– Так что будете делать? Готовить реквизит к конкурсу?
Я качаю головой.
– Не совсем. Скорее, как мне кажется, разрабатывать план действий. Нам нужно держаться вместе.
Бо озадаченно хмурится.
– То есть вы все четверо будете участвовать в конкурсе?
Я киваю.
– Я всецело поддерживаю идею, что каждая девушка, если захочет, может участвовать в конкурсе, но зачем вам всем это делать?
Я с улыбкой поворачиваюсь к нему.
– Ну ты ведь продолжаешь ходить на мессу, хоть уже и не учишься в «Святом Кресте», верно? Вы делали это всей командой, но даже если ты не в команде, это не значит, что ты не можешь больше ходить в церковь. Так и в нашем случае: мы не в команде королев красоты, но это не значит, что участвовать мы не должны.
– А это будет слишком слащаво, если я признаюсь, что для меня ты в десять раз красивее и умнее любой королевы красоты?
У меня горят щеки.
– Да, ужасно слащаво.
– Кстати, не знал, что кто-то до сих пор устраивает пижамные вечеринки.
– Ну, похоже, что так. Раньше мы с Эл постоянно ночевали друг у друга, просто не называли это вечеринками.
За последние несколько дней я рассказала Бо обо всей истории наших с Эл отношений и о том, как мы перестали общаться. Ему кажется, что мы помиримся, но я его уверенности не разделяю.
Я открываю пассажирскую дверь.
Бо касается моей руки.
– Уиллоудин… Ты успела подумать о нашем разговоре? Ты ведь понимаешь, что я не шутил, правда?
Я не в силах ответить ничего, кроме «да». Но и признаться вслух, что хочу быть его девушкой, – тоже.
– Мне нужно еще немного времени.
– Хорошо, – кивает он. – Время так время.
Аманда стоит в дверях, и челюсть у нее буквально отвалилась и приросла к груди. Из-за спины у нее вытягивает шею Милли.
– О. Мой. Бог, – выдыхает Аманда. – Попка-персик.
Я шикаю на нее и заталкиваю их обеих в дом. Первое, что бросается в глаза, когда я оказываюсь внутри, – это то, как всё, от искусственных цветов и стен до диванных подушек, гармонично сочетается между собой.
Сегодня Милли – лавандовый колобок в спортивном костюме, носочках и повязке на голову, подобранных в тон. Такое ощущение, что она вбила в поиск «наряды для пижамной вечеринки» и нашла этот прикид, точно слетевший с обложки «Клуба нянек»[35].
Аманда, конечно же, в спортивных шортах и майке, но босиком. Я впервые вижу ее без обуви и не хочу, чтобы она решила, что я бесцеремонно на нее пялюсь, а потому намеренно не свожу глаз с ее лица. Впрочем, кажется, мои усилия довольно очевидны.
– Так, давай колись, – говорит она. – Он подвез тебя. Сюда. Ты была у него в машине. Расскажи нам все.
Милли ведет нас по коридору мимо гостиной, где ее родители смотрят какой-то британский сериал на канале PBS, и из телевизора доносятся приглушенные голоса взволнованной прислуги, обсуждающей, кто будет подавать господину и госпоже охлажденный гороховый суп.
– Погодите, я еще не рассказала про фиаско с платьем для конкурса. Надеюсь, вам всем повезло больше, – говорю я.
Милли трясет головой и тянет меня за руку к двери своей комнаты – о том, что это именно ее спальня, сообщает деревянное сердечко, подписанное: «Милли».
Аманда прикрывает рот, еле сдерживая смех.
– Что такое? – спрашиваю я.
Мы с Милли встречаемся взглядом, и в ее глазах я читаю невиданное прежде отчаяние. Она открывает дверь спальни. Там, на лавандовом кресле-мешке, сидит Ханна, облаченная в черное. Она даже взгляда на нас не поднимает.
Милли берет у меня сумку и кладет к себе на кровать.
– Ладно, присядь.
Я сажусь на пол.
Милли опускается на нелепое плетеное кресло в углу комнаты, похожее на трон. Его как будто привезли из дома престарелых, но оно странным образом ей подходит. Вот бы сейчас сфотографировать, как Милли восседает на нем, в своем идеально продуманном наряде, с вьющимися локонами и вздернутым носиком.
– В присутствии моих родителей о конкурсе не говорим.
– Почему? – спрашиваю я.
– Они не знают, что она участвует, – поясняет Ханна.
Широко улыбаясь, Аманда усаживается на пол перед Милли.
– А как же согласие родителей? – Вопрос скорее риторический, потому что ответ я уже знаю. Не думала, что Милли способна провернуть такой трюк.
Она облизывает губы.
– Я подделала мамину подпись.
Ханна смотрит в телефон, и ее губы плотно сжаты, но она улыбается.
Круглое личико Милли слегка морщится. Щеки у нее розовее обычного.
– Я их спрашивала. Когда только узнала, что ты участвуешь.
Я молча киваю, показывая, что внимательно слушаю.
– Мама думала несколько дней, но потом они с папой сказали «нет». Сказали, что это противоречит их моральным принципам. Что надо мной будут смеяться и что это неподобающий досуг для истинной христианки.
Ханна презрительно фыркает.
Я неодобрительно на нее смотрю, но без толку, потому что она неотрывно глядит в телефон.
– Но что ты будешь делать? Конкурс начнется уже в следующие выходные, а это значит, что скоро твое имя напечатают в газете. И тогда узнают все.
Конечно, над нами уже начали глумиться, но, когда газета уйдет в печать, пути назад не будет. Такие, как Патрик Томас, будут потешаться над нами всю оставшуюся жизнь.
– Я… Я не знаю. – Она грызет заусенец на большом пальце и внимательно рассматривает мое лицо, будто надеется найти то ли ответ, то ли утешение.
Теперь я понимаю. Понимаю, что стоит на кону для Милли и что она хочет всего лишь выбраться из клетки, выкованной для нее родителями.
– Не переживай, – говорю я. – Все будет хорошо.
– Как по мне, так это охрененно, – говорит Аманда. – Вот уж не думала, что ты на такое способна.
– О, я считаю, потенциал у нее гигантский, – бормочет Ханна.
Ну все, с меня хватит.
– Да что с тобой такое? – выпаливаю я. – Зачем ты вообще приперлась? Сиди у себя дома и упивайся ненавистью там.
– Уилл, – встревает Милли.
– А что? Это правда, – продолжаю я. – Милли пригласила тебя к себе домой, но с тех пор как я пришла, ты только и делаешь, что пялишься в телефон и язвишь.
Ханна наконец поднимает на меня глаза, и взгляд у нее насмешливый.
– О, можно подумать, тебе на этих двоих не наплевать. Да ты сама здесь только затем, чтобы самоутвердиться на их фоне. Чешешь им спинку, чтобы они почесали тебе.
От злости у меня раздуваются ноздри.
– И это тоже правда, – добавляет она. – Единственное, почему ты тусуешься с нашим маленьким цирком уродов, – это потому, что поссорилась со своей лучшей подругой и теперь у тебя нет никого, кроме нас.
– Хватит, – снова вмешивается Милли, пытаясь разорвать почти осязаемое напряжение между нами. – Давайте обсудим интервью. Я нашла вопросы за несколько прошлых лет, предлагаю попрактиковаться.
– Не делай вид, будто ты в курсе всей истории, – отвечаю я Ханне. – Ты ничего не знаешь. – Потом оборачиваюсь к Милли: – Здесь можно где-нибудь переодеться?
Милли показывает мне ванную на другом конце коридора. Все до мельчайших деталей здесь фиолетового цвета и идеально сочетается друг с другом – даже полка в форме домика, на которой стоит запасной рулон туалетной бумаги. Как и в комнате Милли, стены тут увешаны рамками с попсовыми вдохновляющими цитатами. Мой фаворит – «Жизнь – словно фотография: получается лучше, если улыбаешься».
Когда я возвращаюсь в комнату Милли, она все еще сидит на своем плетеном троне и говорит:
– Итак, везде сказано, что первое интервью проводят в последний четверг перед конкурсом. Жюри оценит наши ответы, но итоговый балл выставит только после второго интервью, которое пройдет уже непосредственно во время конкурса. Насколько я знаю, там будут задавать всего пару вопросов.
– И вопросы заранее не известны? – спрашивает Аманда.
– Нет, – отвечаю я, воскрешая в памяти воспоминания о времени, проведенном за кулисами в детстве. – Нет, причем именно на этом этапе участниц любят отсеивать.
– За интервью дается абсолютный максимум баллов, поэтому если мы…
Речь Милли прерывает легкий стук в дверь, которая тут же со скрипом приоткрывается. На пороге стоит мама Милли. Прическа у нее такая высокая, точно в ней она прячет семейные тайны, а глаза блестят, будто она вот-вот расплачется.
– Мы уже ложимся.
– Хорошо. – Милли так закусывает губы, что они полностью исчезают у нее во рту.
– А завтра утром, девочки, я приготовлю вам завтрак. Мы безумно рады, что у Милли в гостях подружки.
– А мы рады, что нас пригласили, – бесстрастно отвечает Ханна.
Милли напряженно улыбается.
– Спокойной ночи, мам.
– Споки-ноки, сладкая.
Она закрывает дверь, и мы продолжаем обсуждать, сколько очков можно набрать за каждый этап конкурса. Ну не смешно ли, что конкурс купальников может принести больше баллов, чем шоу талантов?
Уверившись, что ее родители уснули, Милли выводит нас в гостиную, где мы смотрим видеозаписи с прошлых конкурсов, которые я стащила из маминого архива.
Чем дольше мы смотрим на грациозных девушек на экране, тем очевиднее нам становится, насколько мы не вписываемся. Время от времени среди участниц мелькают белые вороны, но нет никого хоть чуточку похожего на нас четверых. Я ощущаю себя крошечным недоразумением в истории маленького конкурса красоты. Что будет в следующем году? И годом позже? Совсем скоро нас позабудут, так зачем тогда все это?
Милли что-то лихорадочно строчит, а Аманда без конца сыплет вопросами: «Что, если на показе купальников трусы вопьются в попу?», «Как думаете, у них случаются казусы с нарядами, типа когда у кого-нибудь просвечивают соски?», «А у нас будут перерывы на туалет?»
Ханна отрывается от телефона и говорит:
– Все это вгоняет меня в депрессию. Только подумайте, мы наблюдаем самый важный момент в жизни этих девушек. Они наверняка уже мамы или даже бабушки, но, вероятнее всего, ничего лучше, чем этот конкурс, с ними так и не случилось.