало бы извиниться.
– Разве ты сейчас не должен быть на тренировке?
Митч пожимает плечами.
– Пошли, – говорю я.
Он идет за мной через задний двор, и я предлагаю ему разместиться в одном из наших ржавых шезлонгов.
– Хочешь холодного персикового чаю?
Стащив бейсболку и демонстрируя нечесаную шевелюру, Митч утирает предплечьем пот со лба.
– Не откажусь.
Я захожу на кухню, швыряю рюкзак на стол и наливаю нам по стакану холодного чая. Сейчас самый странный сезон: за сутки успевают смениться все четыре времени года. Обычно его называют осенью, но здесь, на юге, это безумное сочетание зимы, весны, лета и осени. Однако, как бы там ни было, холодный чай скрасит любую погоду.
Я сажусь напротив Митча и протягиваю ему стакан.
– Чай мамин, – говорю я. – Рецепт бабушкин.
– Спасибо.
Несколько мгновений мы молча пьем.
– Прости за тот случай… в коридоре. Когда нам крикнули, что мы встречаемся.
– Все в порядке, – говорит он, потирая затылок.
Мне кажется, у каждой девушки есть свой фетиш – такое место на теле парня, от которого она тает. Вот для Эллен это руки. А для меня – загривок, где шея переходит в затылок. Мне так нравится ощущение в кончиках пальцев, когда проводишь рукой по ежику волос в этом месте… И когда я говорю «парень», я думаю о Бо: вспоминаю, как выглядывает у него из-под ворота тонкая серебряная цепочка. Потому что для меня он – единственный парень на свете.
Хотя, возможно, я ошибаюсь.
– Не понимаю, почему люди вообще должны ходить на свидания, – говорит Митч. – Если бы мы говорили «пойти потусоваться» или как-то еще, это облегчило бы жизнь. Но «свидание», господи, сразу задает какую-то высокую планку, до которой нужно допрыгнуть.
– Ага, именно.
Если забыть о паршивом первом свидании, то в Митче есть что-то невероятно уютное. Он производит впечатление человека, которого не нужно просить остаться: он и сам тебя никогда не оставит. Я тянусь вниз, вырываю цветок из маминой клумбы и кручу его в пальцах, пока стебель не становится совсем мягким.
– Я подала заявку на конкурс красоты «Юная Мисс Люпин».
– Что ж, если ты вспомнишь, как улыбаться, у тебя есть все шансы на победу.
Я шлепаю его по плечу.
– Тебе это не кажется странным?
– Что ты решила участвовать? – Он едва заметно улыбается. – С чего вдруг?
– Не знаю. Я вроде как не очень-то похожа на королеву красоты.
– Ну, мне кажется, это просто не в твоем духе. Но если хочешь знать мое мнение, то ты для этого конкурса слишком хороша.
Теперь у меня горят щеки.
– Спасибо.
– Я хочу, чтобы мы стали друзьями, – говорит он.
Мне нужен друг. Мне отчаянно нужен друг.
– И я тоже. – Я встаю.
Он допивает чай и, тоже поднявшись, засовывает руки в карманы.
– Мне надо на тренировку.
– В субботу, – говорю я. – У меня выходной в субботу. Давай потусуемся?
– Из-за чего бы ты ни плакала, я очень тебе сочувствую, – говорит он.
Я жду, когда он спросит, что случилось, но он не спрашивает, и мне это нравится.
Тридцать два
Мы с Амандой и Ханной втиснулись на маленькие диванчики в глубине зала в «Гриле у Френчи», а Милли восседает во главе стола на отдельном стуле. Когда нас провели к столику, Милли, окинув диванчик взглядом, немедленно отметила:
– Н-да, будет тесновато.
Официантка недовольно поджала губы, но Милли только повела плечами и попросила принести ей стул. Люси при таком раскладе ушла бы из ресторана, но Милли, кажется, вообще не придала этому значения.
Вскоре мы заказываем еду, и я спрашиваю:
– Вы уже придумали, что будете показывать на шоу талантов?
– Я хочу что-нибудь связанное с футболом, – отвечает Аманда. – Типа всякие финты с мячом.
Она сильно дергает ногами, сотрясая весь стол. Аманда из тех людей, кто не может сидеть спокойно.
– Ты играешь в футбол? – спрашиваю я, а Милли подается вперед, водрузив локти на стол.
Никогда бы не подумала, что человек с разными ногами может так увлекаться спортом, как Аманда.
– Ну, я не в команде, но мы с братьями частенько гоняем мяч, – объясняет она.
Милли ободряюще ей улыбается.
– Ну а почему бы и нет. Помню, несколько лет назад старшая сестра Люси Сандерс демонстрировала навыки оказания первой помощи.
Ханна скрещивает руки на груди и откидывается на сиденье. У нее длинная челка до самых ресниц, из-за которой кажется, что за столом с нами сидит говорящий парик.
– Может, нарядиться лошадью и погарцевать на сцене? – предлагает она.
Милли оборачивается ко мне, и все в ней, кроме улыбки, выдает тревогу:
– Ну а ты, Уилл?
– Не знаю.
Я никогда не увлекалась ни танцами, ни скрипкой, ни каким-либо спортом.
Список моих талантов: просмотр телешоу; дружба с Эллен; вздохи; знание наизусть почти всех песен Долли Партон.
– А еще нам нужно позаботиться о платьях и подготовиться к интервью.
– Я больше ни цента не потрачу на это дерьмо, – говорит Ханна. – Если ничего не найду, пойду в джинсах.
– Может, мы сошьем тебе платье? – предлагает Милли совсем тонким голоском, будто вот-вот сорвется.
Ханна не отвечает. Глядя на нее, я все гадаю, поняла ли она что-нибудь из нашего с Бо разговора в женском туалете. Мы не так много сказали друг другу в тот день, но она стала свидетелем такой огромной тайны, о которой я не рассказывала даже лучшей подруге.
– Итак, начнем с того, что стоит разузнать. – Аманда пожевывает прядь своих волос. – В тот раз все пришли нарядные, а мы выглядели как полные дуры. Любительницы.
– Ну, – говорю я, – главное – платья, номер на шоу талантов и интервью. Но вообще никаких особых требований нет. Просто подняться на сцену, не грохнуться у всех на виду и делать вид, что накладные ресницы не колют тебе глаза. А, и еще купальники – о них тоже нужно подумать.
Милли грызет кожу на большом пальце.
Ханна скрещивает руки и вытягивается всем телом, все больше и больше тесня Аманду на сиденье.
– В какой же мы жопе. Твоя мама заведует всем этим предприятием, и это все, что ты можешь нам рассказать?
– Я не какая-то там фанатка конкурса красоты, ясно? До прошлой недели мне он был по барабану. Мне жаль, если у тебя сложилось ощущение, что ты зря ввязалась в это, но, дорогуша, назад пути нет.
Милли, шумно прихлебывая, допивает газировку.
– Ну, м-м, Уилл… Если ты не возражаешь, я хотела бы кое-что добавить. – Она ставит стакан на стол и выпрямляется. – Конкурсы красоты