городке – это танцы в день Сэди Хокинс[15]. Причем девушка не может просто взять и позвать парня на танцы как ни в чем не бывало. Нет, она должна изощриться как никогда, чтобы своим приглашением переплюнуть всех остальных девчонок.
Три года назад Мэйси Палмер так извернулась, что позвала своего бойфренда Саймона на танцы, обыграв сюжет песни «Twelve Days of Christmas»[16]. Я не шучу. Каждое утро, когда парнишка приходил в школу, там его ждали «подарки», начиная от куриц и заканчивая барабанщиками, прямо как в песне. А ведь они уже встречались! Вряд ли он считал, что она пригласит кого-нибудь другого. (К слову, они оба благополучно окончили школу. Она – на четвертом месяце беременности, а он – одной ногой за пределами города благодаря стипендии гольф-клуба.)
С тех пор приглашать парня на танцы Сэди Хокинс, просто приготовив для него домашнее печенье или надев футболку с его номером на спине, считается дурным тоном. Теперь нужно не просто набраться храбрости, чтобы кого-то пригласить, а еще и сделать это стильно.
В позапрошлом году все было не так уж плохо, потому что Эллен еще не встречалась с Тимом. В прошлом году я притворилась больной. В этом, учитывая недавние события, я просто старательно игнорирую баннеры и объявления о продаже билетов.
Пять часов я пытаюсь выжить на минном поле, где вместо снарядов – приглашения на танцы Сэди Хокинс, в том числе гимнастическая пирамида от чирлидерш во время обеда. Остался один час. Я сажусь за парту рядом с Амандой.
Она отрывает глаза от телефона.
– Пригласила кого-нибудь?
– Нет. А ты?
Она качает головой.
– Не-а. Лучше подождем и посмотрим, кто останется свободным к завтрашнему дню, а там будь что будет. Я бы вообще не заморачивалась, но нам все равно нужны партнеры на конкурс красоты, так что можно убить сразу двух зайцев.
Я со стоном роняю голову на руки.
Я забыла про спутников.
Мой стол вздрагивает, словно кто-то его пнул. Я резко оборачиваюсь и вижу, как Бо направляется к своей парте на последнем ряду.
В глубине души мне нравится видеть Бо каждый день и оценивать его очередной прикид. Интересно, продумывает ли он свой гардероб или он из тех, кто по утрам собирается в потемках, потому что ненавидит просыпаться. А может, он встает спозаранку и идет на пробежку, или съедает яйцо, или что там еще делают ранние пташки.
«Или, может быть, все это – совершенно не твое дело», – твержу я себе.
– Милли пригласила Малика. Из газеты, – говорит Аманда. – Его можно назвать красавчиком, если не обращать внимания на монобровь. Или если находишь моноброви сексуальными.
Я снова поворачиваюсь к ней, благодарная за возможность отвлечься, но при этом вдруг задумываюсь о том, как именно сижу: может, если немного выпрямиться, жировые складки на спине разгладятся?
– Как она это сделала?
Аманда смеется.
– Спела ему. И сыграла на укулеле.
Внутри меня все сжимается от неловкости. Наверняка все смеялись.
– И что в итоге? – шепчу я.
– Ну, он согласился… – говорит Аманда так, будто это что-то само собой разумеющееся.
– Погоди. Серьезно?
– Он и на конкурс с ней согласился пойти. В общем, все очень мило. А еще он поцеловал ее в щечку. Со мной такого никогда не случалось.
Пока тянется урок, я прикидываю, до какой степени мне следует считать себя свиньей. Ведь я не сомневалась, что Милли ожидает унизительный провал. Если бы она решила перед этим посоветоваться со мной, я бы назвала ее затею очень милой, но приложила бы все усилия, чтобы убедить ее не претворять идею в жизнь. Я не считаю, что она недостойна ходить на танцы с парнем, дело не в этом. Просто я не хочу, чтобы она была объектом насмешек. Никому бы этого не пожелала. Хотя Милли-то знает, что это такое. Над ней не просто смеялись – над ней ржали.
Но вы только поглядите на нее: делает что хочет, и плевать ей на чужое мнение. Мне почти больно смотреть, с какой смелостью она все это проделывает. Я как будто встретила старую подругу, с которой перестала общаться, и вдруг вспомнила, как здорово нам было вместе.
Звенит звонок, и поток учеников выносит меня из дверей.
Я слышу, как Бо обсуждает с Хосе Херрерой математику, а потом – вечеринку.
В коридоре нас останавливает стена девушек. Они стоят, держась за руки, как в игре «Цепочка».
– Простите за задержку, – говорит одна.
– Мы отнимем у вас всего минуту, – добавляет другая.
Позади них стоит Бека Коттер в крошечных джинсовых шортах, золотых балетках и большой белой футболке, завязанной на спине узлом. На футболке написано: «Пойдем со мной на танцы Сэди Хокинс…» Бека крутит в руках жезл, ожидая, пока толпа утихомирится.
Аманда стоит позади меня, подпрыгивая на цыпочках.
– От одного взгляда на ее шорты мне трусы врезаются в попу, – говорит она.
Глубоко вздохнув, Бека вдруг подбрасывает жезл в воздух, перекидывает его через плечо и ловит, причем так быстро и плавно, что за ней не уследишь. Это впечатляет, хотя то, что она вытворяет на футболе, на порядок круче. Ее выступление на шоу талантов сразит жюри наповал.
Она снова подбрасывает жезл в воздух, исполняет какое-то безумное сальто, приземляется спиной к нам, нагибается и ловит жезл у самого пола. Теперь, когда ее попа торчит кверху, всем становится очевидно, кого она приглашает. На карманах ее джинсовых шортов блестящей краской выведены буквы «Б» и «О».
Парни, выходящие с урока всемирной истории, выталкивают Бо вперед. Он ухмыляется, и мне стоит огромного труда не отвести глаз, когда Бека берет его за руку. Бо бросает взгляд в сторону, и я знаю, что он видит меня. Но на решения и размышления нет ни секунды. Он кивает. Теперь они – Бека и Бо. Бо и Бека.
Я протискиваюсь мимо Аманды и иду против потока учеников, спешащих на парковку. Не поднимая головы, я скольжу глазами по морю людских ног и так добредаю до туалета. А там падаю на колени и принимаюсь рыться в рюкзаке, пытаясь что-то найти. Телефон? Гранату?
На дне сумки лежит перманентный маркер. Я снимаю колпачок, разворачиваюсь к зеркалу и – я ведь абсолютно вменяемый человек, не правда ли? – принимаюсь писать у себя на лице.
•
Честно говоря, расписывая себе лицо, я не обдумала логистику: как я доберусь из пункта А в пункт Б? Окинув взглядом отражение, я понимаю, что пути назад нет. Даже если я очень этого захочу. Очевидно, маркер называется перманентным не случайно.
Я стремительно шагаю на парковку, прикрыв лицо волосами, как кузен Итт[17], и сверяя маршрут по тем фрагментам реальности, которые видны сквозь мои болтающиеся пряди. Господи Иисусе, только бы меня не сбила машина.
А вот и он. Идет к своей машине.
– Митч! – кричу я. – Митч!
Это плохая идея. Вообще все мои идеи без исключения можно уверенно назвать плохими.
Он оборачивается.
– Уилл? – На лице его читается глубокая обеспокоенность. – Что-то случилось? Ты в порядке?
В нескольких шагах от него я откидываю волосы назад.
Обеспокоенность Митча превращается в замешательство:
– СникоХ идэС ан медйоП?
– Черт! Я писала, глядя в зеркало.
Он опускает глаза и пытается скрыть улыбку, ковыряя гравий носком кроссовки.
– Ну так что, – спрашиваю я, – пойдем на Сэди Хокинс?
– Не знаю. – Его лицо расплывается в улыбке.
Точь-в-точь мальчишка, у которого отлегло от сердца, что о его дне рождения все-таки не забыли. Господи, я ужасный человек.
– Ты наденешь платье?
– А ты?
Он засовывает руки в карманы.
– Я пойду с тобой. – Он протягивает руку и большим пальцем пробует стереть надпись с моего лба. – Это ведь не смоется, да?
– Никогда, – говорю я.
Его глаза светятся от счастья.
Нужно было добавить «как друзья». Пойдем на Сэди Хокинс как друзья? Но уже поздно. Не буду портить ему настроение. Правда, боюсь, я затеяла все это только ради самой себя.
Тридцать шесть
Вечер пятницы. Я валяюсь на диване и смотрю дневное ток-шоу, которое записала заранее: про троюродных сестер, объявивших себя телепатками.
Мама на кухне – красит скатерть на стол для жюри.
Ведущий шоу всячески проверяет сестер, задавая им вопросы, на которые они должны ответить, пользуясь своими «способностями». Первая отвечает правильно только на половину и объясняет это сменой часового пояса и нарушением биоритмов организма, вызванных перелетом из Луизианы в Нью-Йорк.
Когда начинается реклама, мама садится ко мне на диван и развязывает фартук у себя на шее.
– Уф-ф-ф, – вздыхает она. – Пусть пока пропитается.
Она находит пульт и отключает звук.
– Погоди, – прошу я. – Поставь на паузу. Не хочу случайно увидеть, что будет дальше.
Она некоторое время возится с пультом, потом передает его мне.
– Давай поболтаем минутку.
О конкурсе красоты, конечно, и о моем недостаточно серьезном к нему отношении. Или о ее опасениях, что я себя так или иначе выставлю на посмешище.
– После смерти Люси мы перестали получать ее пособие по инвалидности. – Этого я не ожидала. – И в последние несколько месяцев нас удерживали на плаву выплаты по ее страховке, хоть они и были небольшими.
Я сажусь и с некоторым трудом фокусирую взгляд на маме.
– Мы продаем дом?
– Нет-нет, ничего такого. Через несколько лет мы полностью избавимся от ипотеки, а до этого как-нибудь протянем, не переживай.
– Хорошо…
– Но нам не хватит денег, чтобы починить твою машину.
Так вот в чем дело. У меня падает сердце. Я понимаю, как глупо переживать о чем-то вроде машины, когда надо думать о вещах поважнее, вроде еды и коммунальных услуг. Особенно учитывая, что машина, строго говоря, не предмет первой необходимости. Но маленькая красная машинка – это физическое воплощение моей свободы. Без Джолин Кловер становится еще меньше и еще изолированнее.