Тут уже можно попробовать владельца газеты с говорящей фамилией Скрягин и на тысячу уболтать.
Но это крайность. Учитывая риск судебной перспективы, легче уболтать квартирную хозяйку.
В общем, многое можно сделать, если папка, куда сливают содержимое своих флешек ночные папарацци, принесёт тебе твоего подопечного.
Но вот что делать, если не принесёт, да и вряд ли когда принесёт в будущем, как у Раечки Крачковской по прозвищу Кукарача?
Везёт, например, Ирке Сомовой: её подопечные — супруги-актёры Крыловские.
Они мало того что оба пьют каждый в своей компании, а значит, материал хлещет из двух шлангов, так встретившись поутру, вдобавок и лупят друг друга почём зря, притом в общественных местах. На их потасовках Сомова уже справила годовалую тойотку.
Впрочем, у Сомовой и кличка-то «Вымя редакции». Нетрудно понять, за какие такие таланты завотделом светской хроники Бузеев (как будто в газете «Звездобратия» есть ещё какие-нибудь отделы) при распределении звёзд дал ей такую сладость, как Крыловские.
Что же прикажете делать Кукараче, которая талантлива и выросла на Тарковском и Иоселиани (что в родном Ейске было отнюдь не просто), но рассматривать эти достоинства никто не станет, поскольку единственные выпуклости на теле Кукарачи — это колени?
Как результат приходится сидеть в этой помойке «Звездобратии» — здесь-то хоть платят! — и ждать, что где-нибудь когда-нибудь потребуется истинный талант и вкус, а не редакционное вымя.
Пока же один облом: при распределении подопечных звёзд и без того злобную Кукарачу и вовсе опустили — дали пяток доходяг из народных артистов ещё СССР, и вертись как хочешь.
Вот Кукарача и не спешит на работу спозаранку, как румяное и сияющее трудолюбием Вымя. С её-то богадельней не то что до тойотки — до китайского пуховичка на синтепоне, что Кукарача каждый день обхаживает в одной палатке по дороге домой, как Вымени до Иоселиани.
И сегодня ничто не обещало изменить бесплодную возню, наполнявшую редакционные будни Кукарачи.
Уже на входе она поцапалась с охранником, узкий лифт пришлось ждать три очереди, пришлось бы и четвёртую, но тут Кукарача жёстко сработала локтями, спиной прослушав всё, что думали о ней оттиснутые сотрудники.
Так что к компьютеру она подсела какая нужно.
Скорее для проформы Кукарача разбирала ночной урожай.
Вот телеведущий Чернов получил по физиономии в ночном клубе — Игорю Пальцеву, за кем он закреплён, светит зимняя резина.
Вот наконец-то умер народный артист Свенторжицкий, прославившийся исполнением роли Фердыщенко в «Идиоте».
Рак у него обнаружили с полгода назад.
Ленка Мануйлова, томная кустодиевская женщина по кличке Бомбовозка, под эту смерть уже успела наделать долгов, а Свенторжицкий как-то задержался, даже месяц назад в Израиле пошёл было на поправку.
Легко представить этот ужас: она взяла в кредит стиралку и даже съездила с сыном в Тунис, а тут — на ж тебе, поправка.
Но нет, есть бог на свете — Свенторжицкий сегодня на рассвете благополучно преставился в Хайфе, Бомбовозка в углу строчит комментарий с приличествующим случаю лицом, но все понимают, что у неё на душе:
— два дня причитаний коллег и выросших на его фильмах поклонников — по полтинничку зелени за каждое, затем встреча тела из Израиля даёт верные две сотни, а с ночным дежурством в Шереметьево-2 и вовсе триста;
— следом идёт панихида с похоронами (даст бог, удастся протащить их двумя разными публикациями);
— девять дней;
— сорок дней…
Короче, стиралку, глядишь, Бомбовозка покроет досрочно.
— Ну что там, Кукарача? — спросил Бузеев. — Опять облом?
— Как говорили у нас в Ейске, — ответила Кукарача, — к чужому берегу корабли да барки, а к нашему — говно да палки.
— Тогда в бар?
— А какой у меня выбор?
Как тут…
Предчувствие удачи обожгло Кукараче внутренности.
Постойте-ка с баром — на фото с презентации нового клипа диджея Шпинделя её подопечный Александр Щеднов, тихоня и потому маломедийный, стоял в обнимку с совсем молоденькой девочкой.
На другом снимке они уже целовались.
— У меня будет материал в номер! — завопила Кукарача, и вся редакция разразилась бурными овациями.
Хоть Раечку Крачковскую никто здесь на дух не переносил, но, как говорится, всюду жизнь, и какая-никакая солидарность была даже в «Звёздобратии».
Через полчаса перед Бузеевым лежала заметка.
«Юные любители ар-эн-бишной музыки, пришедшие вчера в клуб „Шире Хари“ на презентацию нового клипа диджея Шпинделя, — писала Кукарача, — были удивлены встретить здесь героя юности их родителей — певца Александра Щеднова. Оказалось, „космический посланец“ не только не прочь послушать новомодную музыку, но даже вполне рад претендовать на самое горячее внимание к себе со стороны молодёжи, о чем свидетельствуют снимки нашего фотокорреспондента».
— Это что такое? — поднял голову Бузеев.
— Текст, — сказала Кукарача.
— Это профнепригодность, а не текст. Ты для кого работаешь, Кукарача? Для обитателей переделкинского пансионата ветеранов партии?
— Нет, для читателей.
— Повторяю сотый раз, Кукарача: современный читатель читать это не будет, у него от патоки залипнет задница. Так, Сомова! Ирочка! Чем вы сейчас заняты?
— Да особенно ничем.
— Отредактируйте материал, гонорар пополам.
«Сволочь», — подумала Кукарача.
И через полчаса на монитор Бузеева вплыл следующий текст, уже за двумя подписями.
«Стареющий галактический посланец вовсе не спешит смириться со столь естественным для его возраста дряхлением. Напротив: вчера он лихо отплясывал на презентации нового клипа модного диджея Шпинделя, нисколько не смущаясь под удивлёнными взглядами молодёжи. Секрет прост: смущение седому ловеласу помогает преодолеть семнадцатилетняя провинциалка. Видимо, остатки славы и светских знакомств бывшей звезды голубых экранов для девушки — достаточная плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей».
Подпись к одному снимку гласила:
«Старый конь борозды не испортит…»
Подпись же ко второму завершала пословицу:
«…но и глубоко не вспашет».
— Другое дело, — похвалил Бузеев. — А как зовут нашу красотку?
— Не знаю, — ответила Кукарача.
— Это не ответ. Через пять минут фамилия и род занятий у меня на столе.
Щеднов с Тоней ещё лежали в постели, когда зазвонил телефон.
— Алло? Александр Николаевич?
— Да.
— Вас беспокоит корреспондент газеты «Известия» Раиса Крачковская.
— Простите, какой газеты?
— «Известия».
Такое враньё было в порядке вещей, поскольку звездобратьевцы не раз сталкивались с обидным обстоятельством: стоило им сказать правду о том, где они работают, как на том конце немедленно вешали трубку.
Чтобы не рисковать, Кукарача выбрала такую газету, которую Щеднов знал наверняка.
— Тонечка, притуши телевизор, пожалуйста. «Известия» звонят, — прикрыв трубку рукой, похвастался Щеднов.
«Ага, Тонечка, значит», — услышала и записала Кукарача. Первая часть задания была выполнена.
— Чем обязан?
— Наши читатели очарованы вашей юной спутницей, с которой вы вчера появились на презентации у диджея Шпинделя.
— Спасибо, очень тронут. А… где и как могли нас видеть ваши читатели?
— Снимки уже в Интернете.
— Правда? Так быстро? Хотя неудивительно, Тоня ведь действительно тонка и грациозна. Передайте вашим читателям, я их прекрасно понимаю.
— Охотно передам. Не могли бы вы рассказать нам о ней?
— Вы ставите меня в неловкое положение. Я могу только рассказать о том, как очарован и счастлив, но вряд ли это стоит делать принародно…
— Тогда не могли бы вы передать трубку Тоне, мы расспросим её сами.
То ли застигнутый напором Кукарачи врасплох, то ли тронутый некогда постоянным и даже назойливым, а сейчас таким редким и оттого таким ценным вниманием прессы, Щеднов протянул трубку Тоне.
Через полчаса Бузеев довольно потирал перед монитором крохотные и сухие, как у ящерки, ладошки.
— Так, мама, значит, бухгалтер из Камышина. Девочка росла без отца, и фотографии Щеднова были самым дорогим мужским лицом в доме. Офигеть! Рыгай на бумагу, Кукарача, в пять закрываем номер!
«Рыгать на бумагу» было его любимым выражением. Он переделал его из строки белорусского поэта Леся Качана, которого проходил на уроках родной речи в городе Гродно.
На певучей мове это звучало здорово, в уродливом русском переводе Якова Словуцкого же пассаж певучесть терял и выглядел так:
«Не патоку страсти — горькую ревности желчь
Я изрыгнул на бумагу».
Поскольку за многие годы единственным существом противоположного пола, разглядевшим в гривастом гномике Бузееве сексуальный объект, была Ирка Сомова, и то не без некоторого аутотренинга, эти стихи он особенно любил.
В полпятого того, что настрочила Кукарача, для современного читателя оказалось всё-таки маловато.
— Думай, что бы еще подрыгнуть, Кукарача, думай! — потрясал маленьким кулачком Бузеев.
И тут Раечку осенило.
— А не был ли Щеднов на гастролях в Камышине восемнадцать лет назад? — глядя прямо в глаза Бузееву, проговорила она.
— Я всегда знал, что ты гений, Кукарача! — от восхищения Бузеев стукнул по столу крохотным кулачком.
«…Плата за нехитрый процесс согревания остывающих костей… Прихватить девочку дряхлеющему плейбою было нетрудно — его портреты с детства окружали камышинскую брошенку»— читала на следующий день скромный бухгалтер из города Камышина Инна Павловна Сёмушкина свежий номер газеты «Золотой дождь». Строчки плыли из-за слёз. Инна Павловна чувствовала себя подопытным кроликом под внимательными взглядами сослуживиц. Они-то с самым сочувствующим видом и принесли утром газету. И ждали, когда Инна Павловна дойдёт до главного момента. Вот! Глаза круглые, губы дрожат, дыхания нет — дошла!