Он услышал смех и визг, кто-то кричал: «Квач, квач, дай калач... Васенька, дай калач...»
По поляне бегало несколько мужчин и женщин.
Мелькали лысины, седые волосы.
Женщины тоже были немолоды.
Женщина в сарафане с раскрасневшимся лицом взвизгнула, ловко увернулась от хохочущего Васеньки и, перебежав через поляну, ухватилась за дерево.
Васенька был полуголый, отстегнутые подтяжки болтались сзади и шлепали под ногами.
У него осталась лишь редкая полоска светлых волос у ушей и на затылке, тело было крепким, загорелым, а на спине и груди виднелись лучевидные шрамы, следы разрывных нуль, заросшие сизо-багровым диким мясом и по краям затянутые жирком.
Какой-то костлявый мужчина подкрался к Васеньке сзади на цыпочках, потянул за подтяжки, Васенька ринулся, пытаясь его достать, но мужчина отскочил и тоже довольно захохотал.
Под кустами в тени светло-голубой «Волги» была расстелена скатерть, и на ней в шелковой пижаме лежал седеющий мужчина с усиками.
Он хохотал, каждый раз снимая очки в золотой оправе, вытирая глаза и протирая платком стекла.
Одна пижамная штанина его была пуста.
Рядом на траве поблескивал никелированными кнопками новенький кожаный протез, и к протезу этому было прислонено несколько бутылок коньяка и большой промасленный пакет.
Красивая женщина с сигаретой в зубах стояла на коленях, резала мясо, большие сочные куски.
На скатерти лежали толстые копченые колбасы, желтые лоснящиеся круги сыра, стояло несколько вскрытых банок рыбных консервов и фарфоровый бочонок паюсной икры.
Сергей обошел поляну и пошел к шоссе.
Визг сзади прекратился, и нестройный хор мужских и женских голосов затянул:
— Вот один ему диктует: «Здравствуй, милая жена! Глубоко я в сердце ранен, и не жди домой меня...»
Было четверть третьего, к автобусной остановке шли распаренные на солнце люди.
Женщина в соломенной шляпе совала мальчику в губы яйцо.
— Ты обещал мне сегодня быть хорошим ребенком, — говорила она. — Пока я не жалуюсь.
— Они кислые, — хныкал мальчик. — У меня от них язык становится кислым.
Подошел старичок с плетеной корзиной грибов.
Сверху грибы были прикрыты еловыми ветками.
— Представьте себе, у Клары Борисовны лучевая болезнь, — сказала женщина с птичьим лицом.
— Что вы! — воскликнула другая женщина с бородавкой у уха. — Ведь у нее был ишиас.
— Это местный коновал поставил диагноз, а она ездила к профессору... Этому самому... Не помню фамилию... В общем, к грузину, оказывается, в прошлом году она попала в Ялте под радиоактивный дождь. Я читала популярную брошюру: печень отекает, а сосуды становятся хрупкими. Такой ужас... Кларе Борисовне просто не везет в жизни. В молодости она пережила ленинградскую блокаду, у нее там половина родных вымерла, старшая дочь умерла... Потом ей попался неудачный зять. Пятнадцать лет они ссорятся из-за жилплощади...
Сергей стоял у обочины шоссе и слушал песню.
— А второй ему диктует: «Здравствуй, милая жена! Жив я, ранен не опасно, скоро жди домой меня...» — доносилось с поляны.
Подъехал автобус.
В нем было много молодежи в спортивных костюмах, и там тоже пели, причем частушки со странным припевом:
— Карам-бам-бам-бам-бам-бали,тарам-бам-бам-бам-бам-бали.
Посреди автобуса стоял человек в картузике, очень оживленный, улыбающийся, явный весельчак по природе. Правда, еще и подвыпивший дополнительно.
Он притоптывал ногой и размахивал руками, пытаясь дирижировать.
Руки у него были большие, в порезах, два пальца на левой руке забинтованы несвежим бинтом, а ногти черные, расплющенные — ногти мастерового.
На остановках входили новые пассажиры, смотрели удивленно, кое-кто ворчал, но большинство улыбалось, некоторые даже начинали подпевать.
«Карам-бам-бам-бам-бам-бали, — подумал Сергей, — какая чушь».
— Бам-бали, — сказал он, — карам-бам-бам-бам-бали.
Человек в картузике подмигнул ему и еще энергичней взмахнул руками.
На остановке перед мостом весельчак выпрыгнул и помахал картузиком.
Не было уже и ребят в спортивных костюмах. Пели и хохотали какие-то другие люди.
— Карам-бам-бам-бам-бам-бали, — выкрикивал припев Сергей.
Поющий автобус въехал в город.
Сергей сошел на конечной остановке и увидел дом с башенкой.
Он был весь освещен солнцем, а башенка была покрыта черепицей.
Удивительное дело, он только сейчас заметил, что башенка покрыта черепицей, он никогда этого не помнил.
— Карам-бам-бам-бам-бам-бали, — напевал Сергей, глядя на дом с башенкой.
У дома были резные оконные переплеты, слегка подгнившие, крепкий фундамент из неотесанных глыб гранита и, кроме башенки, с противоположной стороны была веранда. Сергей никогда не замечал и не помнил этой веранды.
На веранде сушилось белье, какие-то трикотажные подштанники, и стоял очень толстый человек в синей майке, руки, грудь и плечи его были покрыты густой курчавой шерстью, а в зубах торчала костяная зубочистка.
— Карам-бам-бам-бам-бам-бали, — тихо напевал Сергей. — Тарам-бам-бам-бам-бам-бали.
Так он и шел, напевая, пока не увидал в витрине свое лицо.
Оно показалось ему до того незнакомым, что он даже испугался.
«Пожалуй, не каждый человек очень хорошо знает свое лицо, — подумал он. — Каждый знает только в общих чертах... Это даже забавно, я отлично помню лицо старухи, когда-то торговавшей рыбой на площади... Мне двадцать девять лет, и ту старуху я видел в детстве не более получаса... А лицо матери я забыл... Белое пятно на твердой от клея фотографии...»
За витриной мелькали люди с подносами, он прочел вывеску «Столовая» и вошел в продолговатый зал, присел у столика.
Розовощекая девка в марлевой косынке подошла к нему и начала вытирать столик мокрой тряпкой, тыча оголенные локти.
Локти ее пахли борщом и клеенкой.
Сергей хотел подняться и уйти, но вдруг увидел спящую девочку.
Было ей года два, и спала она на сдвинутых стульях у крайнего столика.
Гремели подносы, в глубине зала была буфетная стойка, там слышалось чавканье пивного насоса, а девочка спокойно дышала, положив голову на резинового надувного крокодила.
Рядом сидела белобрысая девчонка лет шестнадцати и хлебала борщ.
— Ты бы ее хоть поближе к окну положила, — сказал Сергей. — Душно ведь здесь.
— Чтоб тюрьму заработать, — сказала белобрысая девчонка. — Простудится или выпадет. Это такая язва. Слава богу, что спит... Я у них последний месяц служу, паспорт получу, пойду на консервный завод работать.
Белобрысая девчонка выудила вилкой из борща кусок мяса, намазала его горчицей, посыпала солью и проглотила.
— Родители по курортам ездят, — зло сказала она. — Родная бабка на даче торчит с кавалером, — девчонка хохотнула, — с отставником... А тут и в выходной не погуляешь.
Девочка была босая, туфельки ее стояли рядом на соседнем стуле, и Сергей увидел маленькие розовые ступни.
«Я ведь никогда не держал на руках ребенка», — подумал Сергей.
Как-то ему сунули годовалого родственника Неллы, тот заревел и моментально описался.
Неллина тетка хохоча сказала:
— Тонкий намек на толстые обстоятельства, — поцеловала ревущего писюна в мокрую полку, и Сергею стало тошно.
Но эта спящая девочка с розовыми ступнями была чем-то совсем другим.
Ее хотелось взять и осторожно понести куда-нибудь подальше от чавкающего пивного насоса, куда-нибудь в лес, на траву, стоять с ней среди тишины и смотреть, как она спит.
— Можно мне подержать девочку? — спросил он. — Посидеть с ней у окна?
Белобрысая девчонка посмотрела на него удивленно.
Она даже перестала хлебать, намоченная в горячем борще хлебная горбушка дымилась у нее в левой руке.
— У меня такая девочка дома осталась, — сказал Сергей. — Очень похожа. Я здесь в командировке и вот, скучаю.
Белобрысая девчонка поднесла дымящуюся горбушку ко рту, кусанула.
— Берите, — сказала она, пережевывая хлеб. — Только не разбудите, а то крик поднимет, я уже сегодня натаскалась, я уже руки оборвала.
Сергей подошел к девочке, наклонился над ней с сильно заколотившимся сердцем и протянул руку, прикоснулся к розовым ступням и сразу же испуганно отдернул пальцы.
Белобрысая девчонка встала, взяла девочку, положила ее Сергею на руки и, присев, снова начала хлебать борщ.
Сергей пошел к окну с девочкой на руках.
Ему надо было пройти довольно большое пространство, он видел плывущие мимо подносы с горячим варевом, потные лица, расстегнутые вороты, чавкающий свинцово-серый поршень пивного насоса, и мышцы его напряглись, словно готовые вступить в схватку, в смертный бой, не знающий пощады, а ноги его осторожно нащупывали твердую поверхность пола.
Наконец он увидал распахнутое окно, улицу, зеленеющие деревья и, переведя дыхание, вздохнул облегченно.
Девочка спокойно спала, у нее были светлые легкие волосы.
Подошла белобрысая девчонка, вытирая жирные губы платком.
— Давайте, — сказала она. — Вам ведь обедать надо.
— Я уже обедал, — сказал Сергей. — Ты сейчас куда?
— На бульваре буду с ней торчать, — сердито сказала белобрысая девчонка. — Проклятая работа. У каждого воскресенье, а я вроде не живой человек.
— У меня сегодня день свободный, — робко сказал Сергей, — я мог бы с ней погулять.
Белобрысая девчонка посмотрела на него, усмехнулась и пожала плечами.
— Знаете что, — сказала она вдруг, — если на то пошло, вам ведь все равно безразлично, где гулять... В общем, у меня свидание... Парень придет, а я с такой нагрузкой... Если уж вам делать нечего, пойдемте вместе... Посидите где-нибудь там с Катькой, это два шага отсюда, — поспешно добавила она.
— Конечно, сказал Сергей. — Конечно, я посижу.
Они вышли на улицу.
Вокруг спешили прохожие, говорили, смеялись, пронесся тяжелый панелевоз, измазанный глиной, и у Сергея вдруг выступала на лбу холодная испарила, а он сам не понимал, что происходит.