– Необычный сон? – спросил врач.
– Не то чтобы очень. Скорее, странный.
– Может быть, аппарат пробуждения вызвал какие-то воспоминания? В последнее время у многих наших испытуемых возникали необъяснимые сновидения.
– Да нет, ничего такого.
– Ну, это-то мы знаем. У нас не бывает ничего странного или необъяснимого. Впрочем, в этом состоянии, как бы то ни было, содержится определенное послание. Хотите, я прочту вам?
– Конечно! Это очень интересно.
Врач покопался в своем чемоданчике и достал откуда-то маленький гаджет. Он положил гаджет на ладонь и взглянул на экран.
– Это послание на древнем языке, который теперь почти позабыт. Сам я не понимаю ни слова, но компьютер перевел мне некоторые фразы. Вот, слушайте:
«И было сказано: поднимите правую руку. И было сказано: поднимите левую руку. И было сказано: поднимите обе руки. И было сказано: поднимите все руки, все тело.
И было сказано: поднимите его, поднимите его, Отец!
Он не повиновался. И тогда сказано: поднимите его силой всех сил, всех могучих сил, всех могучих существ, обитающих на этой планете.
И было сказано: опустите его!
Он не повиновался, и тогда сказано: опустите все силы, которые есть в этом мире.
И было сказано: пусть падет само небо!
И было сказано: пусть обвалятся все скалы!
И было сказано: пусть распадется земля и будет ничто!
Наконец было сказано: П о д а м и С е б е О п у с т и т ь».
– Что это значит? – спросил Ребров. – Имеет ли это отношение ко мне?
Врач ответил не сразу. Он поднес гаджет к губам и начал тихо говорить, словно читая по книге:
– «И было сказано: П о д а м и С е б е О п у с т и т ь.
Вашему телу надлежит пасть.
Оно было создано по Образу и Подобию Божьему, и вы – лишь Его порождение. А значит, вам надлежит пасть под ударом, который нанесен вам.
Вашему телу надлежит исчезнуть. Оно было создано из земной пыли, стало пылинкою в грандиозном Танце Преобразования, и вам надлежит стать той пылинкой, что вращается в вихре этого Танца. Вам предстоит стать той песчинкой, что вращается в жернове Перемалывания.
И когда вы падете, то ваше тело будет поглощено землей, а дух вернется к Богу.
Падите! П о д а м и С е б Е О п у с т и т ь! Вашему сердцу надлежит остановиться. Оно было создано по Образу и Подобию Божию, и вам надлежит стать той секундой, что разделит пулю и сердце.
Ударьте себя ножом. П о д а м и С е б Е О п у с т и т ь!
Ударьте себя электрическим током. П о д а м и С е – б Е О п у с т и т ь!
Станьте пылью, что уносится ветром!
Я ухожу, но я оставляю вам свое знание. Знание о том, что вам надлежит сделать.
И да будет благословен ваш Конец!»
В этот момент блещущий свет хлынул снаружи и все исчезло.
В себя Ребров пришел в белой комнате. Над ним склонилось лицо врача.
– Поздравляю, вы поступили великолепно. Полное излечение. Ни одного признака остаточных явлений. Даже не пришлось прибегать к интенсивной стимуляции.
– Что со мной было?
– Вы пережили клиническую смерть. Недавно. А это… Возможно, это был обморок. Расскажите, что предшествовало вашему обмороку.
Ребров вспомнил только, что во сне вошел в какое-то каменное лицо и разговаривал с каким-то человеком.
– Что это? – спросил Ребров.
– Это мир, – ответил врач. – Завтра все это исчезнет.
– Но ведь я…
– Вы видели этот мир глазами трупа. После того как мы заморозим тело, разморозим его и заново просмотрим записи его сознания, эти записи сольются с дневными видеозаписями мозга и дадут нам совершенно новую картину мира. Это будет видение. Нечто вроде фильма. Мы надеемся, что это видение приведет нас к разгадке самой главной тайны – того, что такое человек. Мы надеемся.
– А что я делал в том лице? – спросил Ребров.
– Это хранилище памяти. Ваша душа вернулась к вам, и вы сможете вспомнить все, что видели.
– А что они там хранили?
– Какая вам разница? – ответил врач равнодушно. – Главное – что они это хранили.
И он ушел. А Ребров еще долго лежал с открытыми глазами и пытался понять, что же произошло.
Он снова уснул только на рассвете, а проснулся с ощущением, что произошло что-то важное.
Он оделся, вышел из Центра и пошел в кафе напротив. Там он узнал, что его врач, профессор Ельский, отбыл утренним рейсом на родину.
– Жаль, – сказал Ребров, глядя в окно. – Он отличный парень. Я многим ему обязан.
Синее окошко
Я представляю себе город времен раннего индустриального капитализма – жуткий, безутешный, фабричный, под вечно темным и закопченным небом, где неустанно теснятся смрадные и тяжкие дымы, вздымающиеся из чудовищных труб. В этом городе не ведают ни радости, ни сострадания. Толпы изумленных людей втекают и вытекают из заводских ворот, черными изобильными реками инертно текут по городским улицам. Беспощадный, бесконечный, безотрадный труд оттиснул свое страшное клеймо на каждом лице. Запавшие тусклые глаза потеряли надежду. Бескровные, плотно сжатые губы навеки забыли о смехе и поцелуях, они умеют только шептать проклятия или жадно грызть те жалкие куски, которые перепадают им в награду за их рабское упорство. Каждый день кто-то безжалостный, невидимый, скрывающийся издевается над ними, лишая даже тех микроскопических радостей, которые можно спрятать в засаленных кульках.
Среди работяг шагают окостеневшие клерки с рыбьими глазами, одновременно надменные и убогие в своих узких, застегнутых на все пуговицы сюртуках с лоснящимися локтями. Выделяясь сутулыми шакальими повадками, снуют мелкие мошенники – вертлявые, ощеренные, присматривающие в людском потоке вовсе ослабевшую особь, в чье робкое горло они могут вонзить свои изогнутые ядовитые клычки. Здесь все боятся всех, а особенный трепет вызывают неподвижные стражи порядка в черных шлемах, надзирающие за соблюдением адских установлений. Все боятся хозяев, алчных и никому не известных, страшатся немытых убийц и грабителей, таящихся в узких щелях между домами, боятся опухших отравителей, чьи безучастные лица маячат в липких оконцах питейных заведений. Страшатся надломленных блядей, которые могут поймать в свои хлипкие сети остатки угасающих навсегда желаний, а взамен наградить тленной болезнью.
Короче, многое вызывает страх в сердцах измученных обитателей, но есть в городе одно место, которое излучает настолько пронзительный и леденящий душу ужас, что все прочие страхи превращаются в сравнении с ним в пухлые ватные игрушки. Это место тотального ужаса называют «синее окошко».
Оно расположено на одной из наиболее многолюдных и тесных улиц города – такие улицы можно считать «неизбежными артериями»: при всем желании уклониться от этой улицы жители обречены струиться по данному руслу, хотя сердца их наполняются едким паническим соком, стоит усталой ноге ступить на полуразбитую мостовую. Все головы вжимаются в плечи, все глаза потупляются, все согбенные спины ссутуливаются еще больше. Окошко изливает свой нежный и глубокий синий свет, оно всегда распахнуто настежь на первом этаже большого доходного дома, прямо на уровне струящейся по улице толпы.
Подоконник весь в цветах, и они всегда свежи, всегда благоухают. Сразу же за цветами стоит юная девушка неописуемой красоты, ее длинные золотые волосы словно бы источают ароматный свет, ее глаза сияют, излучая любовь, нежность, мудрость, доверие, сострадание… Она протягивает к идущим свои длиннопалые легкие руки, похожие на ангельские крылья, она обращается к идущим по улице негромким голосом, способным посрамить самую чувствительную из музык:
– …Постойте! Замедлите шаг! Вы устали, вы измучены… Зайдите ко мне. Дверь всегда открыта настежь – так же как и это окно. Если вы голодны, вас ждет чудесный пир – взгляните, стол ломится от самых изысканных яств! Если вы жаждете опьянения – вот лучшие вина, готовые опьянить вас. Если вам одиноко, я буду беседовать с вами, я выслушаю ваши печали, с доверием приму любые признания. Если вам нужен совет, я дам его, и, последовав ему, вы не обманетесь. Если вы жаждете любви, я подарю вам самые нежные и волнующие ласки, самую пылкую страсть и самую проникновенную нежность, о которых вы даже не смели мечтать. Если вы желаете усладить слух песнями и музыкой, я спою вам такие песни, от которых вы будете смеяться и плакать. Если вам нужны деньги – вот аккуратные тяжеловесные шкатулки, наполненные золотом. Берите сколько хотите, безвозмездно, без возврата, и будьте уверены, что эти деньги подарят вам счастье. Если вы больны, то я исцелю вас: у меня лучшие снадобья, самые чудотворные лекарства, которые вы не найдете у иных целителей. Если вас томит жажда знаний, если ум ваш истосковался по истине, то я раскрою перед вами самые сокровенные тайны бытия, и вы наконец-то сможете узнать вещи более существенные, чем разглашенные второпях Прометеем технические секреты. Если вы устали от оков своей судьбы, если вам надоело быть теми, кем вы являетесь, я могу сделать вас царями, птицами, богами, микроорганизмами, водопадами, галактиками, облаками, солью, лучами. Я могу навеки избавить вас от страданий, лишений, разочарований – я могу очистить вас и зажечь в вашей душе свет несравненного блаженства!
Чистым горным ручьем льется голос этой прекрасной девы, этот голос изливается из синего окошка вместе с глубоким сапфировым светом, но прохожие шарахаются в диком страхе от этого голоса, от этого света, они бросают все свои немногочисленные силы на то, чтобы не смотреть в синее окошко, чтобы не поднять глаз, чтобы глубже вжать голову в плечи и как можно быстрее миновать это место, которое является для них самым страшным, самым оскорбительным, самым трудным испытанием в этом городе испытаний. Они знают, что юная дева не лжет, они обладают абсолютной уверенностью в том, что каждое ее слово – правда и она действительно готова выполнить каждое из своих обещаний. Но эта уверенность только вносит лишнюю лепту в чудовищную сумму ужаса. Они обогнули бы это место настолько далеко, насколько смогли бы, но их слишком много на разбитой мостовой, они отшатываются от окошка, теснят друг друга, ускоряют шаг. Иные, не выдержав, бегут опрометью, пытаясь безжалостно растолкать собратьев, но увязают в толпе черных муравьев. Их лица становятся еще темнее, словно по ним изнутри разлилась желчь, они стремятся забиться в свои норы и там, оставшись в одиночестве, падают на колени, чтобы вознести молитву. Они не верят ни в каких богов и знают, что никто не услышит их, но они все же молятся потрескавшимся стенам своих комнат, умоляя об одном: чтобы захлопнулось навеки синее окошко, чтобы умолк ручейный голос, чтобы угас сапфировый свет – не просто угас в черных недрах этого города, но изгладился бы из памяти – навсегда!