Итак, я начал читать. И очень скоро понял, что листаю страницы необыкновенной — святой книги. Увы, это открытие меня не особенно взволновало. Медленно, позорно медленно проникался я сутью и духом бессмертных страниц, но все-таки это происходило, что также вызывает во мне заслуженную гордость. Жуткие галлюцинации посещали меня в тот период, и вообще, что-то непонятное творилось с моим устойчивым (как я раньше полагал) рассудком. Я вчитывался и размышлял, размышлял и вчитывался, я излечивался, прозревал, и я достиг Понимания.
Неописуемые ощущения. Неописуемое время. Мои слова жестки и неточны, слова вообще слишком ограничены. Я не знаю Твоих слов… Чтобы рассказать о том удивительном периоде, надо наполнить ускользающий, непокорный текст живительной силой Твоей, Книга. Надо передать содержание Твое. Разве доступно мне это чудо? Те, кто вошел в Тебя, кто изведал благодать Твою, они поймут. Братья неведомые — они поймут. А что могу я, жалкий грязный червяк, едва оправившийся от душевного недуга? Недуга, длившегося двадцать пять лет…
Что я могу описать?
Я полон нетерпеливого желания описывать себя нынешнего. Когда требует рука, выводящая на бумаге неровные строки, я описываю себя прежнего. Что было между этими двумя «Я» — главная загадка моей Кельи.
МИР (продолжение)
Сколько времени он сидел — неизвестно. Часов в ванной комнате не было. Во всяком случае, не более ста двадцати минут. Он не возмущался, не ломился, не хныкал. Он отдыхал.
Звонок в дверь заставил его вспомнить, где он и зачем.
Прислушался. Раздался бодрый возглас:
— Ну как, стервы, проспались?
— Не волнуйся за нас, ублюдище, — последовал нежный ответ. — Иди лучше вон с тем придурком разберись.
— С Люмпом?
— Да нет! С хозяином.
— С кем?
— С хозяином квартиры этой. Как его… С Холеным.
Молчание.
— Врете, — и через некоторое время. — Где он?
— В ванной. Мы его заперли.
— И как?
— Пока молчит.
Мужской голос казался знакомым. Уверенный, наглый голос.
— Выпустите! — крикнул Холеный.
Приблизилось топанье, дверь открылась. Несомненно, новый гость был знаком. Низкорослый, плотный, со взбитыми волосами. Правильно, девочки же говорили! Голяк — такая кликуха, а настоящее его имя…
— Костя! — сказал Холеный. — Что это… — он вспомнил приличествующую ситуации грубость, — за драные мочалки под моей крышей?
Голяк долго вглядывался — изучал, припоминал, удивлялся. Наконец, решил поработать языком:
— У Люмпа спрашивай, это он с ними живет. А ты… У кого прятался, чистюля?
— Путешествовал.
— В астрале?
— Почти.
— Расскажешь?
Вновь повеяло странной надеждой.
— Хочешь, пойдем со мной, покажу.
— Ладно, я пошутил, — тут же среагировал Голяк. — У меня ноги болят. И жить охота.
Холеный слез с ванны и двинулся прямо на него — в коридор, в прихожую, в комнату.
— Воняет же от тебя, — поморщился Голяк, отступая.
Девочки увлеченно смотрели видео. На экране кому-то вспарывали живот.
— Что же вы, стервы, так с хозяином обошлись? — спросил Голяк. — Поиграли бы лучше, как вчера со мной! — он загоготал.
— Люмп здесь так и живет? — зачем-то поинтересовался Холеный, указав рукой на брошенное возле стены тело друга. Тот был повернут на спину.
— Да, он что-то наврал твоим родителям.
Голяк тяжело плюхнулся на матрац. Очень кстати рядом с ним оказалась бутылка «Гаяне», он откупорил ее, сделал глоток, поставил обратно. И поморщился. От вина или от мыслей?
— Хорошо, что ты вернулся. За тобой ведь должок есть. Помнишь, диски у меня брал? А сам растворился. Я помню. Фильмецы там клевые. А я тут недавно в одной компании тусовался, так у них должников очень интересно учат. Приводят клиента в специальную квартиру, где соседи вокруг куплены и свое место знают — кричи, не кричи, ни одна собака к телефону не подойдет. Так вот, приводят его, он ничего не подозревает, а там собраны мужики отборные, страстные. Ставят его в позу — ну и начинают…
— Возьми, — сказал Холеный.
Он поспешно достал из рюкзачка стопку дисков.
Голяк осекся. Недоверчиво раскрыл пару коробок…
— Надо же. Я думал, они давно накрылись… Фильмы-то хоть понравились?
— Я их не смотрел.
— Ну ты даешь! Если нужны, оставь себе. Я уже взял из твоей коллекции на замену. Все тип-топ. Я что, ждать тебя должен был?
Голяк снова глотнул из бутылки. Очевидно, хотел пить. Или для смелости. Он начал новый разговор, крайне важный, можно сказать — принципиальный.
— Да, вовремя ты вернулся. Вечером классная тусня наметилась. Здесь, в твоей квартире. Про Фигу слышал когда-нибудь?
Холеный не ответил. Впрочем, кто в городе не слышал про Фигу, большого человека в маленьком Питере? Просто смешно.
— Так вот, сегодня собирались прийти парнишки из толпы Янки. А Янки как раз человек из толпы Фиги! Просек?
— Костя, мне плевать, — сказал Холеный, глядя приятелю в глаза. Ему было нехорошо. Ему становилось все тоскливей.
— Как это? — Голяк заморгал. — Бастуешь, что ли? Договорено ведь, назад не раскрутишь! Люмп договаривался! Телок притащат.
Холеный отвернулся.
— Делайте, что хотите, — и повторил равнодушно. — Плевать.
Люмп вдруг шумно вздохнул, пошевелился и сел. Мальчик кинулся к нему, обрадованный, но тот уже упал обратно. Затылком в расплющенный яблочный огрызок. Друг продолжал купаться в неведомых океанах.
— Я не понял, — мрачно уточнил Голяк. — Ты даешь свою крышу или нет?
— Даю, — сказал Холеный.
Он побрел из комнаты. Вышел в прихожую, щелкнул замком входной двери.
— Эй, куда? — крикнул Голяк.
— Не твое дело, — прошептал мальчик.
— Ну-ка, стервы, кончаем валять дурака! — Голяк продолжил крик. — Офигели? Народ скоро будет, массовка, небось, уже тачки ловит! Вырубайте аппарат! Одна в лабаз, вторая на кухню, быстро!
Холеный захлопнул за собой дверь.
— Мама, — сказал он.
Телефонная трубка в его руках взорвалась:
— Малыш! Малыш! Это ты? Алё!
— Это я.
— Боже… Малыш, ты где!
— Я дома. Говорю от соседки с третьего этажа.
На другом конце города возник ураган эмоций. Сначала мама пыталась рыдать. Потом пыталась смеяться. Потом стихия угомонилась.
— Почему от соседки, а не от себя? — спросила мама звенящим от радости голосом.
— У меня гостей полон дом. Не хочу, чтоб слышали.
— Ну так гони их в шею!
— Обязательно.
У тебя все в порядке, малыш?
Он ответил:
— Конечно.
— А где ты был?
— Я все расскажу. Только не по телефону, ладно?
— Понимаю… — мама прерывисто вздохнула. — Я так волновалась! Так волновалась… Тебя нигде нет, не звонишь, отвечаешь на звонки, не приходишь, никто ничего не говорит. И Федька еще нагнал страху…
— Тебе звонил Люмп?
— Нет, Федя зашел без звонка. Сказал, что ты безумно влюбился в какую-то девицу с Дальнего Востока и тут же улетел с ней туда. Будто ты просил через него передать нам, чтобы мы не беспокоились, мол, ты побалуешься и вернешься. Извини, он очень хороший паренек, но не могла же я поверить в такую глупость! Знаешь, я решила, что у тебя неприятности, и тебе надо скрываться… От каких-нибудь твоих гнусных приятелей или от милиции. В милицию я на всякий случай не заявляла. Но малыш, еще немного, и я бы не выдержала! Пошла бы.
— Прости меня, — сказал он внезапно.
— У тебя точно все в порядке? — мама снова забеспокоилась.
Он улыбнулся:
— Я ведь уже дома!
Она еще повздыхала, успокаиваясь, приходя в себя от радостного потрясения.
— Ладно, малыш. Ты у меня взрослый мужчина. Я ни о чем не спрашиваю. Но вообще-то если твои неприятности связаны с финансами, мог бы сразу сказать, еще прошлым летом.
Чудесное воспоминание наполнило телефонную кабину: свеча… горящие купюры… Он ответил:
— Не волнуйся, у меня с финансами нормально.
— А то твой Люмп просил у меня деньги, сказал, что перед самым отлетом ты у него взял в долг. Я ему, конечно, не дала. Если бы ты позвонил или оставил записку… Ты ему вернул?
— Вернул, — соврал он; другого выхода не было. — А с ключом как?
— Дала ему запасной ключ. Он сказал, что по твоей просьбе присмотрит за квартирой. Я подумала: если он даже и темнит, и вообще — все наврал, за квартирой в любом случае надо присмотреть, да? Или зря я это…
— Правильно, мама, не волнуйся.
— Федя хороший мальчик, хоть и потешный. Из всех твоих ему одному можно доверять. Не обчистит же он тебя?
Мама уже совершенно успокоилась. Обрела привычную твердь под ногами. Разговаривать с ней было легко и приятно.
— Хочешь, я сейчас приеду? — предложил он, поддавшись душевному порыву. Мама замялась.
— Знаешь, у меня тоже гости… Я страшно хочу тебя видеть, малыш! Страшно! Давай завтра, а?
Он огорчился — умеренно, в пределах разумного.
— Папа там как?
Теперь мама заметно напряглась.
— Отец в командировке, — сухо сообщила она. — Жив, здоров.
— У вас-то самих все в порядке?
— Как нельзя лучше, — еще суше произнесла мама. С тайным, только ей известным смыслом.
— Понятно… Ладно, счастливо.
Человек нажал на кнопку. В трубке успело только пискнуть: «Малыш, я страшно рада…» Он тяжко усмехнулся. «Гости, отец в командировке». Скорее всего — банальщина.
Мама так и не назвала его по имени.
Трудно воспроизвести дословно столь интимный разговор. Может, таким он был, может не совсем таким, может и вовсе не таким. Невозможно передать на бумаге сумбурные речи взволнованной матери! Но суть разговора ясно видна: мать была далеко. На другом конце города. И — самое важное — она вполне обошлась без имени сына. Самое странное…
Беглец спустился во дворик. Привычнейшее, почти родное место, неразрывно связанное с понятием «дом». Он вошел в крошечный скверик посередине и сел на скамейку. Прямо напротив скрипел дверью его подъезд — также почти родное место. До него было не больше двух десятков шагов. А в скверике на второй скамейке сидела женщина с ребенком. По всей видимости, бабуля с внучком.