Глава 23Хипьдегрин
Собрав, вне всяких сомнений, последние силы, я сумел выбросить «Терминус Эст» на примятую осоку плавучей тропинки и ухватиться за ее скользкий край прежде, чем снова погрузиться в воду.
Кто-то схватил меня за руку и потянул вверх. Я поднял взгляд, ожидая увидеть Агию, но это оказалась другая женщина — заметно младше, со светло-русыми волосами, развевавшимися на ветру. Я хотел было поблагодарить ее, но изо рта вместо слов вылилась вода. Она потянула сильнее, и с ее помощью я сумел вползти на тропинку, но тут силы мои иссякли окончательно.
Времени, которое я пролежал так, наверняка хватило бы, чтобы прочесть «Пресвятая Богородица…», — быть может, даже не один раз. Я чувствовал и усиливавшийся холод, и то, как осока прогибалась под моей тяжестью, пока я снова не оказался наполовину в воде. Изо рта и ноздрей моих текла вода; я глубоко и судорожно дышал, не в силах насытить воздухом легкие. Кто-то (голос был мужским, громким и явно уже где-то слышанным прежде) сказал:
— Перевернем, а то еще захлебнется.
Меня приподняли за пояс, и несколькими мгновениями позже я смог встать, хотя ноги дрожали так, что я едва не упал снова.
Передо мной стояли Агия со светловолосой девушкой, которая помогла мне выбраться на тропинку, и рослый толстяк с красным мясистым лицом. Агия спросила, что произошло, и я, хоть пришел в себя разве что наполовину, не мог не заметить, как она бледна.
— Подожди с расспросами, — сказал толстяк, — дай ему опомниться. А ты кто такая и откуда взялась?
Последние слова были обращены к девушке, похоже, чувствовавшей себя не лучше, чем я. Она открыла было рот, но из-за бившего ее озноба ничего не смогла сказать и тут же опустила голову. Девушка, с головы до пят была вымазана в иле, и одежда ее выглядела не лучше ветоши из мусорного ящика.
— Откуда она взялась? — спросил толстяк у Агии.
— Не знаю. Я оглянулась посмотреть, где там Северьян застрял, и увидела, что она вытаскивает его из воды. — Что ж, доброе дело. По крайней мере, для него. Как думаешь, она — сумасшедшая? Или просто поддалась здешним чарам?
— Как бы там ни было, она спасла меня, — вмешался я. — Ты не мог бы дать ей что-нибудь надеть? Она, должно быть, продрогла насквозь.
Я и сам уже пришел в себя настолько, чтобы чувствовать, что промерз до костей.
Толстяк покачал головой и вроде бы поплотнее запахнул свое тяжелое пальто.
— Нет — пока она не отмоется. А для этого ей надо слазать обратно в воду, да еще обсохнуть… Ладно, у меня есть кое-что еще — может, даже получше.
Он вынул из кармана пальто металлическую фляжку в форме собаки и подал ее мне. Кость в собачьей пасти оказалась пробкой. Я подал (фляжку русоволосой девушке, но та, казалось, даже не поняла, что с ней нужно делать. Агия, забрав у нее сосуд, приставила горлышко к ее губам, заставила девушку сделать несколько глотков и вернула фляжку мне. Содержимое оказалось сливовым бренди, огнем опалившим глотку и смывшим горечь болотной воды. К тому моменту, когда я вставил кость обратно псу в пасть, брюхо его опустело более чем наполовину.
— Ну вот, — сказал толстяк, — теперь вы, ребята, пожалуй, должны бы рассказать, кто вы такие и что здесь делаете — только не надо мне вкручивать, будто просто любовались пейзажем. Обычных зевак я насмотрелся достаточно, чтобы узнавать, едва они покажутся на горизонте. — Он взглянул на меня. — Хороший у тебя ножичек. Большой…
— Он — переодетый армигер, — сказала Агия. — Получил вызов и пришел за аверном.
— Он-то переодет, а вот ты разве не переодета? По-твоему, я не узнаю парчи для театральных костюмов? И босых ног разглядеть не в состоянии?
— А я про себя ничего не говорила. Ни об одежде своей, ни о сословии. А туфли я просто оставила снаружи, чтобы не испортились от сырости.
Толстяк кивнул — равнодушно, ничем не показав, верит ли он словам Агии.
— А теперь — ты, золотиночка. Вот дамочка в парче уже сказала, что не знает тебя. Но что-то я ей не шибко верю. Думается мне, она о тебе знает поболе моего. Как же тебя зовут?
— Доркас, — сглотнув, ответила девушка.
— Как ты сюда попала, Доркас? Как оказалась в воде? Ты ведь там явно побывала — не могла же так намокнуть, просто вытаскивая нашего юного друга!
От действия бренди щеки девушки порозовели, но лицо по-прежнему оставалось изумленным и почти неподвижным.
— Не знаю, — прошептала она.
— Ты не помнишь, как пришла сюда? — спросила Агия. Доркас покачала головой.
— В таком случае, что последнее приходит тебе на память?
Воцарилась тишина. Ветер, казалось, сделался еще пронзительнее, и я, несмотря даже на выпивку, отчаянно мерз. Наконец Доркас пробормотала:
— Сидела у окна… Там, в окне, были очень милые вещицы — подносы, шкатулки, распятия…
— Милые вещицы? — заметил толстяк. — Так уж и милее тебя самой?
— Сумасшедшая, — сказала Агия. — Либо ушла от своих попечителей и заблудилась, либо попечителей у нее не было вовсе — что вероятнее, судя по состоянию одежды. Забрела сюда, а кураторы проморгали…
— А может, кто-то огрел ее по голове, ограбил и швырнул в озеро, посчитав мертвой. Здесь, госпожа Хлюп-Хлюп, уйма входов и выходов, о которых кураторы и не слыхали! А может, ее принесли хоронить, а она на самом деле просто заснула. Впала в коматоз — или как там это называется… А в воде очнулась.
— Но тогда те, кто ее принес, увидели бы.
— Я слыхал, будто человек, впавший в коматоз, может пробыть под водой очень долго. Ну, как бы оно там ни было, сейчас уже неважно. Пусть сама выясняет, кто она такая и откуда взялась.
Тем временем я, освободившись от накидки, пытался отжать плащ, но оставил на время это занятие, когда Агия спросила:
— Ты все о нас выспросил — а сам-то кто будешь?
— Что ж, — отвечал толстяк, — имеешь полное право знать. И я-то дам ответ поправдивее твоих, но после которого должен буду вернуться к своим делам. Я к вам подошел только потому, что увидел, как молодой армигер тонет; всякий приличный человек подошел бы и помог. Но у меня, как и у прочих приличных людей, есть своя работа.
С этими словами он снял свою высокую шляпу, порылся внутри и вынул глянцевитую визитную карточку — раза в два больше тех, что мне доводилось видеть в Цитадели. Он подал ее Агии, а я заглянул ей через плечо. Надпись, украшенная множеством вычурных виньеток и завитушек, гласила:
ХИЛЬДЕГРИН-БАРСУК
Земляные работы любого вида и объема от одного землекопа до 400. В камне не застрянем, в песке не увязнем. Улица Морских Странников, под вывеской
«СЛЕПАЯ ЛОПАТА»,
либо справиться у Альтикамелюса на углу Воздыхании.
— Вот кто я таков, госпожа Плюх-Плюх, и ты, молодой сьер, если не возражаешь, чтобы я называл тебя так — во-первых, потому, что ты моложе меня, а во-вторых — оттого, что она тебя постарше, года, может быть, на два. Ну что ж, мне пора.
Я придержал его за плечо.
— Перед тем как упасть в воду, я встретил старика на ялике, и он сказал, что дальше есть кто-то, кто может переправить нас через озеро. Наверное, он говорил о тебе. Ты можешь помочь нам?
— А, тот бедняга, что ищет свою жену… Что ж, мы с ним — друзья давние и добрые; раз уж он меня рекомендовал — так и быть. Для моей шаланды четверо — не груз.
Он зашагал по тропинке, жестом пригласив нас следовать за ним, и я заметил, что сапоги его, смазанные салом, погружаются в примятую осоку еще глубже, чем мои.
— Она с нами не пойдет, — сказала Агия. Но Доркас, шедшая следом, выглядела так одиноко, что я приотстал и шепнул ей:
— Я бы одолжил тебе накидку, но она так намокла, что в ней ты только хуже замерзнешь. Ступай по этой же тропинке в другую сторону — и выйдешь в коридор; там гораздо суше и теплее. А там найдешь дверь с надписью «Сад Джунглей» — за ней солнце жарит вовсю, сразу согреешься…
Тут я осекся, вспомнив встреченного в Саду Джунглей пеликозавра, но, быть может, к счастью, Доркас ничем не показала, что слышит меня. Что-то в выражении ее лица говорило мне, что она боится Агии или, по крайней мере, хоть смутно, но сознает, что Агии не нравится ее присутствие. В остальном же она будто вовсе не замечала, что происходит вокруг, и шла вперед подобно сомнамбуле.
Видя, что слова мои ничуть не ободрили ее, я начал снова:
— В коридоре сидит один из кураторов. Он наверняка постарается найти сухую одежду для тебя.
Агия обернулась к нам; ветер разметал ее каштановые волосы.
— Северьян, попрошаек на свете — в избытке! Всех не обогреешь!
Хильдегрин, видимо, услышав слова Агии, обернулся тоже.
— Я знаю женщину, которая может взять ее к себе, отмыть и переодеть. Из-за грязи не очень-то видно, но эту девушку содержали хорошо. Хоть и тощевата малость…
— Послушай, а что тебе здесь понадобилось? — огрызнулась Агия. — Судя по карточке, твой бизнес — подряды. А здесь у тебя какие дела?
— Вот эти самые, госпожа. Бизнес! — Доркас охватила дрожь.
— Нет, правда, — сказал я, — вернулась бы ты обратно. В коридоре гораздо теплее. Только в Сад Джунглей не ходи; ступай лучше в Песчаный, там солнце, сухо…
Что-то из сказанного мною, похоже, задело какую-то струнку в душе Доркас.
— Да, — прошептала она. — Да.
— Песчаный Сад, да? Он тебе нравится?
— Солнце, — очень тихо ответила она.
— Ну, вот и моя старушка, — объявил Хильдегрин. — Раз уж нас так много, рассаживаться придется осторожно. И ерзать там шибко — не советую, борта у нее низкие. Одна из женщин — на нос, а молодой армигер с другой — на корму.
— Мне бы лучше — за одно из весел, — сказал я.
— Грести раньше доводилось? Мне так не показалось. Лучше уж сядь на корму. Двумя веслами работать не сильно труднее, чем одним, и мне частенько приходилось это проделывать, хотя на борту со мной бывало по полдюжины человек.
Лодка его была под стать хозяину — большой, неказистой и тяжелой на вид, больше всего похожей на ящик, слегка сужающийся к носу и корме и снабженный уключинами. Хильдегрин, взойдя на борт первым, веслом подтолкнул шаланду поближе к берегу.