Краем глаза я заметил, как сдулась груша. Пальцы ног облегчённо разжались. Для игрока и зрителей в воздухе запахло миллионом.
— И вот когда в 1931-м их разрешили вновь… — многообещающе начал я фразу.
Облегченный шепоток в студии. Улыбки зала. Игрок мелко закивал, как бывает, когда слышишь то, что ожидаешь.
Не тут-то было.
— …это изменило положение, но до бума еще было далеко, — закончил я фразу на миноре. — Тысячи туристов нахлынули в Лас-Вегас только в 1951 году, когда на ядерном полигоне штата Невада всего в ста милях от него начали испытывать атомные бомбы так, что видные всему городу ядерные грибы стали местной достопримечательностью.
В Лас-Вегасе проводились конкурсы красоты «Мисс Ядерный гриб», в барах предлагались атомные коктейли и даже издавались календари с графиком ядерных испытаний. Правильный ответ, — гильотинный нож обрывается вниз. — Цэ — атомная бомба. К сожалению, всё, что вы выиграли к этой секунде, сгорает, и ваш выигрыш сегодня, увы, равен нулю. Но это не должно вас расстраивать… Позвольте, куда вы? Надо же попрощаться со зрителями в студии!
Впрочем, это я уже говорил в темноту за краями съёмочной площадки, в которой так же, как и вчера ночью, беззвучно растворился мой собеседник.
Я тогда жил в районе Кремля.
Когда стал телезвездой, купил эту квартиру специально для того, чтобы по утрам слышать «бой часов на Спасской башне». Ведь если куранты, значит, Новый год! Значит, и этот день заготовил подарки, их ещё предстоит развернуть!
Должно быть, что-то в этом роде было в головах юных интеллектуалов, после смены ориентации Кремля повылазивших отовсюду и немедленно набившихся в бессчисленные подвалы Китай-города. Эти последние теперь красноречиво назывались «клубешники»: в этом слове и «клуб», и «клубничка». Благо открыть такую точку было делом недорогим: от Малюты Скуратова им достались полукруглые своды, наполнявшие всё вокруг духом Эйзенштейна. Оставалось только соскоблить со стен наслоения советской штукатурки, освободив средневековый кирпич, оборудовать небольшую эстрадку для зануд под гитару, и — принимай гостей.
Те не заставляли себя ждать.
Ведь кроме роз и книг капитализм принёс ещё и неподконтрольный государству досуг. Отныне не рискуя загреметь по тунеядству, в китайгородских клубешниках день-деньской просиживали, или, как тогда говорилось, клубились праздные счастливцы. Не имея с миром имущественных отношений, они охотно принимали от него возникавший невесть откуда недорогой вискарик.
Мёртвый после съёмок, я любил спуститься в один из таких подвальчиков по соседству с домом.
Спустился и на этот раз.
Первым, кого я увидел под скуратовскими сводами, — был главный редактор журнала «Чик» Серёга Шугалей со товарищи. Оказалось, они с коллегами отмечали исключительно успешную продажу акций журнала крупнейшему французскому издательскому дому. Это означало, что сальдо-бульдо теперь можно доверить французам, а самим вступить с миром в упомянутые выше неимущественные отношения.
— Я спрашиваю: «Мсье, а как вы намерены побеждать на таком утрамбованном журнальном рынке?» — перекрикивал клубный гвалт Серёга. — А он отвечает: «Очень просто. Я намерен публиковать невероятно интересные заметки и снабжать их фантастически красивыми иллюстрациями. Это и весь секрет». Правда, здорово сказано?
Стол аплодирует.
— Ты чего не смеёшься? — толкает меня в плечо Серёга. — Что-то случилось?
— Да вот какая хрень, понимаешь… — рассказал про гения с затравленными глазами, про проигрыш и про то, что ничем не смог помочь его обделённой судьбой дочери.
Смотрю: по мере рассказа перестал смеяться и Серёга. А по окончании и вовсе засобирался.
— Ты куда?
— Домой. Официант, счёт!
— Да что случилось?
— Вот слушай. — Он развернулся ко мне. — Его дочь здоровее нас с тобой — это раз. Жених-мерзавец сидит перед тобой, это два. Три: моя невеста на четвёртом месяце, и у нас свадьба в апреле. Единственная наша проблема — её отец. Это игрок, причём больной на всю голову. Мы живём сейчас с тёщей, потому что ей просто негде спать — он вынес из квартиры всё. Пока это тихое помешательство, мы молчим, чтобы не обсирать созданного им любимого миллионами молчуна. Но если он попёрся за деньгами в «Останкино» и при этом поставил на кон имя дочери — это уже не тихо, и прямо отсюда я еду бить ему морду. Давно бы пора, да было не за что. Теперь есть, так что доброе дело для нашей семьи ты всё-таки сделал.
Ну хоть так…
С тех пор я в «Останкино» не подаю.
На дорожку
На этом пока всё.
Какое же впечатление об «Останкино» создаётся в этой книге?
Что останкинцы так влюблены в профессию, что обсуждают эфир даже в реанимации, как в новелле про Серёжу Тимофеева?
Да, и это чистая правда.
Что телевидение с самого своего рождения обречено пудрить людям мозги?
Тоже правда. В новеллах про дикторские котлетки и плёнку я рассказал об этом без утайки.
Но телевидение также может быть служением, а не обслуживанием.
Надеюсь, это ясно различимо сквозь мистический туман новеллы «Колдун Кулебякин».
Судя по ней же вполне реальна и магия телевизионного эгрегора.
Там же содержится ответ на вопрос, как становятся звёздами.
Впрочем, о том же речь и в новелле «Кукарача».
Где также видно, каково это.
Если кому-то показалось, что нарисованная в ней картина уж больно мрачна, спешу заверить: это я ещё добавил растворителя в краски.
В жизни демон славы куда свирепее.
Приключения Остапа Бендера в «Останкино» описаны в новелле про Дино Динева.
При этом стоит учесть, что долгое время только «Останкино» демонстрировало самой большой стране мира, что она всё ещё часть общей со всем миром суши. В новелле про Дино показаны нити, которыми «Останкино» связано с остальной планетой.
Книга завершается новеллой «Мартингейл» так же, как в жизни программой «О, Счастливчик!» завершились девяностые для автора этих строк.
Достойный финал.
Как-никак, по статистике это самое популярное телевизионное шоу на планете, оно идёт в 160 странах мира. И в каждой ведущий для своего народа — больше, чем телеведущий.
То, что сегодня, как и предыдущие двадцать лет, я неизменно выхожу с ним в субботний прайм-тайм, можно считать благодарностью эгрегора за верную службу.
Важно, что «Мартингейл» ещё и о деньгах.
Ведь именно они и составили бы основное содержание книги об «Останкино» нулевых — новом этапе истории, пришедшем на смену девяностым.
Но это уже не моя книга.