Теперь они злорадно хихикают, читая, как банки повышают кредитные ставки, замораживается строительство новых домов и отбираются взятые в кредит авто. Смеются, истово крестясь и благодаря судьбу за то, что им так повезло. Они не успели влиться в наши ряды, и теперь им, в отличие от нас, нечего терять, ведь у них ничего и не было. Все дружно отмежевались от корпоративного клерка и объявили себя «честными тружениками» (интересно, что скрывается за этим определением?). Общее счастливое вчера перестало существовать. О нем предпочли стыдливо забыть. Война началась. «РАБОЧИЙ КЛАСС ИДЕТ В РАЙ!» – вот был ее лозунг.
Они еще не поняли, что сокращения неминуемо начнутся на заводах и фабриках, задержка зарплаты целым паркам водителей маршруток станет привычным явлением, повысятся цены на продукты, электроэнергию и квартиры. Банки вдруг вспомнят об их еще вчера никого не волновавших копеечных кредитах на стиральные машинки и телевизоры. А крупнейшие российские и западные концерны объединятся в картель, и толстомордые кроты станут рассказывать с экранов о необходимости консолидации нации перед лицом кризиса, о необходимости затянуть пояса. Пояса действительно затянут – выбрасывая людей на улицу без компенсаций, увеличивая рабочий день без доплат и урезая и без того нищенское жалованье. Уже завтра банды озверевших, покинувших замершие стройки гастарбайтеров начнут грабить и насиловать их жен, как сегодня, под всеобщее улюлюканье, они делают это с нами и нашими женами. Но это случится завтра. А сегодня они рукоплещут ежедневным новостным заголовкам:
Москва постепенно тонула в панике и страхе, и «замороженная» башня Федерации взирала на все происходящее, грустно мигая неоном своих огней, как недостроенное напоминание о всеобщей беспечности и самовлюбленности, которые остались в прошлом. На заброшенной стройке рядом с «Федерацией» постоянно тусовались кутавшиеся в лохмотья таджики, угрюмые хохлы, нервные киргизы и прочие настоящие москвичи. Теперь они были нашим будущим…
А разномастное менеджерье неожиданно осознало себя классом, консолидировавшимся против остального общества. Это порождало еще больше ответной ненависти, выталкивало нас в экстремизм…
– Есть, – крякнул Длинный, разбивая боковое стекло серебристой «девятки», – готово!
– Моя тоже, – ответил я, выглядывая из-за болотного цвета «Нивы». – Тряпки давайте!
От крайнего подъезда «хрущевки» отделилась тень и, пригнувшись, побежала вдоль длинного ряда припаркованных у детской площадки машин, раздавая участникам пропитанную горючкой ветошь.
– На третий палец, – тихо сказал Загорецкий, поднимая руку вверх, и Боцман шустрее задвигал рукой с аэрозольным баллончиком, заканчивая свои художества.
Загорецкий согнул указательный палец, и мы, синхронно запалив тряпки, начали бросать их в салоны. Вскоре семь охваченных языками пламени автомобилей освещали выведенную красным надпись на асфальте:
Завыли сирены сигнализаций. Начали открываться окна квартир. Двор, еще несколько минут назад погруженный в глубокий сон, ожил и наполнился криками, хлопаньем дверей и топотом. Но мы всего этого уже не слышали. Семерых одетых в деловые костюмы молодых людей с портфелями и папками в руках ноги сами несли к метро «Речной вокзал».
В дальнем конце аллеи, начинающейся у метро и прорезающей парк Дружбы до Флотской улицы показались мутные фары.
– Интересно, кто это ночью по парку на машине разъезжает? – хмыкнул Боцман.
– Да хачи с рынка, бухие! – предположил Теркин.
– Оборзели вконец! – кивнул Длинный, сплевывая.
Машина тем временем ускорилась и доехала уже до середины парка. Фары ярко осветили нас, и я подумал, что семь человек в костюмах, бредущих по пустой дороге, не могли не привлечь внимание водителя и пассажиров авто.
– Менты! – бросил Загорецкий, разглядевший наконец машину. – Валим!
Слева от нас тянулся невысокий забор детского сада, через который мы и перемахнули один за другим. Я быстро оглянулся на дорогу, где, взвизгнув тормозами, остановился бело-голубой ментовский «жигуль». Послышалось хлопанье дверей.
– Разбегаемся порознь! – крикнул Загорецкий. – В разные стороны!
Мы вдвоем побежали вперед, к противоположному забору, быстро перелезли через него и двинулись в проход между двумя стоящими рядом домами. После детской площадки мы оказались перед высокой шестнадцатиэтажной башней светлого кирпича. За ней шумело никогда не умолкающее Ленинградское шоссе.
– Тачку поймаем? – предположил я, но развить идею не успел. Нам оставалось выйти из-за кустов на дорогу, идущую параллельно Ленинградке, когда сзади послышался звук мотора, и мы, не оглядываясь, рванули вправо, за дом. Нас все-таки успели заметить. Раздался топот, короткие команды и окрики «Стой!»
Мы бежали через кусты, школьные дворы, помойки. Бежали не оглядываясь и не говоря ни слова. Мы слышали только собственное тяжелое дыхание и буханье сердца где-то там, в животе. Минут через пятнадцать, поняв, что погоня отстала или потеряла нас из виду, мы упали, задыхаясь, на расшатанную, припорошенную снегом скамейку.
– Чуть не поймали! На пару минут раньше бы приехали, и все!
– Это та же тачка была?
– Думаю, нет. Облава. Они несколькими машинами район прочесывали.
– Интересно, ребята отвалили?
– Завтра узнаем. Слушай, я представил себе лица этих работяг, которые выбежали в исподнем свои «помойки» тушить. Знаешь, я каждый раз об этом думаю. Об их тупых, растерянных лицах…
Он закрыл лицо руками, трясясь от смеха. Он ржал долго, заливисто. Его истерика передалась и мне. Мы смеялись в голос, развалившись на скамейке и запрокинув головы в небо. Это был смех безысходности. Смех людей, у которых в жизни не осталось ничего веселого. Смех экстремистов от отчаяния.
Минут через двадцать мы стояли на площади у метро «Водный стадион» и болтали с ментом лет сорока пяти.
– И чо, поймали?
– Да какой там! – Мент махнул рукой. – Облавы каждую неделю, а толку нет. Сегодня опять на районе семь тачек сожгли. Два часа назад.
– Вот суки какие! – с чувством сказал Загорецкий. – Собственными руками бы душил ублюдков!
– Говорят, молодая шпана. Ну, гопники, или типа того. Такие дети пошли…
– Им же заняться нечем после школы! – посетовал я. – А родители бухают.
– Мы сегодня у телок тут одних подвисли и видели из окна, как ваши тачки рассекали, – посерьезнел лицом Загорецкий. – Я еще подумал, чего случилось-то?
– А это где, у телок? – внезапно проявил бдительность мент.
– Да тут, рядом, – махнул в сторону домов Загорецкий. – На Флотской.
– Ясно, – как-то обреченно выдохнул мент. – Ладно, мужики, пойду работать. Удачи!
– И тебе, – сказал я.
– Дети плохие! Вы подумайте! А кто, сука, их нарожал-то в 1992-м? Я? Или он? А родители, можно подумать, лучше, – возмущался Загорецкий, когда мент ушел. – Главное, всегда запоминай улицу, на которой «работаешь». Вот для таких случаев. Менты, как правило, свой район знают хуже тебя.
Это случилось в начале февраля, когда Загорецкий впервые кинул мне ссылку и пароль на сайт www.front2009.ru. Ярко-красная страница с логотипом, на которой клерк, держащий двумя руками японский меч, разрубает компьютер, и слоганом:
На сайте было все – форум для общения, хроника незаконных увольнений, советы по борьбе за свои права в случае задержки зарплаты, сокращения штатов и прочих падавших на наши головы неприятностей. Руководил сайтом человек с никнеймом Том и еще пятерка близких к нему людей. На сайте образовались сообщества по сферам деятельности: торгаши, банкиры, страховщики, продавцы электроники.
Начиналось все весьма невинно. Сначала мы просто делились своими проблемами в сети, потом стали встречаться в барах, обсуждая ответные атаки на форумы интернет-гопников, которые постепенно выживали нас с «Одноклассников» и из «ЖЖ». Но чем сильнее был общественный негатив, чем чаще мы слышали в свой адрес оскорбления в транспорте, подъездах и на улицах, чем больше наших коллег получали письма, уведомлявшие, что в их услугах больше не нуждаются, тем сильнее в нас закипала злость.
Сначала «акции сопротивления», как мы их называли, носили локальный характер: на форуме время от времени появлялись сообщения о том, что посетители сайта обрушили локальную сеть в своем офисе, или измазали краской лобовые стекла такси, припаркованных в их дворе, или парализовали на день службу логистики, взломав программу, распределявшую заказы по машинам.
Потом акции стали жестче – спущенные колеса и разбитые стекла машины ненавистного HR-менеджера или вдребезги разнесенный сервер на предприятии. Но настоящим катализатором движения стала новость о появлении картеля.
В один прекрасный день СМИ радостно сообщили, что «в целях консолидации перед лицом кризиса» тридцать ведущих компаний крупного бизнеса объединились в союз под названием «Картель30», который, как сообщалось в пресс-релизе, «готов стать системой, помогающей государству выйти из периода экономической нестабильности и сохранить максимальное количество рабочих мест». Через неделю в союз вошли еще двадцать компаний, в том числе наш «Крахт Тойз», а еще через неделю картель пролоббировал в Госдуме поправку к трудовому законодательству, позволяющую сокращать сотрудников без выплаты компенсаций. Поправка носила «временный» характер, и вводилась для того, чтобы компании «не утонули под бременем исков со стороны сотрудников».