Труднее со вторым видом грязи — психогной.
Хотя по виду это критика:
— Вот хорошо, что я к вам дозвонилась. Слушайте, что за дрянь вы устроили на государственном канале?
На самом деле критикой здесь и не пахнет.
В основе такого звонка желание сделать миру актуальное ещё со времен Гоголя заявление: «живёт в таком-то городе Пётр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живёт Пётр Иванович Бобчинский».
Звонящий исподволь чувствует, что самого этого факта для того, чтобы заинтересовать мир, мало.
И от досады идет вразнос.
— Откуда вы такой взялись?! — кричит он в телефон, и его голос звучит из телевизора. Он понимает, что в первый и последний раз в жизни его слышит вся страна. Это две минуты личной славы. Уже не зря жил. — Акцент жуткий, двух слов не свяжете, ни одной книги не прочли! Вдобавок вертитесь на стуле, как заведённый. Кто вас вообще пустил в эфир?!
Я в отчаянном положении.
По существу заданных вопросов мне есть что сказать.
И про отца — основателя и первого декана филологического факультета крупнейшего на Юге страны университета, чья библиотека и была моей детской забавой.
И про награды, полученные на всемирных телевизионных фестивалях и дающие право прохода в эфир не со стороны актёрства, а со стороны бессонных ночей за режиссёрским пультом.
И насчёт акцента за мной не заржавело бы — в следующий же миг собеседник прошёл бы начальный курс диалектологии ростовского-на-дону речного порта, где мешки с солью грузил ещё Горький.
Но нельзя.
Шамбала.
Благословление Жизни во всех её формах, понимаешь…
Работа прямоэфирного ведущего описана Воннегутом в минисюжете о бомже, который по воскресеньям подрабатывал на ярмарке. Его работа состояла в том, что он просовывал голову в дырку на красочном панно, и каждый мог за доллар запустить в него теннисным мячом. По условиям контракта бомж был не вправе уворачиваться, а мог только строить потешные мордки.
И тогда я придумал, что делать.
— Скажите пожалуйста, кто вы по профессии? — вкрадчиво спросил я в ответ на очередную порцию ругани в свой адрес.
— Я? Собаковод, — услышал я в ответ и прямо-таки ощутил физически, как смеётся вся страна.
Но если с людьми в прямом эфире ещё можно было как-то сладить, кое с чем другим даже пытаться бороться было бессмысленно.
Это была советская телефония.
К тому времени большинство цивилизованных людей на планете уже соединяла цифровая коммутация.
Краденые в Германии машины все поголовно имели мобильник в торпеде. Бандиты уже размещали у столиков на виду у всего кабака телефонные чемоданы с антеннами.
А в бесконечных шкафах городских АТС России всё ещё скрипели и расшвыривались искрами шаговые искатели.
Шаговый искатель — так называется железный моллюск, который придан вашему номеру телефона. Вы вертите пальцем диск — где-то в шкафу на далекой телефонной станции оживают щупальца вашего моллюска. Набрали цифру — послали импульс.
Даже из скупого описания того, что происходит дальше, понятно, что это за стальной зверь.
Ваш импульс поступает в обмотку вращающего электромагнита, поворачивает храповой полуцилиндр, а вместе с ним и щётку вокруг оси на один шаг в избранной декаде. При отпускании электромагнита собачка, скользя, перескакивает на следующий зуб полуцилиндра, число поступивших импульсов определяет номер ламели в декаде, на которой остановится щётка. Тем самым вход щётки оказывается соединённым с определённым выходом декады.
В Париже с работой шагового искателя вас познакомит Музей искусств и ремёсел.
У нас он находился в квартале от «Останкино», в здании АТС на Звёздном бульваре, и кряхтенье, с каким он поворачивал храповой полуцилиндр, а вместе с ним и щётку оси, раздавалось в прямом эфире.
— Алло! Алло! — кричу я на всю Россию, а в ответ только скрип и скрежет.
Бывало, что двухсантиметровая собачка вместо того, чтобы перескакивать на следующий зуб цилиндра, залипала в своем шкафу на Звёздном бульваре столицы. И известный всей России прямоэфирный телефон, это знамя свободы слова, воспетое ещё первым президентом страны, тихо и бесславно обмякало до конца передачи.
Так как на Земле не было сил, способных победить советскую телефонию, пришлось привлечь силы неземные.
В частности, колдуна Кулебякина, которого я сам для этой цели и создал.
Хотя человек под таким именем не просто существовал, а даже встречался в «Останкино», вырастая из-за угла в самых неожиданных местах. В этом и состоял его поистине волшебный дар: если где-то должно было произойти что-то заметное, первым делом ты замечал там нос картошкой, торчавший из-под пакли для отпугивания ворон в роли причёски.
Лесной колдун Кулебякин уже тут как тут.
Надо ли удивляться, что, когда диковинная невидаль — прямой эфир с телефоном — начал прибивать людей к телевизорам по выходным, за мной по пятам стал следовать лесной колдун.
— Ну пригласи меня в эфир! Ну почему ты не пригласишь меня в эфир? — канючил он, порой вырастая даже над стенкой сантехнической кабинки.
— А что ты умеешь? — спрашивал я.
— Я лесной колдун! Я умею разгонять тучи и заговаривать погоду!
— Это вот твоя работа? — кивал я в окно с промозг-лым московским дождём.
Отчаявшись показать свою паклю России, Кулебякин направил магию на прямоэфирный телефон. И здесь достиг видимых успехов.
Точнее, слышимых.
Стоило мне обратиться к зрителям с просьбой позвонить и высказаться, первым делом в эфире раздавалось:
— Мир тебе, Россия и вся планета! Это колдун Кулебякин! Сегодня будет чудесная погода — я постарался!
Колдуном Ваня был безобидным в отличие от потомственных ведунов, часами ожидавших меня у выхода из «Останкино». Тем-то я обязан был дать выступить в прямом эфире немедленно, ибо от их экстренного сообщения зависела жизнь миллионов.
Вот образчик такого сообщения: в Мавзолее давно лежит не Ленин, а американский перевёртыш. И он не дает Богородице накрыть Россию своим чудодейственным покровом. Только от того, как скоро мы его оттуда вынесем, зависит преуспеяние нас всех вместе и каждого в отдельности.
Колдун Кулебякин хотя бы не бился с американским перевёртышем, ограничиваясь только погодой и добрыми пожеланиями всей планете. Но и этого хватало, чтобы стопорить всю журналистику на канале, ведь она и у меня, и у Льва Новожёнова в программе «Времечко» была накрепко связана с прямоэфирным телефоном.
Бывало, доводишь разговор в студии до кульминации, точку по твоему замыслу должен поставить зрительский звонок с приговором или поддержкой гостя.
Например:
— Как видите, наш гость считает, что где-где, а в России смертная казнь всё-таки необходима. К однозначному выводу в студии не пришли, поэтому предлагаю обратиться к зрителям. Первый же ответ и договоримся считать итогом нашей передачи.
Щёлк!
— Здравствуйте, вы в прямом эфире. Ваше отношение к эшафоту?
А в ответ:
— Мир вам, жители Земли, это колдун Кулебякин! Сегодня будет хорошая погода — я постарался!..
Ну что ты будешь делать…
Никто не понимал, как же ему это удается — ведь дозвониться до нас, конечно, можно, но если представить себе сноп искр, вылетающий из-под взбесившейся собачки шагового искателя в шкафу на Звёздном бульваре всякий раз, как Калининград и Пенза, Кемерово и Ростов-на-Дону набирают номер, указанный внизу кадра… легко понять, что оказаться в прямом эфире возможно только после нескольких часов безостановочного верчения диска.
Ну, или Иван Кулебякин и впрямь лесной колдун из московского района под ласковым названием Кузьминки.
Именно к этому объяснению и склонялась инженерная группа Четвёртого канала «Останкино».
Впору обращаться в прокуратуру с просьбой оградить нашу работу… как тут я задумался: а от чего?
От колдуна с носом картошкой можно.
Но кто оградит нашу работу от собачки на Звёздном бульваре, которая с ростом популярности Четвёртого канала залипает теперь чуть не каждую минуту?
Кто оградит нашу работу от космического храпа и оглушительной канонады, сопровождавших работу советской телефонии?
А ведь это случается куда чаще, и, значит, мешает куда сильнее, чем звонки невинного колдуна. Нет такого человека. Всё это уйдёт только с выносом Ленина из Мавзолея.
А кто бы мог хоть как-то смягчить убийственное действие советской телефонии?
— Тот, кто нам мешает, тот нам и поможет, — пришла мне в голову цитата из Гайдая. — Есть такой человек!
Имя ему — колдун Кулебякин.
И мы с коллегами принялись лепить его образ. Если что со связью было не так, журналисты всех передач Четвёртого канала немедленно объявляли это кознями колдуна Кулебякина. А так как проще было припомнить те редкие случаи, когда со связью не было проблем, за короткое время колдун Кулебякин стал самым часто упоминаемым в эфире персонажем.
Что называется, телезвездой.
Но не только «теле».
Весьма скоро колдун Кулебякин перерос «Останкино» и шагнул в народ. Если что-нибудь шло не так, русский человек отныне знал, кто виноват.
— Это козни колдуна Кулебякина, — тут и там звучало по всей стране.
Колдун Кулебякин заставлял по всей стране опаздывать автобусы с электричками и устраивал перебои с продуктами в местных универсамах.
Колдун Кулебякин прорывал городскую канализацию и целые микрорайоны лишал электричества, по неделям мешая властям чинить обветшавшие подстанции.
Всего хуже тот факт, что колдун Кулебякин научился задерживать зарплаты, делал это постоянно и повсеместно, на тысячах предприятий одновременно.
Наконец, колдун Кулебякин проник в самый быт русского человека.
И теперь в три ночи на гневный вопрос:
— Кто тебя так напоил?! — жёны в Архангельске и Самаре, в Новосибирске и в Перми получали одинаковый ответ:
— Колдун Кулебякин… ик!.. ёптыть!
Теперь вы больше знаете о том, как рождается телевизионная слава. Для тех, кто хотел бы вслед за колдуном Кулебякиным стать героем своего времени, попробую сжать его опыт в одну фразу.