[14]. Вставляет? — парень подмигнул. — У нас завтра есть время на базе, короче, могли бы репетнуть. Та и писанём тут же.
От такой наглости Щеднова передернуло.
— Слушайте, как вы попали в «Останкино»?! — только и смог проговорить он.
Как тут же принял самую доброжелательную позу. Потому что в курилке появилась Алюся Свирь, десятилетиями она работала валькирией славы.
В том смысле, что можно было месяцами пить чай из пакетиков в останкинской музыкалке, и всё были одни разговоры, пока тебе не звонила Алюся Свирь. Она работала ассистенткой режиссёра на всех программах и концертах, и только её сладкий голос в телефоне означал: тебя включили в концерт.
Ты всё ещё в профессии.
Щеднов приосанился: как и у всех, у Алюси и с ним что-то было.
— Вас хрен найдёшь! — с ходу застрочила валькирия. — Вы где?
— Дык вот он я, — подразвёл руками Щеднов, приготовившись к привычной подручке.
— Привет, Сашок! — кивнула Алюся. — Быстро в студию, мотор через минуту, — и с этими словами она, ловко обогнув оттопыренный локоть Щеднова, матерински обвила руками расстрельного лидера.
— Вот горе мое, уже прислонился где-то! — и с этими словами она потащила его из курилки по направлению к студиям, излишне нежно гладя его спину и даже, кажется, некоторую часть боксёрского задика.
О, как знал Щеднов эту нежность!
— Что это было? — спросил он.
— Как, вы не знаете? — взвизгнули пэтэушницы, всю сцену наблюдавшие широко открытыми глазами. — Это же сам Жека Кошмар Варва! А вы не знаете, куда его повели?
— Знаю, девочки. В первую.
— Ой, извините, мы пойдём?
— Мгм.
— Спасибо за автограф, мама упадёт! — и уже убегая по коридору к первой студии, они на ходу собирали подруг: — Ларка, харэ тормозить, Кошмар с «Расстрелом» по ходу щас будут в первой, я в шоке!
Никто, конечно, не знал, что в это время на десятом этаже новый Председатель Гостелерадио распекал нового Главного редактора музыкального вещания.
— Вот вы, к примеру, знаете, что популярно сейчас у молодёжи?
— Знаю.
— Что?
— Вот это, — и редактор ткнул пальцем в монитор Председателя, который показывал происходящее в студии.
С монитора смотрела щербатая пасть Жеки Кошмара Варвы с черепом на цепи вокруг шеи. Он пел подпольный хит, в те дни переписывавшийся миллионами магнитофонов.
— Тротуар — пада-бада-бада
— тротуар.
Все оплёвано, все облёвано!
Тротуар… —
и так всю песню плюс проигрыш.
— Кошмар, — вырвалось у Председателя.
— Как, вы его знаете? — удивился редактор. — Его именно и зовут Кошмар. Жека Кошмар Варва.
— Что вас удивляет? — Председатель прорюхал, что случайно попал в точку. — Что же, по-вашему, я такой уж ретроград?
— Я этого не говорил.
— Но думали.
— И вам это нравится больше, чем Шуберт? — пролепетал в пол музредактор.
— Больше, чем Шуберт, мне нравится зритель, которого я должен поймать экраном, как простынёй ловят летучих мышей, и как мышей же повести на выборы. Вы Шубертом и Александром Щедновым намерены их поймать? Думаю, нет. Я достаточно циничен для того, чтобы вы поняли задачу?
— Достаточно. Отправляюсь ловить мышей.
Новый Председатель был назначен не зря.
Кошмара разорвали на части по всем программам.
И попали в точку. Уже через месяц песню «Не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо!» распевали дворцы культуры, эскадрильи, эскадры и золотодобывающие артели — те самые, что ещё лет пять назад носили на руках солнечного хлыстуна Щеднова.
Просто на людей в те дни обрушились собственные проблемы, большинство из которых было связано с безденежьем, и нести сквозь холодные галактики чудом остававшееся в земных сердцах дорогое тепло они уже не спешили.
Так естественно место щедрого лица космического посланца над девичьми койками заняла пусть щербатая, зато неретушированная и, значит, честная пасть Жеки Кошмара Варвы из группы «Расстрел» с черепом на шее.
— Я ж вас звал, — много лет спустя Жека Кошмар Варва сказал Щеднову на каком-то фуршете. — Надо ж было соглашаться. Грех гордыни?
На Кошмаре еле сходился пиджак из белой парчи со стразами, поверх всё ещё висел череп, только теперь с двумя алмазами в глазницах.
— Встретимся на этом месте через десять лет? — ответил Щеднов и продолжил накладывать фуршетное канапе в кулёчек. Уже несколько лет пища с приёмов была его завтраком, обедом и ужином.
Первой из жизни Щеднова исчезла Алюся Свирь.
Следом куда-то растворились семьи с фотоаппаратами, до этого преследовавшие его повсюду.
Потом одежда запахла мужской затхлостью — прислуга была уволена по безденежью, и в химчистку теперь приходилось ездить самому и в метро, а чаще раза в месяц на это испытание космический посланец был не готов.
Ему казалось, что все в вагоне узнают его и презрительно хихикают над его падением с галактических высот.
— Простите, а можно с вами сфотографироваться? — однажды в метро раздался тоненький голосок, и жизнь Щеднова вновь расцвела яркими красками.
Голосок этот принадлежал Тонечке Сёмушкиной, и была она родом из городка Камышин, где её мама работала бухгалтером в сети продуктовых палаток.
Тонечка приехала поступать в институт геодезии и картографии, остановилась у маминых знакомых и — надо же! — в метро встретила человека, чьи фотографии окружали её с детства, на чьи фотографии только что не молилась мама и трепетное обожание это передала дочери. Так как не было других примеров, то — «Смотри, Александр Щеднов бы так не поступил!» — говорила она дочери. И вот этот Щеднов стоит из мяса и кости перед ней в метро.
Потом они сидели в бургерной, потом ходили по смотровой, потом:
— Вы ведь не поступите со мной…
— Как?
— Как другие?
— Не поступлю.
Но Щеднов так поступил, только не сразу, а под утро, притом очень-очень нежно.
И оказалось, что это в жизни Тонечки впервые.
Но и в жизни Щеднова впервые за долгие годы на кухне утром зашкворчала яичница.
Потом Щеднов говорил с Тониной мамой, и та радостно плакала в трубку.
Потом настал черёд плакать Тоне, но по другой причине.
— Зачем вы мне всё это показали? — размазывая слёзы по щекам, икала она. — У вас такая жизнь, я вам не нужна.
И Щеднов помимо воли засоответствовал.
— Слушай, — он позвонил по старой памяти администратору Москонцерта по фамилии Македонский, а по имени, естественно, Сан Саныч, как все в его роду. — Нет ли где тусовки сегодня?
— Да такой, чтоб для тебя, вроде нет, — по-стариковски честно ответил Александр Македонский.
— А это не для меня.
— Ух ты! С возвращеньицем! Сколько лет?
— Да я как-то и не… Солнышко, а сколько тебе лет?.. Восемнадцать.
— Это не лет, а килограммов. Хорошо, ну вот сегодня в клубе «Шире Хари» презентация клипа какого-то отсоска в драных штанах. То, что надо?
— Как зовут?
— Как-то так — Шпиндель, Шминдель…
— Шпиндель?
— Диджей Шпиндель!!! Диджей Шпиндель!!! Пожалуйста, Александр Викторович! Мой любимый диджей Шпиндель!!! В Камышине все умрут! — Тонька вылетела из ванной в чём мать родила.
— А хочешь, спрошу, где сегодня группа «Расстрел»?
— Фу, да ну его на фиг, этого Кошмара Варву! — фырк-нула Тоня.
— Почему?
— Старьё и отстой!
— Алло, Македонский! Слушаешь? Мы идем на Шпинделя.
Клип никто не смотрел, диджея Шпинделя никто не слушал, чокались спонсорской кислятиной и косились на Щеднова с Тоней.
Странную пару тут же прозвали «дед Мазай и заяц», кто-то под всеобщий гогот предложил Щеднову кокаин, но тот юмора не понял, так как был из другой эпохи, да толком ничего и не слышал: они с Тоней не отрывали друг от друга глаз.
Кем из сотрудников редакции газеты «Звездобратия» предстоящий день будет прожит зря, на девяносто процентов решалось утром.
Кому позволяет похмелье, уже в десять влетают в редакцию и в клочки раздирают папку, в которую редакционные фотографы сливают ночной урожай.
Если повезёт, и твой подопечный, в дневное время вселяющий в миллионы сердец надежду на счастье с экрана или со сцены, будет добыт объективом в роднящем его с этими миллионами виде — в семейных трусах и с пузиком или пьяненьким и с языком набекрень, а лучше бы всё это, да вдобавок и дерущимся всё равно с кем, — заработок на добрую неделю тебе обеспечен.
В первый день пятихатка по-любасу:
«Кумир сердец пьёт, как драгаль».
— заметку с таким заголовком не выдаст в свет только сумасшедший.
На второй день ты тоже на полосе — разборка с полицией, и даже если разборки не произошло, с сообщением об этом ты опять-таки на полосе.
На третий день герой скорее всего очнётся и начнёт гневно качать права — ты опять на полосе.
Заголовок:
«Обида на старые дрожжи».
Конечно, не пятихатка, как вначале, но пару сотен в день имеешь.
Хуже, конечно, если герой так качать ничего и не станет, как если бы газеты «Звездобратия» ни в Сети, ни на бумаге и вовсе не было.
Тогда на третий день придётся сочинять самому, чтобы уж добить неделю по заработкам:
«Жена кумира рассказала корреспонденту „ЗД“, что все годы скрывала побои от пьяных дебошей, но после нашей публикации она, наконец, отправляется в прокуратуру».
Конечно, это враньё от слова и до слова, а за враньё даже в «Звездобратии» много не дают, от силы сотенную.
Но тут всё от смелости врущего.
Если припрёт — например, квартирная хозяйка потребует плату за все четыре месяца под угрозой выселения, а в «Звездобратии» все приезжие и снимают жильё безо всяких перспектив, — можно оторваться и вовсе высоко:
«Дочь кумира: я не скажу вам, что в таком виде однажды сделал со мной отец».