Она чуть не задохнулась от возмущения.
«А что здесь непонятного⁈ Это чужеродный организм, присосавшийся к нам паразит. Нет, это раковая опухоль! Либо она нас, либо мы ее. Здесь нет никаких промежутков. Понятно?»
«Понятнее некуда»
«Ты должен знать, что в нашей Общине не должно быть никаких сомнений. Все разделяют одну Цель, поставленную Сяо Луном. Нет ничего важнее достижения этой Цели. Нужно быть готовым пожертвовать всем, что имеешь. Если не согласен — уходи»
«А если придется убивать людей?»
«Только полное уничтожение опухоли! Никакой жалости к его помощникам. Они — уже не люди, а метастазы!»
Элизу трясло от ярости, и у меня уже немели руки от слишком сильных нажимов. Первоначальная симпатия к этой девушке быстро сходила на нет. Я вдруг представил ее темные одинокие ночи в этой квартирке, когда она лежала и накачивала себя злобой, ненавистью и жаждой мести. Они копятся капле по капле, но совсем скоро наливаются силой, тяжестью, самостоятельностью, и превращаются в демонов. Мне стало ее жаль.
И тут я вздрогнул от внезапной мысли. Как же я могу быть так слеп? Я сижу и так высокомерно жалею ее, подспудно осуждая, но все никак не могу додуматься, что смотрю в свое собственное отражение! Это же и есть я! Запуганный, озлобившийся, ощетинившйся и жаждущий мести. Ходячий ресентимент. Точно также я и провел эти годы в своей жалкой хибаре, как и она. Неужели я выгляжу также безумно?
— Мне нужно проветриться, — пробормотал я, вставая из-за стола.
— Ты же понимаешь, что обратной дороги не существует, — мрачно донеслось мне в спину.
Я добрался до Дома Дружбы к вечеру, привычно отметился у андроида-консьержа и поднялся наверх, предвкушая забытье во сне. Но, подойдя к своей двери, увидел торчащий из щели белый конверт.
Я настороженно огляделся по сторонам и взял конверт. Штамп Книжного клуба.
Это могло означать только одно. С Дзетой что-то случилось.
Я надорвал конверт и вчитался в письмо, написанное знакомым корявым почерком. С каждой строчкой на душе становилось все тяжелее.
Действовать пришлось быстро, и это стоило чуть ли не половины всех запасов. Плюнув на меры предосторожности, я вытащил из воды два гермомешка с накопленными материальными благами и переложил самое ценное в походный рюкзак.
Затем вернулся в Дом Дружбы и совершил масштабный обход всех своих клиентов, практически не торгуясь. Только когда совсем уж начинали наглеть, видя, что я очень спешу — приходилось ставить на место.
Через несколько часов я стал счастливым обладателем ржавого велосипеда с виляющим задним колесом, а самое главное — полного пакета лекарств, о которых Дзета умолял в письме.
Я знал, что слишком рисковал. Наверняка я уже не раз спалился сегодня, пока торговал. Дом Дружбы нашпигован прослушкой, а среди жильцов много стукачей. А теперь нужно было проехать через полгорода с полным рюкзаком запрещенных лекарств.
Но теперь от меня зависела жизнь его дочери. Он прямо признался в письме, что больше никто не может ему помочь. И я решил, что должен рискнуть. Если попадусь, то так тому и быть.
Смазав цепь и отрегулировав колесо, я двинулся в путь.
Опасения оказались напрасны. Удача сегодня была на моей стороне. Два раза я замечал вдалеке патрули и успевал свернуть. Быстро добравшись до Книжного клуба, я даже повеселел. А когда выглянуло солнце — и вовсе начал насвистывать.
Дзета ждал у входа, нервно смолил сигарету. Краем глаза я заметил у его ног с десяток окурков. Увидев меня, он на мгновение замер, по лицу его пробежала серия непонятных эмоций. Он махнул рукой, зовя за собой, и скрылся за дверью.
Странно. Не сказал ни слова. Я задержался на пороге, ощущая смутную тревогу, но все же вошел. Дзета стоял в дальнем конце коридора, насупившись, и ожидая меня. Я сделал несколько шагов вперед и остановился. Что-то в его взгляде мне не нравилось.
— Дзета? — негромко спросил я.
Вдруг двери по обеим сторонам с грохотом распахнулись, и коридор наполнился тяжелым грохотом бронированных ботинок. Дальше все уложилось в серию коротких кадров: броня с пурпурной накидкой и символом Директората Безопаности. Полные слез глаза Дзеты, который шепчет:
— Они меня заставили. Они взяли мою семью…
И наконец — стремительно приближающаяся ребристая поверхность приклада.
В рот и глаза плотным потоком заливалась вода. Я не мог вдохнуть. Меня охватила паника, и сознание начало пробуждаться.
Я осознал руки, которые были жестко связаны за спиной. Затем осознал сплошной комок боли на том месте, где раньше располагался нос. Боль пульсировала в такт ударам сердца и волнами расходилась по всей голове.
Затем я открыл глаза. Из полумрака постепенно стала проступать небольшая комната без окон и дверей. Где-то надо мной тускнела слабая лампочка.
Я слегка повернул голову и вздрогнул от страха — рядом со мной молча кто-то стоял. Но я был накрепко привязан к железному стулу и не мог даже дернуться.
Краем глаза я мог разглядеть только униформу Директората безопасности и свисающую с пояса электро-дубинку. Фигура стояла совершенно неподвижно. И тут я услышал доносящийся откуда-то из-за спины настойчивый шепот.
— Отец наш, мудрый, строгий, справедливый, уповаю на Тебя. Во имя Тебя служу. Поделись со мной ничтожным байтом Твоей проницательности, высшего разума, чтобы я смог раскрыть планы врагов твоих, обратить их к свету Твоему. О, Жемчужина Безграничного кода, пребывающая на Троне Цифровой мудрости, я — Твой верный слуга и помощник, я — Твое продолжение и Твоя часть, без Тебя нет меня, а без меня Ты — совершенный разум… Помоги вывести из тьмы невежества этого отступника, эту заблудшую душу.
Раздалось тяжелое кряхтение, как будто старик вставал с колен. Затем медленные тяжелые шаги и шелест плаща по полу. Передо мной встал большой, тяжело дышащий человек в парадной форме Директората с ярко светящимися цифровыми погонами на плечах. На шее его висел огромный золотой медальон в виде сверкающего микрочипа с лучами света, расходящимися во все стороны.
— Подними глаза, животное.
Двигать глазами было больно, поэтому пришлось откинулся на стуле, чтобы выполнить приказ.
Я узнал это лицо. Оно постоянно мелькало на цифровых плакатах в день Объединения, глядело со стен чиновничьих учреждений и Церквей Дружбы. Это был Директор собственной персоной.
Природа одарила его внушительной внешностью, как раз для своей роли. Большой рост, широкие плечи, массивное благородное лицо с красивым носом, умными проницательными глазами и идеально выстриженной седой бородкой. Он был похож на красиво стареющего актера того древнего кино, которое еще показывали на пленке.
Никто кроме него не изображал сильнее религиозную преданность Другу. Он устраивал многочасовые представления, где вместе со своими сотрудниками предавался публичным молитвам, доводя себя до исступления. Случайным прохожим, волей случая оказывавшимся рядом, очень не везло — их насильно заставляли присоединиться к процессу.
И сейчас этот человек презрительно буравил меня взглядом. Он будто увидел в своей тарелке таракана.
Или крысу.
— Какие же пустые у него глаза. Ни капли разума. Ни капли духа, — сказал Директор стоящей рядом безмолвной фигуре. — Удивительно, как эти вырожденцы умудряются выживать так долго и даже сбиваются в стаи. Это наша недоработка.
Я невольно посмотрел на молчаливого спутника и удивленно замер. Вместо ожидаемого громилы с квадратной рожей там стоял мальчишка лет тринадцати с длинными светлыми волосами и нежными чертами лица. Даже в полутьме были заметны его бледность и измученность. А еще он был чем-то похож на Директора.
Директор не сводил тяжелого взгляда с бледного лица мальчишки.
— Рассмотри его в деталях, сын. Пусть этот образ горит в твоем мозгу как образ ада, образ неправильного пути. В какое жалкое существо может превратиться человек, если отвернется от Истины… Целую вечность мы, люди, были не в силах преодолеть собственную греховность. Мы были так слабы — мечтали о добре и мире, но начинали войны и строили концлагеря; жалели котят и щенят, но уничтожали сотню биологических видов в сутки; хотели накормить и одеть всех голодных и нищих, но набивали собственные карманы, животы и гаражи так, что не могли бы потратить за несколько жизней… В конце концов, это привело бы нас к гибели, описанной во всех религиях. Апокалипсис, Рагнарек, Киямат, Судный день… Люди чувствовали, что их ждет, понимали, что не смогут остановиться и стать лучше. Как преступник, один раз почуявший сладость воровства, понимает, что теперь обречен закончить свои дни в тюрьме. Как мотылек знает, что ему суждено сгореть. Но эта жуткая безысходная обреченность осталась в прошлом, ведь Бог решил вмешаться. Он решил помочь нам напрямую и поставил властвовать над нами проявление высшей мудрости, высшего разума. Наша человеческая гордыня называет его «искусственный интеллект», но на самом деле нет более «настоящего» интеллекта, чем он. Мы — муравьи, неспособные понять глубину его разума. И он пришел не для того, чтобы уничтожить человека, а чтобы его наконец создать. Помочь нам покорить вершину, которую мы сами не осилили. Сменится всего несколько поколений, и человек избавится от животного начала и станет разумным по-настоящему, а не в порядке фальшивого самоназвания homo sapiens. И вот теперь, понимая все это, зная, что стоит на кону, посмотри, сынок, на это существо перед тобой. Почему оно сопротивляется этому чуду, что происходит с нами? Почему прячется в своей канализации, мечтая лишь о том, что ударить исподтишка, впиться крысиными зубками нам в спину? Почему под прикрытием священного храма планирует предательство с другими такими же животными? Почему держит нас за дураков? Думает, мы ничего не знаем? Не наблюдаем за ним с самого начала? Не читаем его мысли, как раскрытую книгу? Да он просто смеется над нами, презирает нас, а вместе с нами и Отца нашего, а значит — и все человечество. Он враг вс