Они развернулись и ехали на этот раз довольно долго.
— Здесь, — сказал шофер.
— Это тоже не та больница, — сказал Сергей.
— У нас в городе две больницы, — сказал шофер.
— Вы езжайте, — сказал Сергей.
Он взял из багажника чемодан и рассчитался с шофером. Такси отъехало, потом остановилось, и шофер крикнул:
— Рыба! Вы забыли рыбу!
— Не надо, — сказал Сергей. — Возьмите себе, хорошая закуска.
Больница была обнесена каменным забором, и какой-то человек, очень небольшого роста с громадными ладонями, дремал в проходной.
Когда Сергей вошел, он приподнял веки, посмотрел, но не окликнул его и отвернулся.
По больничному саду бродили выздоравливающие в пижамах, а несколько пижам скопилось у вкопанного в землю столика, стучали в козла. Иногда после особенно сильного удара там кто-то выкрикивал:
— Ух ты, мать моя женщина! — и хохотал.
Откуда-то из-за деревьев вышла сестра в белой шапочке и халате.
— Больные, — сказала сестра. — Сейчас второй завтрак.
— Клашенька, — позвал ее больной в пенсне с черным шнурком, а когда она подошла, что-то шепнул на ухо.
— Бардадым, ну вас в баню, — прыснула сестра.
Больные встали и, шумно переговариваясь, пошли к больничному корпусу. Кто-то рассказывал:
— В 1918 году я работал в Виннице бухгалтером...
— А вам куда, гражданин? — спросила сестра.
Сергей посмотрел на нее и вдруг подумал, что она удивительно красива, просто прелесть что за девушка.
— Понимаете, какая история, — сказал Сергей и немного помолчал. — У меня тут дела.
— Ах, дела, — сказала сестра и почему-то улыбнулась. Шапочка ее была сдвинута на правую бровь, а глаза такие голубые, что под глазами и на переносице лежал голубоватый отблеск.
— Где у вас главврач? — спросил Сергей.
— А мы сами не разберемся? — растягивая слова, спросила сестра и чуть заметно подмигнула, а может, просто прищурила правый глаз.
— У меня мать умерла, — сказал Сергей. — Не в этой, правда, больнице, но в этом городе, мне бы навести справки. Почему вы смотрите на меня так удивленно?
— Не очень-то вы похожи на сироту, — сказала сестра. — Пойдемте.
Они молча шли по лестнице, потом коридором.
— Подождите здесь, — сказала сестра и вошла в обитую клеенкой дверь. Она вышла минут через пять и кивнула Сергею.
Главврач оказался женщиной, крашенной блондинкой с серебряными клипсами. Сергей рассказывал, а она на ощупь перекладывала какие-то папки, выдвигала и задвигала ящики письменного стола.
— Это сложно, — сказала она, когда Сергей кончил. — Архивы вряд ли сохранились. Впрочем, будем искать, напишите фамилию, имя, отчество и год рождения матери.
— Год рождения я не знаю, — сказал Сергей, — только приблизительно. Я ведь мальчишкой был.
— А от чего она умерла? — спросила главврач.
— Не знаю, — сказал Сергей. — Может быть, от сыпного тифа, а может, от малярии... лицо у нее было желтое. Внешность я не помню, но что лицо было желтое, помню...
Пока Сергей рассказывал, ему было грустно, однако, когда он кончил, то вдруг увидал себя в зеркале и подумал, что напоминает сейчас Виктора, удачно экономящего на фототелеграммах.
Губы у докторши были намазаны густо, даже излишне густо, но глаза усталые, и она с сочувствием смотрела на Сергея.
— Как же вы росли? — спросила она Сергея.
— Как-то рос, — сказал Сергей. — Забыл даже, как. Он встал и попрощался. Во дворе, за вкопанным в землю столиком, сидела красивая медсестра и ела ложечкой из стакана посыпанную сахаром клюкву.
— Вас Клашей зовут? — спросил ее Сергей.
Медсестра молча кивнула. Шея у нее тоже была очень красивая, а волосы с медным отливом: голубые глаза и темные с медным отливом волосы. Сергей стоял и смотрел на нее, а она молча ела клюкву, изрядно морщась, когда попадалась особенно кислая.
— Вы очень смешно морщитесь, — сказал Сергей.
— Разве? — спросила медсестра и посмотрела на него серьезно, без улыбки. Сергей снова постоял некоторое время молча, а Клаша тоже молча ела клюкву.
— Понимаете, какая штука. Вид у вас какой-то рассеянный. Однажды рассеянный профессор идет одной ногой по тротуару, другой по мостовой, и думает: «С каких пор я начал хромать?» — сказал Сергей и после некоторой паузы добавил: — Это анекдот.
Клашины губы слегка дрогнули.
— А завтра вы тоже дежурите? — спросил Сергей.
— Завтра воскресенье, — сказала Клаша. — Мне в ночь выходить.
— А с утра что вы делаете?
— С утра я буду заниматься уборкой, мыть полы дома.
— А днем?
— А днем отдыхать перед ночной.
Снова помолчали. Клаша кончила есть клюкву, завернула в стакан газету.
— Ладно, отдыхайте, мойте, — Сергей переложил чемодан из правой руки в левую. — Как доехать до гостиницы?
— Тут за углом автобусная остановка, — сказала Клаша.
Сергей пошел до угла, сел в автобус, приехал в гостиницу и получил номер люкс с ванной и туалетом.
В автобусе было прохладно и удобно. Администратор гостиницы милый и вежливый человек, а дежурная по этажу поинтересовалась, не прислать ли обед в номер.
Сергей поблагодарил ее, заперся и некоторое время ходил но комнате, посвистывая.
На круглом ночном столике стояла удивительная пепельница, грандиозное сооружение из бронзы, средневековый замок и ров, куда следовало сыпать пепел. Во рву лежало несколько поломанных спичек и обглоданная кость. Сергей взял кость и зафутболил ее прямо в окно. Потом он разделся, вынул из чемодана спортивный костюм, натянул его и сделал разминку.
— Паршиво мне, — сказал он вслух, но каким-то веселым голосом. — Я хочу погрузиться в пучину печали... Где-то я читал эти пошлые стихи.
Он вошел в ванную и открыл душ на полную силу. Странное чувство испытывал он: ему было грустно, но грусть эта была какая-то придуманная.
Тогда он закрыл душ и некоторое время стоял в тишине. Когда наступила тишина, он почувствовал усталость, она накопилась за несколько дней. Зажмурив глаза, он увидел ее, серые пласты в пахнувшем мыльной водой полумраке.
И эта усталость помогла, стало лучше, исчезли легкость и покой.
Комната была залита солнцем, с улицы слышались смех и голоса, а по коридору кто-то прошел, стуча каблуками.
Он опустил шторы и начал ходить из угла в угол, чтоб не заснуть, и все-таки заснул.
Кто-то постучал в дверь, и он совершенно неожиданно повял, что давно уже не шагает по комнате.
Кровать была очень удобная, низкая, дубовая, он лежал, погрузившись в подушки, и слушал, как стучат в дверь.
Спал он довольно долго, потому что за опущенными шторами уже был вечер, и на потолке мигал отблеск уличного фонаря.
В коридоре кто-то возился у его дверей, шумно дышал и, очевидно, пригибался, заглядывал в замочную скважину.
Сергей встал, открыл дверь и увидал очень высокого человека с крепкой морщинистой шеей и волосатыми ушами.
— Я вахтер в больнице, — сказал человек. — А в сорок четвертом я санитаром работал, в старой еще больнице, там теперь аптечный склад.
— Проходите, — сказал Сергей.
Сердце его билось короткими толчками.
Вахтер вошел в комнату, огляделся, потрогал зачем-то бронзовую пепельницу и сказал:
— Вы когда сегодня приходили, я поинтересовался, что за человек... Помню я это дело, как сегодня было. Женщина с пацаном... Женщина померла, я ее сам схоронил, — он заморгал ресницами, вынул из кармана громадную холстину, прижал ее к носу и издал громкий трубный звук.
— Садитесь, — сказал Сергей. — Я вам очень признателен... Вы садитесь.
— А чего сидеть? — сказал вахтер. — Пойдемте на воздух, я вам все подробно сообщу.
Накрапывал дождь, но было очень тепло и улицы были полны гуляющих.
Где-то впереди, шипя, взлетело и лопнуло несколько ракет.
— Это в парке, — сказал вахтер, — там гуляние... Пиво там всегда хорошее.
— Я хочу памятник поставить, — сказал Сергей.
— Поставь, — сказал вахтер, — Я тебе все подробнее сообщу, сейчас мы посидим с тобой.
Они вошли в парк и уселись в какой-то закусочной. Кто-то за спиной говорил:
— Кеша — парень что надо, но в культурном обществе с ним не ткнешься, то икнет, то еще что-нибудь вытворит, то пальцами в зубах ковыряется...
— Пересядем, — сказал Сергей.
— Пошли в буфет, — сказал вахтер. — Тут буфет есть толковый, народу мало, а пиво — первый класс.
Буфет был похож на снятый с колес фургон.
— Яша, дай для начала по три кружки, — сказал вахтер рыхлому мужчине за стойкой. — И раков. Здесь всегда свежие раки, — сказал он Сергею.
Пиво было черное, ячменное, вахтер глотнул, облизал губы и понюхал вареного рака.
— Ты знаешь, что в них едят? — спросил он Сергея. — Шейку и клещи, лучше пирожного.
— Знаю, — сказал Сергей, — Я ел раков.
Сергей выпил две кружки пива, а вахтер четыре.
— Ты не беспокойся, — сказал вахтер. — Я ее как родную сестру похоронил.
Яша принес еще шесть кружек пива и граненый стакан водки, который он поставил перед вахтером.
— Вам тоже? — спросил Яша Сергея.
— Нет, — сказал Сергей, — я не пью.
— Ну я выпью, — сказал вахтер. — У нас все же вроде бы поминки.
— Ладно, — сказал Сергей, — тогда и я выпью.
Они чокнулись и выпили.
— Красавица-женщина была, — сказал вахтер, обкусывая клешню. — Я как сегодня помню... Мертвая лежала, а лицо свежее... Волосы, как мед, и по самую грудь...
— Волосы у пес каштановые были, — сказал Сергей. — Лица я не помню, но что волосы каштановые были, помню... Сначала она на какой-то станции лежала, на скамейке, это я помню, а потом ей лучше стало, и мы поехали...
Некоторое время они сидели молча. Вахтер прижался подбородком к столу, руки его свисали до самого пола, ноздри вздрагивали и по обросшим седой щетиной щекам текли хмельные слезы.
В буфет вошел парень в полосатой футболке, посмотрел на Сергея, улыбнулся и почему-то подмигнул.
Буфетчик отозвал Сергея в сторону.