– Я ей только подол подрубила. Это же Эллен: возьмет первое попавшееся платье с вешалки, а оно сидит как влитое.
– Ага. – Я даже не знаю, что она наденет на конкурс красоты. Какой придумала номер на шоу талантов. Начала ли готовить реквизит к открывающему номеру…
– Какая кошка между вами пробежала?
– Между мной и Эл? – Я пожимаю плечами. – Можно сказать, мы разошлись во мнениях.
– Вы помиритесь. Мы с Люси всегда мирились.
Она делает еще пару шажков вглубь комнаты и садится в изножье моей кровати. Я пытаюсь припомнить, когда она сидела так в последний раз, но в голову ничего не приходит. Бывают такие воспоминания, которые кажутся нам реальными, но на самом деле ничего подобного никогда не случалось, просто нам очень хочется в них верить.
– Ты уже придумала, что наденешь на конкурс?
– Э-э, нет. Не особо. – Я принимаюсь грызть заусенцы на большом пальце. – Мам, а ты скучаешь по ней?
– По кому?
Господи, ну как она может не понять?
– По Люси.
– Люси. – Она выдыхает ее имя. – Да. Конечно. Всегда.
С минуту мы обе молчим.
– В тот год, когда я стала королевой красоты, она просидела всю ночь, расшивая мое платье пайетками. Я купила его в комиссионке. Помню, как убеждала Люси, что никто не заметит отсутствующих пайеток, но она и слышать ничего не хотела. «Разница между победой и поражением – в мелочах», – сказала она.
Моя память забита их ссорами, и я иногда забываю самое главное: они любили друг друга.
Мама встает.
– Платья от Синди довольно дорогие, а под тебя ей придется что-то специально заказывать. Но, может, мы как-нибудь справимся сами.
Я прислушиваюсь к себе – должна ведь я быть ей благодарна за то, что она способна снять свою корону бывшей Юной Мисс Люпин и побыть моей мамой… Но мне этого все равно недостаточно.
– Иногда, – говорю я, – мне кажется, что тосковать по Люси сильнее просто невозможно. Но потом мы обсуждаем покупку платья, и я осознаю, что всего этого она уже не увидит…
Впервые за очень долгое время мама ничего не отвечает. Я не понимала, как много пробелов в наших отношениях, пока не ушла Люси, заполнявшая эту пустоту. И вот теперь мы вдвоем на ощупь прокладываем путь друг к другу в кромешной тьме.
Сорок один
Сегодня хоумкаминг, а значит, вся школа стоит на ушах. В расписании – осенний бал, выступления болельщиц, конкурсы и встречи с выпускниками. На втором уроке я сажусь на свое место рядом с Митчем и обнаруживаю на парте огромную желто-сине-белую бутоньерку. Длинные блестящие ленты свисают из-под искусственных хризантем, а посередине приклеены два крошечных плюшевых мишки. Один – в футбольной форме, другой – в розовом платье и с диадемой. Бутоньерки – как вкусные ужины: лучше всего те, что готовишь сам.
– О-о-о! – выдыхаю я.
– Не нравится? – спрашивает Митч. У него на плече – уменьшенная копия моей бутоньерки; волосы причесаны, свитер заправлен в джинсы. – Мама иногда впадает в раж, и я, ну…
Я откидываюсь на стул и поясняю:
– Нет, нравится. Очень нравится. Никто и никогда еще не делал для меня бутоньерок. Спасибо. Правда.
– Но?
Я вздыхаю.
– Сегодня вечером я работаю.
Он улыбается, но на лице его отчетливо читается разочарование.
– Отпроситься, наверное, не сможешь, да?
– Я бы с радостью. – И это правда. – Но я только что туда вернулась, а мне еще нужно будет брать отгулы для конкурса красоты.
Митч сжимает мою руку.
– Да ничего. Завтра, между прочим, Хэллоуин.
На секунду я отвлекаюсь на Эллен и Кэлли, которые заходят в класс, посмеиваясь и оживленно обсуждая костюмы к завтрашней вечеринке. Мне ужасно не нравилось наряжаться вместе с Эл. Она всегда пыталась подобрать парные костюмы, которые подошли бы обеим, но как бы она ни старалась, ничего не получалось. Сейчас она даже не смотрит в мою сторону.
Я многого не помню. Периодическую таблицу. День рождения мамы. Код к моему шкафчику на работе.
Но слова, которые мы плюнули друг в друга, мне не забыть никогда.
Наверное, мы переросли друг друга. Мешаем друг другу двигаться вперед. Я и так из-за тебя от многого отказываюсь.
Меня это бесит.
Бесит, что она считает, будто без меня ей лучше! Будто я просто унылая толстуха, наступавшая ей на пятки.
Я знаю, что должна извиниться.
Но, быть может, ей тоже есть за что просить прощения.
Весь день я не снимаю бутоньерку. Она такая огромная, что носить ее можно только на шее. Ханна и Аманда надо мной смеются, а Милли, наоборот, умиляется. Но к концу дня от тяжести искусственных хризантем у меня болит шея и ноют плечи.
•
Рон просит нас нарядиться к Хэллоуину, потому что родительский комитет начальной школы устраивает у нас на парковке вечеринку «Сладость в бардачке».
Как я уже говорила Митчу на Самом-Нелепом-Свидании-в-Мире, Хэллоуин – совершенно не мое. Помимо школьных вечеринок, мама меня на Хэллоуин никуда не водила. Ну, кроме как на церковные «праздники урожая», которые, конечно, служили лишь еще одним прикрытием для Хэллоуина. Туда вообще можно было приходить только в костюмах библейских персонажей.
Если ты парень, это не особо сужает выбор, но девушкам остаются только Ева (как насчет бикини из фиговых листочков?), Эсфирь, дева Мария и вавилонская блудница. Кроме того, в моем костюмном арсенале в принципе есть только один наряд – Бетти, подруга Уилмы Флинтстоун (потому что несколько лет назад мы с Эл оделись Бетти и Уилмой).
Рон нарядился во все черное, как Зорро, и прицепил к бедру пластиковый меч.
– Как я и думал, никто из вас не приготовил костюмы, – говорит он и опускает на прилавок картонную коробку. – Одолжил вот шляпы и всякое такое у театрального кружка при церкви.
Маркус вытаскивает ободок с дьявольскими рожками и придирчиво его изучает.
– Это что, осталось с прошлогоднего «Адского дома»?[22]
Рон забирает у него ободок и кидает обратно в коробку.
– Предлагаю все же выбирать менее противоречивые аксессуары. Да, и сладости – только для детей. Подростков не угощаем.
Он выходит на улицу к автомату для приготовления попкорна, который сегодня будет раздавать детям.
Бо выбирает кондукторскую фуражку в бело-синюю полоску и, перегнувшись мне через плечо, выхватывает леденец из чаши с конфетами. Маркус, несмотря на просьбу Рона, нацепляет рога, а я нахожу себе повязку на голову во флэпперском[23] стиле – с большим белым пером и расшитую пайетками.
За исключением детей, изредка заскакивающих перекусить, сегодня довольно тихо. Мне настолько скучно, что я берусь разбирать холодильник для сотрудников. Закончив, я обнаруживаю перед прилавком Кэлли и ее бойфренда Брайса. На Брайсе джинсы и футболка, обрезанная под тунику Питера Пэна. А Кэлли одета в откровенную голубую ночнушку и, судя по всему, воплощает собой некую извращенную фантазию на тему Венди Дарлинг.
– Что ты здесь делаешь? – Мои слова сочатся ядом.
– Ого! – удивляется Кэлли. – Да ты сама любезность.
Над дверью звенит колокольчик, и положение дел из плохого превращается в чудовищное: появляется Эллен в наряде феи Динь-Динь. И, хотя она одна из самых высоких девушек в моем окружении, Динь из нее идеальная. Тим нарядился в Капитана Крюка, и, в отличие от Брайса, костюм он в самом деле продумал.
Меня это выбешивает. Выбешивают их идиотские сочетающиеся наряды. Выбешивает то, как Эл на меня смотрит: будто я оскорбляю ее уже тем, что дышу одним с ней воздухом.
На долю секунды, пока Эл внимательно рассматривает пол, Тим ловит мой взгляд. У меня перехватывает дыхание. Он это сделал. Он устроил нашу встречу. Я, конечно, предпочла бы, чтобы он не приводил Кэлли и Брайса, но это мой шанс. И я должна им воспользоваться.
Эллен поднимает глаза.
– Я думала, ты здесь уже не работаешь.
Вот и все, что она может мне сказать.
После стольких недель молчания она смогла выдавить из себя только это.
– Я вернулась. – Несмотря на зрителей, разговор кажется откровенным. – Привет, Тим.
Он кивает, не глядя на меня, и не произносит ни слова. Мне хочется назвать его предателем, но он свою сторону выбрал уже давно.
– Пойдемте, – говорит Эл.
– Это все? Мы не общались несколько недель, и это все? – Я чувствую, что теперь за нами следят еще и Маркус с Бо.
Кэлли оборачивается к Эллен.
– Ты ей ничего не должна.
Эл не отрывает от меня глаз.
– Знаешь, я отлично справляюсь без тебя, так что – да, пожалуй, это все.
И, пока они вчетвером уходят, Тим оглядывается и пожимает плечами.
К счастью, Маркус и Бо понимают без слов, что вопросов о случившемся лучше не задавать.
•
Маркус проводит свой перерыв на парковке, переходя от одной группы детей к другой с бумажным пакетом «Харпи», набитым сладостями.
– Классное перо, – говорит Бо из кухни и указывает на мою голову.
Я и забыла, что на мне эта штука. Все мысли сейчас – только об Эллен. Поверить не могу, что случилось то, что случилось. Часть меня цеплялась за надежду, что главное – как-то нарушить затянувшееся молчание и все снова будет хорошо. Но я ошибалась. Я прикасаюсь к перу, и оно щекочет мне пальцы.
– Ага, спасибо.
– Я рад, что ты вернулась.
Я киваю. Я тоже рада. Эта маленькая пропитанная жиром забегаловка – мой уголок нормальности. И Бо тоже. Насчет последнего я скорее сожалею, но уж как есть.
Он снимает фуражку и нацепляет ее заново, чуть ровнее.
– И мне жаль, что тебе пришлось увольняться.
– Все в порядке. – Я складываю стопкой бумажные пакеты для заказов навынос, потом поправляю их и спрашиваю: – Скучаешь по «Святому Кресту»?
Он ухмыляется.
– Честно сказать, только по форме.
– Что? Почему?
– Не знаю. Круто, когда утром не нужно ломать голову над тем, что надеть. – Он проводит большим пальцем по нижней губе. – Думаю, можно уверенно сказать, что я не жаворонок.