148
Меня зовут Харлан Джозеф Айффлердорф Четвертый. Мне пятьдесят девять лет. Мой отец работал в банке, мать преподавала в начальной школе. Я вырос в Сент-Луисе, штат Миссури, где жил более или менее счастливо. Когда мне было шестнадцать, умер мой отец. Я научился играть на гитаре и сколотил группу. Я мечтал прославиться и думал, что звезды живут лучше всех. Меня выгнали из колледжа за пьянство. Я повез свою группу в Калифорнию, но не добился успеха. Моя музыка была никому не нужна. Я стал писать статьи для музыкальных журналов. Мне предложили работу в «Новом Ренессансе», инновационной компании, которая задалась целью повысить уровень культуры в Америке. В мои обязанности входило определенным образом влиять на жизнь гениального ребенка, самого талантливого из всех отобранных детей, чтобы творческое вдохновение не оставляло его и он мог создавать шедевры, которые компания затем выгодно продавала. Я занимался этим пятнадцать лет, а потом гений обо всем узнал и соблазнил мою жену.
После этого я какое-то время ездил по стране, а затем вернулся в Сент-Луис. Целый год я прожил с матерью в большом доме, который ей купил. Мой брат с семьей жил вместе с нами. Я подружился с племянниками. Им нравились телесериалы, снятые по сценариям Винсента, и они наверняка недоумевали, почему их чудаковатый дядя выходит из комнаты всякий раз, когда видит на экране кадры одного из таких сериалов.
Я был совершенно готов к тому, что в любой день в городе появится человек, который меня убьет, хотя, должен признаться, мною по-прежнему владел ужас. Я вздрагивал по ночам, услышав, как хлопает дверца автомобиля. Я часто смотрел в щель жалюзи, проверяя, не маячит ли поблизости зловещая тень. Мне регулярно снились кошмары, в которых со мной расправлялись самыми зверскими способами.
Однако убийцы так и не пришли, и мой параноидальный страх начал постепенно ослабевать. Я снова стал жить под настоящей фамилией и обзавелся паспортом. Я осуществил свое давнее желание и уехал в Европу, благо финансы позволяли. Я жил в отелях Германии, Италии, Испании и Франции. Десять лет назад я обосновался в Лондоне, здесь живу и по сей день. Мой дом — «Трафальгар Хилтон»
Мать и брат с семьей каждый год приезжают ко мне, а я время от времени гощу у них в Сент-Луисе. Несмотря на расстояние, которое нас разделяет, я решил навсегда остаться в Лондоне. Я надеюсь умереть в этом самом отеле. Могло быть и печальнее — у Юджина О’Нила, к примеру, с гостиничным номером связано и рождение, и смерть.
Несколько лет я жил на деньги, которыми поспешно набил «бардачок» автомобиля в день нашего бегства. Их хватило надолго, так как я редко выходил куда-либо и радовался ощущению легкого голода. Позднее у меня появился стабильный источник дохода: в свет вышла моя книга. Я написал ее под псевдонимом Франц Зандлер. Книга представляла собой сборник биографий современных художников, писателей и других людей искусства. Мой издатель настоял, чтобы книга называлась «Жизнеописания наиболее знаменитых творцов II: Новое поколение». Ее громко рекламировали как продолжение монументального труда Джорджо Вазари. Идея была мне ненавистна, тем не менее она сработала; ежегодные тиражи позволяют мне жить в этом номере.
Над биографиями выдающихся творческих личностей я работал несколько лет, проводя почти все свои долгие, серые дни в библиотечных залах, продуваемых сквозняками. Каждая биография содержала сведения о детстве художника, образовании, личной жизни, препятствиях, трагедиях, пагубных пристрастиях, нервных и прочих болезнях. Желая сделать чтение как можно более занимательным, я детально описывал страдания и муки, которые переживали творцы. Хаим Сутин, например, жил в таком мерзостном запустении, что у него в ухе развелось гнездо клопов.
Я писал эту книгу, чтобы как-то заполнить время и придать смысл своему существованию. Преклонение перед людьми искусства определило выбор темы. По моему убеждению, творческие личности стоят неизмеримо выше любого руководителя компании, президента или царя, хотя в сравнении с большинством женщин все же являются существами низшего порядка.
Уже год и три месяца я работаю над другой книгой, которую предварительно назвал «Пытка для гения». Будет ли она опубликована, не знаю; главное для меня — ее закончить. Вы читаете эти строки — значит книга издана, если только вы не литературный агент или редактор и судьба моей рукописи зависит именно от вас. Факт издания книги стал бы для меня приятной неожиданностью, так как скорее всего раскупаться она будет плохо. Благодаря сочетанию смешного и грустного, комедии и драмы, глубокомысленности и непритязательности мое произведение трудно адресовать определенной читательской категории, а посему публикация может оказаться коммерчески рискованной. Блестящие творения Винсента Спинетти продвигали на рынок менеджер и агент с хорошими связями; в отличие от него мои интересы представлять некому. Агента, который продал права на «Жизнеописания знаменитых творцов II», я уволил. Поначалу он был моим единственным другом, потом я его возненавидел.
Напомню читателям, что все шестеро из тех, кто знал о необычных методах вдохновления Винсента, много лет назад письменно обязались хранить в тайне суть проекта до тех пор, пока жив хоть один из его участников. Действующие лица этой книги, включая меня и Винсента, уже умерли, в противном случае вы бы не узнали об их успехах, слабостях и причудах, ведь эта книга не могла быть легально издана. Таким образом, даже если моя рукопись будет опубликована (в чем я сильно сомневаюсь), ко времени ее появления на полках книжных магазинов мой прах уже истлеет.
Но пока что я еще дышу.
За последние шестнадцать лет я превратился в аскета. Это заметно и по моему внешнему виду: у меня строгая осанка, контактные линзы я сменил на очки в металлической оправе. Мои волосы поседели, я больше не зачесываю их назад и аккуратно укладываю набок. Я по-прежнему ношу костюмы, даже если не выхожу из номера. Иногда я надеваю костюм-тройку, оценив удобство такого предмета одежды, как жилет.
Все свое время, свободное от работы над рукописью, я отдаю чтению. Я читаю старые книги ушедших писателей, часто перелистываю Шпенглера и Манна, а если есть настроение — стихи Эдвина Арлингтона Робинсона. Я не хожу в кино и не смотрю телевизор, у меня нет стереопроигрывателя.
Я не улыбаюсь. Я разучился улыбаться. Я даже не хмурюсь. Мой рот просто находится на положенном месте. Он много зевает. В заведенное время я ложусь спать. Это мое единственное удовольствие. К сожалению, я всегда просыпаюсь.
Я больше не произношу слово «здравствуйте», говорю только «до свидания», зачастую невпопад. Я не утруждаю себя общением с людьми. Вопросы типа «Как поживаете?» или «Как дела?» я не удостаиваю ответом. Я вообще не выношу подобных вопросов.
Меня уже ничто не волнует. Мне все опротивело. Мое сердце остыло. Окаменело. Даже любовь к Монике в нем умерла.
Я ем, чтобы жить. Поначалу, осев в Лондоне, чтобы жить, я пил. Во время одного из запоев, совпавшего с острым приступом депрессии, я выкинул злую шутку. Просмотрев раздел тематических объявлений в газете, нашел телефон художника, искавшего работу, позвонил ему, представился владельцем бара и спросил, не согласится ли он расписать в нем стены. Я дал ему адрес реально существующего бара и назначил там встречу на следующий день. Я умолчал о том, что это убогое заведение — излюбленное место сбора махровых гомосексуалистов. Молодой художник так обрадовался заказу, что мне стало невероятно стыдно за свою выходку. Я представил, как он входит в бар, держа под мышкой папку с образцами работ, с изумлением видит вокруг себя танцующих мужчин в кожаных штанах и, заливаясь краской, понимает, что его обманули. Вскоре после этого я бросил пить и начал писать.
Я смирился с одиночеством. Я привык к саднящему чувству печали. У меня есть пистолет, но не хватает смелости им воспользоваться. Моя жизнь заключается в работе, и моя работа почти завершена.
149
В фильмах, особенно в комедиях, развязку сюжета часто показывают при помощи простого приема: за кадром звучит бодрая песня, а судьба каждого героя описывается в коротких титрах: одно-три предложения, и зрителю все понятно. Ранние примеры фильмов с такой концовкой — «Зверинец» и «Быстрые перемены в школе Риджмонт-Хай». Признаюсь, я тоже нахожу определенное удобство в использовании этого приема.
Убийцу Вероники Джайпушконбутм не нашли. Ее похоронили как нищенку. На похороны никто не пришел.
Старший брат Винсента, Дилан, получил тюремный срок за изнасилование. Младшего брата, Бена, убили из-за наркотиков. Сестра Сара назвала одного из своих пятерых детей Винсентом в благодарность за то, что брат много лет поддерживал ее деньгами.
Стивена Силвейна помнят по блестящей игре в фильмах «Нереальная женщина» и «Жажда крови». Убийцу прославленного актера не нашли. На церемонии вручения «Оскара» киномонтаж, посвященный его ролям, сопровождался овацией.
Дафна Салливан дважды выходила замуж и разводилась. Она работает медсестрой и воспитывает двоих детей.
Кари Дюбрау бросила академию «Новый Ренессанс» и вышла замуж за Нила Элгарта. Они расстались через два года, после того как Нил завел другую женщину. Кари преподает в школе, Нил работает на фабрике по изготовлению пластмасс.
Опус Джейн Пирсон расходился плохо, и издательство «Глоуб букс» разорвало с ней контракт. Больше ей не удалось продать ни одной рукописи. Джейн не замужем, работает в библиотеке.
Кристине Гомес сорок семь лет, она уже не так привлекательна, как раньше. Ее слава давно угасла, во многом из-за того, что Кристина перестала демонстрировать живот.
Без песен Винсента Чед Картер продержался на пике популярности еще десять лет. «Тернер бразерс» заключила с ним контракт на киносъемки; его планировали отправить в космос. Однако диски Чеда продаются все хуже, как и диски Кристины Гомес, а сам он в настоящее время пребывает в реабилитационной клинике.
Все остальные исполнители и группы, получившие известность благодаря композициям Винсента, благополучно канули в забвение через два-три года. Их последующие альбомы в лучшем случае можно было назвать посредственными. Тем не менее кратковременный успех звезд-однодневок позволил им сорвать неплохой куш. Для современной поп-культуры это вполне типичное явление.
После того как за дело взялись менее талантливые авторы, популярность одних телесериалов, снятых по сценариям Винсента, уменьшилась, другие по-прежнему имели высокие рейтинги. Телекомпании «слизывали» удачные идеи, но копии выглядели значительно слабее оригинальных задумок Винсента. Примером такого подражательства служил сериал о жизни простых людей под названием «Заправка» или телеканал «Звездное ТВ», на котором круглосуточно демонстрировались фотографии знаменитостей в откровенных нарядах.
«Новый волшебник страны Оз» до сих пор остается популярным фильмом и демонстрируется в некоторых школах искусств как пример дадаизма. «Нереальная женщина», «Скоротечны прекрасные дни» и еще четыре ленты по сценариям Винсента обрели и коммерческий успех, и зрительское признание, проложив дорогу многочисленным сиквелам.
Империя «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер» все так же могущественна. Время от времени в прессе появляются слухи о финансовых трудностях компании, но она растет и расширяет свое влияние.
Спустя год после нашего с Винсентом бегства из Калифорнии «Новый Ренессанс» был представлен публике. Проект провалился с оглушительным треском. Несмотря на шумные рекламные мероприятия, массовая аудитория не проявила к нему никакого интереса. В тот же самый год академия «Новый Ренессанс» закрылась в разгар семестра.
В почтовой рассылке Дрю Прормпс объявил всем сотрудникам о ликвидации компании и вернулся на старую должность директора по маркетингу корпорации «Ай-Ю-Ай-Глоуб-Тернер». Три года назад он умер от СПИДа и уже не представляет угрозы моему существованию.
Уровень развлекательной индустрии с каждым годом неуклонно падает. Исключение составляют лишь случайные таланты, которым посчастливится продать свою работу, но в целом искусство потеряло всякое значение.
Кому-то запомнились год или два, когда положение вещей в сфере культуры вроде бы начинало налаживаться.
150
Я не стану укладывать судьбу Моники в три предложения.
Сразу после того как я покинул Мемфис, она позвонила моей матери и спросила, нет ли от меня новостей. Она звонила каждый день в течение нескольких недель. Когда я появился дома, мать заставила меня позвонить жене в Кентукки. Моника переехала туда к родителям.
— Привет.
— Господи, Харлан! Где ты был? Что делал?
— Катался.
— Почему ты уехал? — Голос Моники дрожал, она плакала.
— Увидел тебя и Винсента в постели.
— Я была пьяна. Очень, очень пьяна. Он тоже напился. Он вынудил меня. Он соблазнял меня всеми возможными способами, и в конце концов я не выдержала. Но секса у нас не было. Не было, я клянусь.
— Чушь. Я все видел.
— Он пытался, но у него ничего не получилось. Он импотент.
— Все равно ты хотела с ним переспать. Ты целовала и гладила его.
— Прости меня, Харлан. Пожалуйста, прости. Я себя ненавижу. Понимаю, оправдываться нет смысла, но я была не в себе. Это была не я.
— Я видел, как ты смотрела на него еще до того, как все случилось. Ты млела от него и все хвалила за фильм. Ты наверняка хотела его с самого начала. Неудивительно, что ты обрадовалась, когда я предложил ему жить с нами.
— Не говори так. Ты — любовь всей моей жизни. Эти несколько недель без тебя я провела как в аду.
— Мне тоже пришлось нелегко.
— Можно к тебе приехать?
— Где Винсент?
— Не знаю. Я отключилась, а когда проснулась утром, он уже исчез. Вы оба исчезли. Я очень испугалась.
— На столике были деньги?
— Да. Целая куча. Это ты оставил?
— Да. Он забрал раствор для контактных линз, за которым меня посылал?
— Нет.
— Я так и думал.
— Можно мне приехать?
— Нет. Я пока не готов увидеться с тобой.
— Когда будет можно?
— Не знаю. Вероятнее всего, я подам на развод.
Моника разразилась бурными рыданиями.
— Боже мой, нет, Харлан, прошу тебя!
— Ты совершила самый отвратительный поступок по отношению ко мне. Ты знала, как тяжело мне было опустить барьеры и поверить тебе, но я сделал это, ведь я думал, что ты отличаешься от всех остальных. Я ошибся. Любовь всей моей жизни пыталась переспать с мальчишкой, которого я считал сыном. Извини, такое не забыть. Твоя измена стоит у меня перед глазами.
— Харлан, пожалуйста! — рыдала Моника.
— Я не виню во всем только тебя. Думаю, одиночество предназначено мне судьбой.
Документы для оформления развода я выслал по почте. Монику я больше никогда не видел.
151
Осталось упомянуть еще об одном призраке прошлого.
Винсенту Спинетти тридцать восемь лет. Кто его отец, неизвестно. Его мать — шлюха. Он родился в Крэмдене, штат Иллинойс, и вырос в Кокомо, штат Индиана. В семилетием возрасте мать за деньги отдала его в распоряжение инновационной компании, специализирующейся на развлечениях. Главной целью компании была прибыль. В течение пятнадцати лет я манипулировал жизнью мальчика только потому, что один человек с непомерным честолюбием придумал безумную коммерческую схему и убедил других честолюбцев в том, что его идея великолепна. За эти пятнадцать лет Винсент создал немало произведений, которые звучали по радио, с успехом демонстрировались на теле- и киноэкранах страны. Предполагалось, что его творения поднимут культурный уровень американцев. Я склонен считать, что на короткий, очень короткий период они выполнили свое предназначение. К счастью, работы Винсента можно видеть и слышать и сегодня, они записаны на цифровые носители и всегда будут доступны любому желающему.
С той секунды, когда в Мемфисе моим глазам предстало невыносимое зрелище, я вычеркнул Винсента из своей жизни. Он ответил мне тем же. Тем не менее я часто думал о нем: жив ли он, где он, чем занимается, продолжает ли писать и ненавидит ли меня. Я не испытывал к нему ненависти. В глубине души мне хотелось с ним поговорить, но меня хватило лишь на то, чтобы, сидя в библиотеке, зайти в интернет и напечатать в строке поиска «Винсент Спинетти». Время от времени я также набирал имя моей бывшей жены. Поисковые машины ни разу не выдали мне сведений об их местонахождении, и я решил, что наши пути уже никогда не пересекутся.
Примерно год и три месяца назад я получил по почте письмо, что для меня большая редкость. Мой адрес на конверте указан не был.
Мой драгоценный Харлан!
Ты можешь возразить, но я убеждена, что мы рождены на этот свет не для страданий. Я также уверена, что мы с тобой настрадались более чем достаточно. Некоторое время назад я попыталась забыть тебя. Попробовала найти тебе замену, однако, как я и ожидала, других мужчин для меня не существует. Я ненавижу всех, кроме тебя. Им не выдержать сравнения с тобой, мой любимый.
Прошу тебя, давай снова будем вместе, прежде чем старость и болезни помешают нам наслаждаться друг другом. Вероятно, на День Благодарения ты собираешься навестить родных. Назначаю тебе встречу в аэропорту Сент-Луиса, у первого багажного терминала, в день годовщины нашей свадьбы, в час пополудни.
Мы еще можем обрести счастье.
Твоя навеки
Господи, как же мне хотелось встретиться с ней!.. Я никуда не поехал. Я выдумал сотню причин, чтобы не встречаться с Моникой, но главными из них были две: моя единственная любовь оказалась мне неверна, и я это заслужил. День Благодарения я провел у себя в номере.
152
Неделю спустя в дверной глазок я увидел Винсента. Он пришел и постучал, словно мы и не расставались тысячу лет назад.
Я открыл дверь. Лицо Винсента озарила широкая улыбка, глаза распахнулись, а брови поползли вверх. Я непроизвольно улыбнулся в ответ. Он мало отличался от того юноши, каким был в двадцать два года. На возраст указывала лишь намечающаяся лысина, заметная благодаря короткой стрижке. Черных волос все еще оставалось больше, чем седых.
За исключением прически, во внешности Винсента изменилась только одежда. На нем были мягкие черные мокасины, потертые джинсы, черная футболка, а сверху все то же длинное черное пальто из шерсти. Позади Винсента, держась за его штанину, стояла маленькая темноволосая девочка.
— Привет, Харлан. — Его голос остался прежним — теплым и усталым.
— Привет, Винсент. — У меня заколотилось сердце. Такого волнения я не испытывал очень давно.
— Ничего, что я зашел?
— Все в порядке, просто я… Пожалуйста, проходите.
Они вошли, и я закрыл дверь.
— Кто это? — Я указал на девчушку.
— Норма Джин Спинетти, моя дочь. Норма Джин, это мой бывший менеджер и старый друг Харлан.
— Здравствуй, Норма Джин, — сказал я. — У тебя красивое имя.
— Спасибо. — Девочка улыбнулась и продемонстрировала отсутствие переднего зуба. У нее были большие карие глаза.
— Мать хотела назвать ее в честь Мэрилин Монро, но я предпочел настоящее имя Мэрилин.
— Сколько тебе лет? — спросил я малышку, робко прятавшуюся за отца.
Она растопырила пять пальчиков.
— Восхитительный возраст, — сказал я. — Присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь?
— Нет, спасибо, — покачал головой Винсент. Отец и дочь уселись на кушетку в комнате, которая выполняла роль гостиной. — Надеюсь, ты не против, что мы свалились тебе на голову. Я подумал, что телефонный звонок смажет впечатление от такой серьезной штуки, как наше примирение.
Я засмеялся.
— Как ты меня нашел?
— Через твоего издателя. Мне очень понравилась твоя книга.
— Спасибо. А как ты узнал, что ее написал я?
— Каждую неделю мы с Нормой Джин ходим в магазин и покупаем две книги, одну — мне, другую — ей. На прошлой неделе я увидел в витрине твою книгу, мне захотелось ее купить, а когда дома я открыл первую страницу, то был потрясен, прочитав посвящение мне. Я понял, что автор — ты.
Посвящение звучало так: «Винсенту Джайпушконбутму Спинетти. Прости, я виноват перед тобой».
— А ты пишешь? — спросил я.
— Нет. Работа и ребенок не оставляют времени. За последние несколько лет я не написал ни строчки. Иногда мне хочется сочинить что-нибудь, запечатать в пивную бутылку и бросить в залив, но я бросил пить, и у меня нет бутылок.
— В залив?
— Да. Мы живем на берегу Мексиканского залива, в маленьком городке Хакл, во Флориде. Я поселился там примерно через год после бегства. Это был первый город, который мне понравился, и я в нем остался. А как ты оказался в Лондоне?
— Та же ситуация. Выбрал город по душе. Приятно ощущать себя вдалеке от американской суеты.
— Ты никогда особенно не любил свою страну, — заметил Винсент.
— Дело не в этом. В наши дни жизнь везде одинаковая. Я постепенно склоняюсь к мнению, что здесь все так же, как в любом другом месте.
Норма Джин тихонько сидела и слушала наш разговор. Мне стало неловко, что я не уделяю ей внимания, и я спросил девочку:
— Ну а ты, Норма Джин, что делаешь?
Малышка наклонила голову и с опаской покосилась на меня. Винсент расхохотался и ласково взъерошил волосы дочери.
— Ничего, — наконец проговорила она.
— Гляди-ка, и я ничего. Здорово, правда? — сказал я и поинтересовался у Винсента, чем он зарабатывает на жизнь.
— Недавно устроился в кредитный союз. По большей части отвечаю на звонки и общаюсь с разгневанными клиентами. До этого пробовал работать на фабрике.
— Значит, ты не получаешь законные авторские гонорары?
— Нет. Я жил на свои сбережения, но боялся, что меня найдут, и поэтому не рисковал обращаться в банк.
— Я тоже. Интересно, мы еще можем получить эти деньги?
— Мне все равно. Для меня они грязные.
Я кивнул.
— Ты слышал о Прормпсе?
— Нет.
— Он умер.
— Правда?
— Правда.
Винсент усмехнулся.
— Ты чего? — не понял я.
— Он просил не говорить тебе, но теперь, наверное, уже можно. На похоронах Липовица он ко мне приставал.
Я засмеялся.
— Прямо на кладбище, посреди надгробных плит, — продолжал Винсент. — Он гладил меня по затылку и предлагал горячую ванну.
— Думаешь, ты один такой красавчик? В тот же день в лимузине он приставал и ко мне.
Мы оба расхохотались.
— Надо же, какой развратник, — сказал Винсент и обернулся к дочери. — Солнышко, хочешь посмотреть телевизор? Телик, как говорят в Англии.
Норма Джин подняла глаза на отца и кивнула.
— Не возражаешь, если она посмотрит мультфильмы? — спросил у меня Винсент.
— Нет, конечно. — Я пошел в спальню и включил телевизор.
Винсент привел девочку, она уселась на кровать, и я отдал ей пульт.
— Я буду рядом, ладно, солнышко? — сказал Винсент дочке.
— Ладно, — отозвалась Норма Джин.
Мы с Винсентом вернулись в гостиную, он лег на диван, а я сел в кресло.
— Харлан?
— Что?
— Ты на меня сердишься?
— Нет. Много лет я был зол на тебя, но потом простил, а когда увидел твою физиономию в дверной глазок, почувствовал настоящее облегчение. Я боялся, что тебя уже нет на свете.
— Я пришел, чтобы попросить прощения за свой поступок. Пожалуйста, прости меня.
— Знаешь, я много думал об этом и считаю, что мы с тобой квиты.
— Тем не менее я сожалею, — произнес Винсент.
— Я еще сильнее сожалею о том, что причинил тебе столько зла. Я получил по заслугам. И все-таки почему ты это сделал?
Винсент вздохнул и обхватил голову руками.
— Мне самому до сих пор не верится, что я мог на такое пойти. Это самый жестокий поступок в моей жизни. Вспомни мое состояние — я ненавидел весь мир и во всем винил тебя. Ненависть жгла мое сердце, вот я и решил, что отомщу тебе, а потом покончу с собой.
— Что же тебе помешало?
— Мне захотелось еще чуть-чуть пожить. Я прыгнул в автобус и уехал в Панама-Сити, ударился в загул, потратил уйму денег, а потом попал в Хакле и остался там насовсем. Вскоре я встретил мать Нормы Джин, и мне уже не хотелось умирать. Я женился.
— Вы и сейчас вместе?
— Нет, мы развелись. — Винсент подозрительно посмотрел на меня. — Эй, может, это ты исподтишка развалил мою семью?
Я не нашелся с ответом.
— Шутка, — засмеялся он.
Я покачал головой и улыбнулся.
— Наш брак был сплошной катастрофой. Мы очень любили друг друга, но моя жена оказалась сумасшедшей. В прямом смысле. Буйной сумасшедшей. К тому же баловалась наркотиками. Думаю, наркотики она любила больше, чем меня и дочь. Когда у меня резались зубы мудрости, она стащила почти все мои обезболивающие таблетки и слопала их вместе со своими дружками, такими же наркоманами. Я не мог находиться рядом с этой женщиной.
— Ты получил опеку над Нормой Джин?
— Да. К тому времени жену забрали в психиатрическую лечебницу, так что оформить опекунство было нетрудно. Мы с Нормой Джин остались вдвоем. Нам очень хорошо вместе. Я люблю ее больше жизни. — Винсент широко улыбнулся.
— Очень рад за тебя, — абсолютно не лукавя, сказал я. — Жаль только, что ты бросил писать.
— Человеку всегда приходится выбирать. По-моему, в молодости я написал на две жизни вперед, — проговорил Винсент и крикнул в сторону спальни: — Детка, ты в порядке?
— Да! — донеслось из комнаты.
— А еще я пришел сказать тебе, что примирился со всем, что ты мне сделал. Я искренне и от всего сердца тебя прощаю.
— Спасибо. Если бы еще я сам мог себя простить за то, что разрушил жизнь близких мне людей.
— Харлан, не казни себя так. Да, ты и прочие в «Новом Ренессансе» проявляли по отношению ко мне жестокую изобретательность, но каждый человек в этой жизни проходит через свой собственный ад, если ему отпущен достаточный срок. Ты говоришь о страдающих гениях, но разве страдают только они? А как же рабочий, который каждый вечер тащится домой, не в силах разогнуть спину? Или ребенок-калека, над которым издеваются в школе? Или старый одинокий вдовец? У меня не было отца, который бы меня бил или пытался изнасиловать. Мне никогда не приходилось выпрашивать деньги. Меня не отправляли воевать в чужую страну. Каждому отмерено свое количество мучений и пыток. По сравнению с другими мне еще повезло: по крайней мере я извлекал из своих страданий пользу; об этом заботился ты. Большинство людей не имеют такой роскоши.
153
Мы поведали друг другу все, что произошло с нами за последние пятнадцать лет. Рассказ Винсента получился гораздо длиннее, ведь у него была Норма Джин и история ее жизни. Я всего лишь написал книгу да изредка ходил в церковь.
В завершение беседы Винсент затронул еще одну тему, которая до конца дней уже не выходила у меня из головы.
— Харлан, есть еще одна причина, по которой я решился прийти к тебе.
— Какая?
— Я хотел спросить, почему ты не появился там, где тебя ждали после Дня Благодарения.
— Это ты прислал мне письмо?
— Да. Одно тебе, другое — Монике. Почему ты не приехал?
— Я недостоин ее.
— Почему?
— Все эти годы я был чудовищем. Я понимал, что творю зло, и продолжал его творить.
— Я ведь сказал, что прощаю тебя.
— Не важно. Я больше не могу ей доверять. Она была моей женой, самым близким мне человеком. Если я не верю ей, то кому же мне верить? Уж лучше сидеть здесь.
Мы замолчали. В соседней комнате по телевизору шел мультфильм.
— Ну? — нетерпеливо произнес Винсент.
— Что «ну»?
— Тебе не интересно, приходила она или нет?
— Не интересно.
— Ты уверен?
— Да. Спасибо за попытку помирить нас, но я сам выбрал такую жизнь.
— Никакой радости, сплошные разочарования, да?
Я кивнул.
— По крайней мере у тебя есть работа, верно?
Я опять ответил кивком.
— Все это замечательно, но я на собственном опыте убедился, что работу не уложишь с собой в постель по вечерам. Можешь любить ее сколько угодно, только вот взаимности ты не дождешься.
— Винсент, хватит.
— Извини. — Он улыбнулся и принялся безмятежно рассматривать потолок.
Я заметил, что Винсент стал выглядеть лучше, его лицо приобрело здоровый цвет.
— Что ты сейчас пишешь? — поинтересовался он.
— Ничего.
— Почему?
— Не знаю, о чем писать.
— И от этого еще сильнее чувствуешь свою никчемность?
— Угу.
— А почему бы тебе не написать про нас с тобой? Это же целая драма длиной в пятнадцать лет.
— Не могу. Мы все подписали контракт о неразглашении тайны. Я не имею права его нарушать.
— Тогда напиши книгу для себя.
— Не вижу смысла.
— Если тебе непременно нужно, чтобы книга дошла до читателей, найми агента, который продаст права на ее издание после твоей смерти.
— Почему ты сам не напишешь о нас?
— Я уже писал, помнишь? К сожалению, в моей книге все было неправильно, и, кроме того, я завязал с сочинительством.
154
Больше говорить было не о чем. Винсент сел и лениво потянулся.
— Ты точно не хочешь узнать про Монику?
— Точно.
— Понятно. Я искренне раскаиваюсь в том, что разрушил ваши отношения.
— Не твоя вина. В общем-то я никогда не верил в любовь.
— Ты вгоняешь меня в депрессию, — вздохнул Винсент. — Заставляешь чувствовать как тогда, в молодости.
— Извини.
— Да ничего.
Винсент встал, я тоже.
— Норма Джин, нам пора! — крикнул он.
Девчушка выключила телевизор и прибежала к отцу. Присев на корточки, Винсент подхватил ее на руки, она обняла его за худую шею.
— Спасибо, что разрешил нам прийти.
— Спасибо, что заглянули. Вы надолго в городе?
— Нет, улетаем сегодня вечером. Мне надо на работу.
Свободной рукой Винсент пожал мою ладонь. Рукопожатие было крепким.
— Харлан, я очень рад, что ты меня не ненавидишь.
— И я рад, что в твоем сердце нет ненависти ко мне, — сказал я и пожал маленькую детскую ручку. — Приятно было познакомиться, Норма Джин.
— Мне тоже, — ответила девочка. Я подумал, что смогу стать для нее кем-то вроде дяди, смогу навещать ее и посылать подарки, но потом решил, что этим лишь растравлю себе душу.
— Винсент, пообещай ее избаловать.
— Я бы с удовольствием, но у меня не так много денег.
— Все равно. Обещай, что найдешь способ избаловать ее до безобразия.
— Хорошо, постараюсь.
Я открыл дверь. Уходя, Винсент обернулся.
— Надеюсь, нам не придется ждать еще пятнадцать лет, чтобы встретиться снова. Мы могли бы съездить на рыбалку или еще куда-нибудь…
— Все может быть, — сказал я со смехом. Я знал, что этому не суждено случиться. Он тоже знал. Наша работа завершилась. Вдобавок мы оба понимали, что в следующие пятнадцать лет Норме Джин потребуется все внимание отца.
— Счастливо, Харлан.
— До свидания. — Я закрыл дверь и запер ее на замок.
С тех пор я не видел Винсента и не получал от него никаких вестей, за исключением короткой записки, которую нашел под дверью в ту же ночь. Это был сложенный вчетверо листок бумаги из гостиничного блокнота. Записка гласила:
Она приезжала. Прождала тебя пять часов. Плакала из-за тебя. Прекрати быть эгоистом.
Винсент
155
В ту ночь, год и три месяца назад, я задумался, и мне стало очень грустно. Я представил себе другую вселенную, другой мир, где я и моя возлюбленная остались неразлучны. В этом мире я каждый день вижу ее улыбку, радую ее, обнимаю, целую, смотрю в карие глаза, признаюсь в любви и слышу в ответ то же признание. Вижу, как ее алые губы произносят слова «я тебя люблю». У нас бывают хорошие дни, плохие дни, но мы вместе. Нами овладевает печаль, но мы вместе. Мы не ходим в гости. Мы лежим на диване посреди сплошного беспорядка и смотрим телевизор. Нам тепло. Мы не боимся одряхлеть. Мы встречаем старость рука об руку.
Я сравнил этот мир с той вселенной, в которой живу. Здесь вечно идет дождь, я не знаю ни души и день за днем пью, закрывшись у себя в номере. Здесь я неделями молчу, думаю, и мысли причиняют мне боль. Чем она занята? С кем сейчас? Как провела этот день? Я сижу в углу комнаты под лампой, читаю и пишу. Меня утешает лишь сознание, что мир, из которого я себя вытащил, обречен. Этот мир катится в бездну, в нем утрачены человеческие ценности, и он постепенно превращается в одну безумную оргию, где единственными добрыми звуками служат стоны и вздохи сексуального наслаждения.
И вот я снова вижу иную жизнь, где у меня и моей возлюбленной есть дочь, и я с нетерпением жду праздника. Наша девочка словно светится изнутри, она — ангел. Если дочка плачет, мы берем ее на руки, она смеется и забывает причину слез. Мы оберегаем ее, а она дарит нам ощущение покоя и счастья. Мы очень волнуемся за нее и готовы отдать жизнь ради того, чтобы с нашей малышкой не случилось ничего плохого. Каждый вечер мы укладываем ее в кроватку и, подтыкая одеяльце, говорим: «Спокойной ночи, солнышко». Она не ведает, что такое корпоративная олигархия, да ей это и не нужно.
В реальном мире я ношу хорошие костюмы, чего, впрочем, никто не ценит, а заводить детей мне уже поздно. Я размышляю о том, какую радость мне доставил визит старого друга, талантливого писателя, которого я некогда знал. Мы с ним пытались возделывать мертвую землю, но у нас ничего не вышло.
«Мужчины, занятые обсуждением достоинств Памелы Андерсон, то входили в комнату, то выходили из нее. Я нашел мальчика, который дал нам надежду. Я связал его по рукам и ногам веревками из волос блондинки и брюнетки. Я устраивал пытки для гения и делал это мастерски. Его страдания и муки я продавал в Голливуд». Яркие слова. Слова — все, что у меня есть. Я перенес их на бумагу.
В ту ночь я представлял себе другую вселенную, где существуют счастье и любовь, жена и дочка, летнее тепло и покой. Потом я думал о месте, которое для себя выбрал, и о том, что моим единственным ребенком можно считать лишь написанную мной книгу, и в эту самую минуту мне захотелось создать что-то еще.
Мною овладела печаль, и у меня зародилась идея новой книги. Я вынашивал ее не девять, а целых пятнадцать месяцев и в конце концов исторг из себя. Возможно, ее, как новорожденного младенца, омоют от крови, завернут в обложку и выставят в витрине. С другой стороны, этот ребенок может родиться мертвым, и о нем буду знать только я, да и то лишь пока жив мой разум. Не важно. Главное, что я освободился от бремени, а раз я свободен, то теперь, с позволения судьбы, отправлюсь на поиски моей женщины из другой вселенной. Я найду ее и скажу, что она — муза, спасшая нечестивца, что благодаря ей я примирился с собой и теперь знаю, как закончить это послание к миру.
Я вновь обрету способность любить. Среди всех женщин мира, достойных и падших, я найду ее, мою судьбу. Я сяду в самолет и в полете с бьющимся сердцем буду смотреть в окно. Я спрыгну с трапа, ударюсь о землю и поднимусь на ноги возрожденным. Я отыщу мою любовь и буду обожать ее каждой клеточкой своего тела. Я написал эту книгу и, значит, смогу любить до тех пор, пока страдающее солнце не закатится над миром, чтобы не всходить уже никогда.