Кабинет генерального директора фирмы «Щит» больше походил на музейный зал, где демонстрировались образцы холодного оружия, чем на рабочее место предпринимателя. На одной стене красовались всевозможные клинки, на другой – средневековое огнестрельное оружие. Мебель была подобрана в соответствии с этими музейными экспонатами. Эту привычку к собирательству старинного оружия Пётр Ефимович приобрёл ещё с детских лет, когда он с мальчишками на полях былых сражений доставал ржавые кинжалы, пистолеты и ружья. Так уж получилось, что дальнейшая его судьба также была связана с вооружением – он был военный. Теперь, когда и мальчишество, и офицерство остались в прошлом, коллекционирование могло отмотать лет, этак, тридцать, сорок назад и перенести его практически в любое время, к которому возврата уже нет. Единственное, что возвращало человека, попавшего в этот кабинет, из прошлого в настоящее – это фотография молодого человека, явного представителя двадцать первого века. Это был сын генерального директора. Эту фотографию он всегда носил с собой. Даже когда Петру Ефимовичу приходилось выезжать по делам, он никогда не забывал забрать фотографию со стола и переложить её в портфель. Он сделал этот снимок, когда его сын поступил в институт. Какая тогда в семье была радость! Казалось, что все нескончаемые заботы и переживания в прошлом, сын вышел из детского возраста, он стал взрослым человеком. Родители теперь могут передохнуть. Впереди оставалась только женитьба, и его Дима из вчерашнего птенца превратился бы в настоящего мужчину, который не только не требовал бы защиты со стороны родителей, но и сам бы мог стать их защитой и опорой. Увы, но этому не суждено было сбыться. Сейчас сын больше, чем когда-либо, нуждался в защите, и защиту эту ему могли дать только родители.
Пётр Ефимович сидел за столом и смотрел на фотографию сына. В кабинет осторожно заглянула секретарша. Он оторвал взгляд от портрета и вопросительно посмотрел на неё.
– Пётр Ефимович, как вы съездили?
– Ничего, Маша. Ничего хорошего. Пока половину срока не отсидит, об условно-досрочном освобождении рано думать. И то, это при условии, что не будет никаких нарушений режима.
– О чём вы говорите? Он же у вас такой хороший мальчик.
– Там, знаете ли, не курорт. Всякое может статься.
– А вы его самого видели?
– Видел.
– Ну, и как он?
– Говорит, что нормально. Как он выразился, содержание полностью соответствует проступку.
– Господи, чего только люди из-за любви не делают? Зато теперь-то будет на молоко холодное дуть.
– Представьте, нет. Он уверен, что эта девица ни в чём не виновата.
– Да как же не виновата, если он всё своими глазами видел? Как он её раньше-то не раскусил? Воистину говорят, что любовь слепа.
– Любовь тут не при чём. Я, старый дурак, и то ничего не заметил. Она же дочь моего старого сослуживца. Я всегда его очень порядочным человеком считал. Никак не мог предположить, что он так дочь воспитает.
– Значит, не такой он и порядочный, раз такие дела…
Петру Ефимовичу становилось легче, когда он говорил о сыне с секретаршей. Наверное потому, что она понимала его и сопереживала вместе с ним, однако телефонный звонок из приёмной прервал их диалог. Маша побежала снимать трубку, а генеральный директор вновь стал смотреть на фотографию сына, не в силах вернуться к делам после свидания с ним.
– Это вас, – раздался голос Маши, – заместитель.
Он нехотя взял телефонную трубку.
– Пётр Ефимович, у меня к вам разговор неприятный, – послышался голос зама.
– Заходи, я сейчас свободен.
Через минуту зам уже сидел напортив него.
– Что-то случилось, – спросил его Пётр Ефимович, – что-то неприятное?
– Боюсь, что да.
– Ну, говори, не томи, что там у вас ещё?
– Конкуренты клиентов оттягивают. У нас уже третий договор расторгнут.
– Причина?
– Утечка информации.
– Откуда токая уверенность?
– Конкуренты демпингуют. Знают о нас практически всё. Если так дальше пойдёт, нас ждут крупные неприятности.
– Что ты понимаешь под большими неприятностями?
– Банкротство.
– Со службой безопасности говорил?
– Говорил.
– Что они?
– Они уверены, что кто-то наш на конкурентов работает.
– Если работает на конкурентов, значит, уже не наш.
Пётр Ефимович вызвал секретаря.
– Начальника службы безопасности ко мне, срочно.
Совещание, которое началось так неожиданно, проходило в обстановке строгой секретности.
– Проверили каждый отдел, изучили личные дела каждого… – докладывал начальник службы безопасности.
– Надо проверять тех, кто к нам пришёл недавно, – прервал его директор.
– Мы уже это сделали. Если отбросить тех, кто не имел доступа к информации, остаётся только один, – начальник службы безопасности положил перед директором личное дело. – Более того, начальник отдела позволял этому программисту скачивать программы и базы данных для работы дома. Предлагаю начальника отдела немедленно уволить, а программистом надо заняться нашей службе вплотную.
Пётр Ефимович, не моргая, смотрел на личное дело и ничего не говорил. Заместитель и начальник службы безопасности переглянулись.
– Пётр Ефимович, вы слушаете нас? – спросил заместитель.
Но генеральный директор продолжал молчать и смотреть на фотографию, которая была приклеена к личному делу.
– Это что, злой рок? – наконец смог вымолвить он.
Но слова эти прозвучали так тихо, что никто из присутствующих не услышал их.
– Разрешите, мы займёмся программистом? – снова повторил своё предложение начальник службы безопасности.
– Разрешить вам? – переспросил его директор.
– Нам, а кому же ещё?
– Нет, – ответил директор тихо, – не разрешаю.
Оба сотрудника удивлённо посмотрели друг на друга.
– Я принимаю твой вызов, – продолжал директор.
– Какой вызов? – не понял заместитель.
– Идите, работайте.
– А что нам с этим делать, – зам показал на личное дело.
– Ничего, отнесите эти бумажки в отдел кадров. А его, – директор показал пальцем на фотографию сотрудника, – пригласите ко мне.
– Может быть, вы оставите пока личное дело у себя, – предложил заместитель, – вы же ничего про него не знаете.
– Я не знаю? Я очень хорошо всё знаю. Идите и выполняйте, что вам приказывают.
Совещание закончилось. Пётр Ефимович снова остался один. Он печально посмотрел на фотографию сына и сказал:
– Нет, сынок, этот вызов должен принять я.
В кабинет снова заглянула секретарша.
– Пётр Ефимович, вам кофейку сделать?
– Кофейку? Нет. Ты вот что лучше сделай: сейчас придет ко мне Андреев, ты впустишь его и сразу уходи, поняла?
– Куда уходить?
Вместо ответа директор только посмотрел на неё. От этого взгляда у Маши мурашки побежали по спине.
– Поняла, – тихо ответила она и закрыла дверь кабинета.
Михаил Александрович уже собирался идти домой, когда его вызвали к директору. Он так растерялся, что даже не заметил, как пошёл к начальству в одной перчатке, вторая так и осталась лежать на его столе. Однако он удивился ещё больше, когда зашёл в приёмную.
Как только он зашёл туда, секретарша испуганно посмотрела на него и спросила:
– Вы Андреев?
– Андреев, а что?
– Директор ждёт вас.
Михаил Александрович взялся за ручку двери. Секретарша, как ошпаренная вскочила со своего стула и преградила ему дорогу.
– Не понял?
– Обождите, мне срочно уйти надо.
– Ну, так и идите.
– Прошу вас, подождите секундочку, – она стала судорожно складывать что-то себе в сумку, задвигать ящики стола, а потом, бросив всё, зажав под мышкой сумку, из которой всё падало, подбежала к двери.
– Заходите, – крикнула на ходу секретарша, выскочила из приёмной и закрыла за собой дверь.
Михаил Александрович, ничего не понимая, зашёл в кабинет. За столом сгорбившись сидел человек и неподвижно смотрел в одну точку. Лица его не было видно. Наконец человек медленно повернулся к нему. Михаил Александрович остолбенел.
– Это ты?
– Боже, как трогательно! А то ты не знал, у кого работаешь?
– Я сейчас же напишу заявление об уходе!
– Ну, теперь-то конечно. Когда ты меня обокрал, можно и свалить. Только я не понимаю – за что?
– Ты что мелешь? Ты хоть отчёт отдаёшь своим словам?
– Я то, как раз, отдаю. Ты – единственный человек, который выносил за пределы фирмы базы данных. Тебя вычислили. Может быть, хватит врать? Будь мужчиной, если попался, так хоть имей мужество признаться в этом. Или ты уже забыл, что такое офицерская честь?
– И это ты говоришь мне о чести? Ты, кто вырастил урода, а не сына, подонка, а не мужчину. А теперь ты не нашёл ничего лучшего, как обвинить меня в воровстве? Тебе дочери моей мало?
– Твоя дочь шлюха! А ты, её отец, – вор!
– Ты ответишь за свои слова, сволочь!
Михаил Александрович весь затрясся от ярости. Только сейчас он заметил, что выглядел смешно. На его руках была только одна перчатка. Он со злостью судорожно попытался стащить её с руки. Но перчатка не слушалась. Тогда Михаил Александрович дёрнул перчатку изо всех сил. Перчатка, соскользнув с кисти, вырвалась, описала дугу, ударила прямо в лицо директору и упала на пол.
– Можно и так, – багровея сказал Пётр Ефимович.
Он медленно поднял перчатку, потом отвернулся от Андреева и подошёл к стене, на которой висели старинные клинки.
Не успел Михаил Александрович опомнится, как на стол, возле которого он стоял, со зловещим звоном упала сабля.
– Защищайся, подлец! – крикнул директор и, не дав противнику опомниться, изо всех сил махнул клинком.
Михаил Александрович чудом увернулся от удара.
– Это тебе за сына моего!
Остриё просвистело у самого уха.
– Это за воровство!
Клинок звонко ударился о саблю, которую Андреев подставил под удар. Удары сыпались один за другим. Пётр Ефимович вкладывал в них всю свою силу. Перед ним стоял не противник, перед ним был сам злой рок, который посадил его сына в тюрьму и который хотел теперь отнять у него всё.