– Мне жаль, детка.
– Сколько будет стоить починка?
– Около трех тысяч долларов.
Я киваю. Как минимум год работы в «Чили Боул».
– Может, заведем копилку? Будем, не знаю, складывать туда мелочь, что скопилась за день?
Я ложусь обратно и снова включаю телевизор. Будь я дочерью получше, я ответила бы, что все в порядке и я все понимаю. Может, я не вполне соответствую маминым ожиданиям, но она всегда заботилась о моем достатке.
Сестры снова появляются на экране: их ответы один хуже другого, и зрители тихо посмеиваются.
Мама встает и опять надевает фартук.
•
Перед тем как лечь спать, я сажусь за стол в своей комнате. Буян сворачивается клубком у меня на коленях. Я принимаюсь разбирать почту. Во входящих у меня сплошной спам, но вдруг я откапываю одно письмо, отправленное с адреса Люси.
Открывая его, я чувствую, как внутри у меня все сжимается.
Но это тоже спам. Какая-то ерунда про процентные ставки кредитования.
Я откидываюсь на спинку стула, выдыхаю и обмякаю. Если мне приходит спам от мертвой тети – возможно, он приходит не мне одной. Разлогинившись из своей почты, я с нескольких попыток угадываю пароль Люси. DUMBBLONDE9. Это одна из ее любимых Доллиных песен плюс любимое число.
Сначала я собираюсь просто удалить ее аккаунт, но тут вижу сообщения за многие-многие месяцы. Ящик Люси полон непрочитанных писем. Они – яркое напоминание о том, что мы в этом мире лишь путники и жизнь течет своим чередом.
Я просматриваю кое-какие сообщения. Вплоть до пятой страницы ничто не цепляет мой взгляд, и тут письмо. А в теме сообщения стоит: «ВЕЧЕР ДОЛЛИ ПАРТОН».
Тридцать семь
С балок на потолке свисают картонные звезды и гофрированные ленты, но этого недостаточно, чтобы отвлечься от стойкого запаха пота и забыть, что мы в спортзале. К тому же музыка отражается от стен, намекая, что при строительстве акустику во внимание не принимали.
– Здесь клево! – кричит мне на ухо Митч.
– Ага!
На самом деле нет.
Танцуют от силы человек пятнадцать, а остальные расселись по трибунам. В воздухе буквально бушуют гормоны (раньше я этого не замечала). Возможно, дело в том, что все кругом обжимаются и целуются, а в обычные школьные часы такое поведение строжайше запрещено.
Эллен примостилась на трибуне рядом с Кэлли и ее бойфрендом. Тим тоже здесь: он сидит, обнимая Эл за плечи и так запрокинув голову, точно спит.
Парень Кэлли пытается привлечь к себе внимание и поглаживает ее по бедру, отчего мне становится не по себе. Сама Кэлли без конца оглядывается по сторонам и шепчется о чем-то с Эл. Сто процентов они секретничают.
Я замечаю, что Кэлли указывает в мою сторону, и отворачиваюсь.
– Слушай, я в дамскую комнату.
На губах у Митча застыл вопрос, но он просто кивает.
В туалете я выкручиваю кран и держу руки под горячей водой, пока они не краснеют. Как же невыносимо, что нельзя просто подойти к Эл и рассказать ей, какой дурой я себя выставила, пригласив Митча на танцы. Мы с Эл отдалились много месяцев назад, и я об этом знала. Но, быть может, Эл – нет. Может, лишь тот, кто остается позади, чувствует, как далеко ушел второй. Стоило заткнуться, прикусить язык и ничего не говорить о конкурсе, но решение Эллен в нем участвовать почему-то показалось мне предательством.
– Можно с тобой начистоту?
Я выпрямляюсь, возвращаясь к реальности.
– Привет, Кэлли.
Она смотрит на мое отражение в зеркале.
– Я знаю, Эл с детства была супердобра к тебе или типа того. Так почему ты запретила ей участвовать в конкурсе? Это по-настоящему дерьмовый поступок.
Я чувствую себя голой. А вдруг Эл в приступе гнева выложила ей все мои маленькие тайны и слабости?
– Слушай, Кэлли, я тебя не знаю, но мне этого и не нужно, чтобы понимать, что ты мне не нравишься. Так что отвали и не суй нос не в свои дела.
– Да пожалуйста. – Она разводит руками. – Знаешь, ей без тебя лучше. Теперь ты хотя бы не висишь на ней мертвым грузом.
Она разворачивается, но потом, оглянувшись, добавляет:
– И знаешь что еще? Если ты приложишь немного усилий и займешься собой, ты поразишься, насколько изменится твоя жизнь. И я это даже не в обиду тебе говорю, а честно. – Она запускает руку в вырез платья и поправляет лифчик. – Да, и кстати, что бы вы там с подружками себе ни думали, конкурс красоты – это не кружок, где отличную оценку получают за прилежание.
Кэлли уходит. И слава богу, потому что еще пара секунд – и я сломала бы ей нос.
Дверь за ней захлопывается, и я слышу, как ее каблуки стучат по линолеуму.
Может, она и права. Может, все бы у меня в жизни наладилось, сбрось я килограммов сорок-пятьдесят. Я изо всех сил пытаюсь не расплакаться. Может, во всем виноваты я и мое тело?
Митч послушно ждет меня рядом с диджеем, хотя никакой это не диджей, а менеджер баскетбольной сборной, вооруженный айподом и акустической системой.
Я толкаю Митча локтем.
– Пойдем потанцуем.
Он выходит за мной на танцпол. Милли со своим спутником, Маликом, уже там. И Аманда тоже.
Честно говоря, Аманда начинает мне нравиться. Она резкая, странная и не похожа ни на кого из моих знакомых. Она из тех, кто слишком усердно дрыгает ногами под музыку, а над шутками смеется слишком долго и слишком громко. Вот и сейчас: голова скачет, руки летят во все стороны – прямо человек-оркестр, только без инструментов.
Я представляю Милли и Аманду Митчу, хотя вообще-то мы всю жизнь учимся в одной школе.
Аманда тычет меня в бок и шепчет:
– Неплохо. Но попка не персик.
– А ты как? – спрашиваю я. – Пригласила кого-нибудь?
Она наклоняется ко мне, не переставая подергивать головой.
– Вариантов было немного, поэтому я решила тусить одна.
– Ты не одна! – кричит Милли. – Ты с нами. Правда, Малик?
Малик берет Милли за руку.
– Да, конечно.
Мое сердце сжимается, потому что для меня Малик и Милли – король и королева выпускного, рождественского бала и весенней дискотеки вместе взятых.
Начинается следующая песня – из тех, под которые пары обычно трутся промежностями. Милли, Аманда и Малик (вот ведь злодеи!) бросают нас с Митчем и отправляются к столу с закусками.
Пространство вокруг заполняют озабоченные подростки. Митч, должно быть, видит панику на моем лице. Он берет мои руки и кладет их к себе на шею. Его мощные ладони едва касаются моей талии, но я все равно изо всех сил втягиваю живот. Ничего не могу с собой поделать. И посреди сосущейся и обжимающейся толпы мы начинаем медленный танец.
– Мне нравится танцевать медленно, – говорит Митч.
Он воплощение идеального южного джентльмена в отутюженных светло-коричневых брюках, клетчатой рубашке с перламутровыми заклепками и коричневых ботинках.
Я медленно расслабляюсь в его руках.
Мы танцуем под то ускоряющуюся, то замедляющуюся мелодию, нащупывая собственный ритм.
К нам пробирается Патрик – разумеется, облапывая всех девушек на своем пути.
– Привет, дружище! – здоровается он с Митчем. – Я бы на твоем месте был поосторожней. Агрессивная телка. – А мне он говорит: – Мой член в порядке, если тебе вдруг интересно.
Я качаю головой.
– Боже упаси.
Патрик раскачивается вперед-назад, перекатываясь с пятки на носок и обратно.
– Слышал, ты уговорила подружек участвовать в конкурсе. Уточни у них на всякий, в курсе ли они, что это конкурс красоты, а не выставка домашнего скота.
И он уходит, не дожидаясь ответа.
Митч делает шаг в его сторону, но я сжимаю его руку и тяну назад.
– Ты ведь знаешь, что он мерзкий, правда?
– Я и не спорю.
Бо и Беку я вижу только во время одного из медляков. Они похожи на одну из тех парочек, кто фотографируется в джинсах и белых рубашках или летом ездит отдыхать всей семьей.
И меня это бесит.
Я прижимаюсь щекой к плечу Митча. Бо смотрит на меня, но на этот раз я не отвожу глаз. Здесь, на площадке спортзала, наши взгляды встречаются. И кажется, будто танцуем мы вдвоем, а вокруг – никого, но не потому, что зал пуст, а потому что больше никто для меня не важен.
– Помню, я как-то пошел на танцы в средней школе, – говорит Митч. – Мама меня заставила. Пришлось надеть костюм, в котором я хожу в церковь на Пасху. Я был единственным ребенком, разряженным в пух и прах.
Я не отрываю глаз от Бо, чувствуя пожар, полыхающий у меня в груди.
– А девушка у тебя была? – спрашиваю я рассеянно.
– Тогда никто ни с кем не встречался. Ну, в смысле «парнем» и «девушкой» друг друга называли многие, но дальше этого никогда не шло.
Бека говорит что-то Бо, и в следующий миг мы уже безмолвно прощаемся, и он отводит взгляд. Вскоре они исчезают в толпе.
Я смотрю на пустое место, где только что танцевал Бо.
– Ты с кем-нибудь танцевал?
Митч проводит пальцем по моему позвоночнику. Я знаю, что для него это маленькое прикосновение – огромный шаг.
– Не-а. Весь вечер то сидел на стуле рядом со взрослыми, то тусовался с парнями, которые на другом конце спортзала кидали мяч в кольцо. Но не танцевал.
– Ну… – Я поднимаю голову. – Сейчас ты танцуешь.
Он ухмыляется.
– Ради этого стоило подождать.
Позже мы идем на парковку, и за спиной у нас тают звуки музыки; туфли на низких тонких каблуках теперь болтаются у меня в руке.
И тут Митч протягивает мне руку. В танцах правила не действовали, и можно было опустить голову ему на грудь и позволить обнять меня, потому что это танец, потому что так принято. Но здесь, за пределами танцпола, все иначе. Я не хочу вводить его в заблуждение и давать ложную надежду.
Он улыбается. И я беру его под руку, потому что за последнее время слишком многое испортила и не готова прибавлять к списку еще и сегодняшний вечер.
– Вы с Эллен до сих пор не разговариваете?
– Не-а.
Я не посвящала Митча в подробности нашей ссоры, но сказала, что это серьезно. Вдаваться в детали мне не хотелось, да он и не расспрашивал.