тра клоунского искусства, что она говорить не умеет, а потому ей и не суждено проходить степенно и с достоинством. И ее не проводят со счастливой улыбкой к самому директору данного средоточия культуры. А там парочка смешных фраз, несколько восхищенных комментариев по поводу величественности здания и вкуса оформителей, и вот уже гость, стоя несколько сбоку от общей, медленно ползущей очереди, с восторгом рассматривает знаменитую картину «Последний день Помпеи» в иной интерпретации. Да такой интерпретации, что сомнений в ее авторстве не оставалось. И хоть и значилось под картиной незнакомое имя «Миха Резкий», Леонид был уверен: так в этом мире назвал себя Борис Ивлаев!
Ну а когда присмотрелся к картине «Маха обнаженная», то только слюнки глотал непроизвольные. Гойе и не снилась такая великолепная натурщица, которую Ивлаев изобразил словно живой. И у этой картины зрителей буквально подталкивали четыре дюжих служителя, приговаривая однотонно:
– Проходим! Проходим! Не задерживаемся!
Иначе там образовалась бы жуткая пробка.
«Ай да Борька! Ай да гений! – восторгался Найдёнов своим земляком. – Такую красоту сотворить умудрился!.. И где только такую куколку отхватил?! Везет же пацану!.. Но и я сглупил, заявляя о покупке таких картин для своего арляпаса… Если я их там повешу, зрителей прибавится точно, вот только тогда ни на моих танцовщиц никто не взглянет, ни к моим репризам никто не прислушается… Хе-хе! Ладно, друг, я иду за тобой! Держись!»
Глава девятнадцатая
Отрыв от погони
Пока я сращивал раны Емельяна, Неждан снял с убитых по патронташу, в которых оказалось по два «чужих» груана. Ну и мимо нескольких полезных каждому воину мелочей не прошел, собрав с полмешка трофеев. Кому они будут принадлежать в дальнейшем, его не волновало, это решать командиру. Мы двинулись догонять караван. Возле нашей с Ксаной пещерки следовало сделать привал и достать припрятанные там вещи и груаны банды Витима.
А еще там было много рыцарского снаряжения и вооружения, которого тут не имел никто. О пружинной каленой проволоке я никому и не заикался: создание метателя в виде доски дело еще нескорого будущего. Да и арбалет можно будет достойный соорудить, имея металл, который я выдурил у наивного искусственного интеллекта, заведующего обеспечением тех, кто отправляется на Дно. Сколько бы тут и чего ни было, но свое добро я намеревался забрать и тащить, если понадобится, на собственном горбу.
Место вчерашнего побоища мы прошли, зажимая носы. Такое количество начинающей гнить плоти не могли проглотить и тысячи собравшихся здесь шавок. Падальщики валялись вокруг, не в силах двигаться от переедания и порой даже не рыча, когда мы отшвыривали их пинками с дороги. Здесь я впервые увидел ярко-розовых мохнатых гусениц с руку человека. Эти поедатели плоти копошились чуть ли не везде, куда доставал взгляд.
– Мохасики, – пояснил с какой-то лаской Неждан Крепак. – Редко появляются из земли и только вот в таких случаях. Безобидные существа… если их не трогать.
– Плюются ядом? – попытался угадать я.
– Хуже! – рассмеялся ветеран. – Так бьют молнией, что человек валяется часа два в отключке. Шавки к ним, даже умирая с голоду, ближе, чем на полметра, не подходят. И тервели стараются мохасиков не затоптать нечаянно, а то им тоже достается…
– Неужели в обморок падают?
– Да нет, просто минут пять стоят на месте и ошарашенно оглядываются. Словно забыли, куда шли и что делали.
– Так в этот момент и надо их… – я копьем наколол воображаемого противника.
Знаток местных реалий с досадой цокнул языком:
– Такие чудеса редко случаются. Там, где мохасики, и тервели, и байбьюки стараются не появляться.
Я смотрел на диковинных гусениц и старался понять смысл их существования. Они здесь вместо муравьев? Или вместо крыс? Кто-то их создал специально? Иначе зачем у них такая жесткая защита ударами током? Существо «мохасик розовый, трупы поедающий, током бьющийся» настолько ценное, что его стоит изучить. Это же небольшой генератор! И его можно приспособить для здешнего быта.
Мы догнали караван и остановились на привал. В другую каверну можно было пройти либо через пещерку, либо двигаясь по дороге в обход. Повозки через пещеру не пройдут, их надо будет разбирать и таскать груз на руках. И я решил разбить караван на две группы: повозки отправить по дороге, а самому вместе с Ксаной заняться припрятанным добром. И Емельяна с собой взять.
Только на привале рыцарь рассмотрел мою подругу, которая раньше скрывала лицо под шлемом, и выпучил глаза от восторга:
– Ай, да Молчун!.. Ай, да рыцарь-соратник!..
Я никак на это не отреагировал и обратился к двойняшкам:
– Снажа Мятная и Всяна Липовая, подойдите ко мне!
А затем во всеуслышание повторил примерно то же, что сказал Неждану возле Пяти Проходов, и, вложив по одному, пока еще ничейному груану в трофейные патронташи, прикрепил их у растерявшихся девушек на талии. Затем два «чужих» груана подарил вместе с патронташем Фране, пообещав, что следующий ничейный трофей будет для нее. То есть я как бы окончательно закреплял равенство в нашем отряде и материально подтверждал, что рабов среди нас нет. Все мы – равные обладатели самой ценной здесь валюты.
Не скажу, что при этой сцене все выглядели радостными. Двойняшки боялись поднять глаза. Франя испуганно косилась то на одного, то на другого мужчину. Ксана сверлила меня взглядом, ноздри ее трепетали, и я так и не понял, то ли от гордости за меня, то от искреннего желания подраться. Ольшин кривился, словно съел лимон. Бывшие исполнители тяжело и грустно вздыхали. Лузга Тихий выглядел обиженным (ему-то пока ничего не досталось, а он вроде мужчина!). Ратибор Палка был возмущен. Я догадывался, что он мне еще припомнит такую самодеятельность. А его старый друг Неждан откровенно радовался.
Невозмутимым, словно старый индеец, сидящий на раскаленных углях, выглядел только Сурт Пнявый. Ну, от него я пока никаких эмоций и не ожидал. А вот что с ним будет, если он своим трудом заслужит свой первый груан?
Поживем – увидим…
Привал окончился, одиннадцать человек впряглись в повозки и направились дальше по дороге. Глядя им вслед, я лишний раз убедился, что огромные колеса легко преодолевают любую ямку или бугорок.
– Иди прямо вверх, там увидишь пещерку, – сказал я Емельяну. – А мы с Ксаной смотаемся к нашему тайнику за трофеями и нашим барахлишком оттуоттудада.
И отправился с подругой к хорошо заметному мне крученому корню-дереву. Пока шли – молчали. А когда я, прихватив веревку, стал карабкаться к своду, моя спутница все-таки высказалась:
– Надо было эти груаны мне отдать! Или себе оставить! Или ты этим девкам больше доверяешь? А вдруг они сбегут?
Я замер, уставившись на нее с укором:
– Как тебе не стыдно?! Как ты можешь сомневаться в своих новых подругах?
– Какие они мне подруги?! – проворчала красавица. – Я им точно глаза выцарапаю, если они посмеют еще раз на тебя так смотреть! Только и делают, что на тебя косятся, каждый твой шаг замечают и между собой как крыски шушукаются! У-у-у! – она со злобой сжала кулачки. – Ну вот скажи, разве мало им вокруг мужиков? Чего это они пытаются помешать нашим отношениям?
Я помолчал и вкрадчивым голосом поинтересовался:
– А разве между нами есть какие-то отношения? Ну, кроме дружеских, конечно.
Ксана усмехнулась:
– Только не надо притворяться недоумком, тебе это не идет. Да и не поверю я. Или ты ждешь, что я сама буду проявлять инициативу? А ты будешь себя вести как зажравшийся рабовладелец и шага навстречу не сделаешь? Ха! Не много ли ты себе позволяешь?
Вот так вот! Я еще ничего не сделал, а меня уже и обругали на голом месте. Ни за что! Или как раз за то, что ничего не сделал?.. А желаю ли я таких отношений?
Продолжив подъем, я стал размышлять.
Хочу ли я, скажем так, секса с Ксаной? Ну и чего скрывать? Конечно – хочу! Как любой здоровый молодой самец, у которого гормоны хлещут через край даже в самых тяжких ситуациях. Ведь не надо врать самому себе: что бы мы ни творили, от чего бы ни спасались, у меня всегда проскакивают некие потусторонние мысли. То ножка женская мне видится голая сквозь брюки, то попа непроизвольно завораживает, заставляя тормозить даже во время бега, то голосок томный звучит, словно музыка летнего, несущего прохладу и покой ручья. То вообще хочется прижаться к пышным волосам и просто замереть на какое-то время, словно ощутив себя в ином мире…
Понятно, что стоит мне только ощутить Ксану в своих объятиях, как мой мозг будет отгорожен от тела непроницаемой стеной. Или не будет? Все-таки я не зверь какой-то, прекрасно себя знаю и в любом случае постараюсь доставить удовольствие не только себе. Тем более что моя бурная юность успела получить высшее образование в сфере сексуальных удовольствий. То есть в этом плане я за себя могу поручиться: в скота не превращусь.
А что мне не дает расслабиться до конца и принять Ксану с тем же удовольствием и даже вожделением, как я, например, воспринимал Мансану?
Первое: девушка мне сразу не понравилась своим снобизмом, спесивостью и высокомерным презрением ко всем окружающим. Хотя чуть позже оказалось, что все это относилось к старшине управы Борею. Но факт такой имелся, а начальное ощущение западает в душу чуть ли не навсегда.
Второе: Ксана хотела меня убить. И не раз. И даже была к этому очень близка. Правда, если копнуть в себе глубже, то эти попытки я ей уже давно простил. И наше боевое товарищество – в самом деле не пустой звук. Я смело могу доверять Ксане свою спину и ради нее в бою пожертвую собой не раздумывая. Но тут был один маленький штришок: если мы станем интимной парой, как это отразится на боевой дружбе? Не пожелает ли моя любовница помыкать мною не только в постели, но и в повседневной жизни? А еще хуже, если нечто подобное случится в бою. Я ведь отныне несу ответственность не только за самого себя. И другие люди вверили свою жизнь в мои руки. Уместна ли в такой ситуации моя физическая близость с подчиненной? Тот еще вопрос!..