Девочка лежала у него на левой руке, а правую он выставил впереди, как щит.
— В чем дело? — спросила белобрысая девчонка. — Пойдемте быстрей!
Она перебежала через дорогу и подошла к парню, прислонившемуся к афишной тумбе.
Парень был в форме ремесленного училища, фуражечка с обрезанным козырьком сбита к затылку, ворот рубахи расстегнут и видна спортивная майка, а на пальце самодельный, выточенный из стальной шайбы перстень.
Он положил белобрысой девчонке руку на плечо, и они пошли но аллее, парень что-то говорил, и девчонка прыскала.
Потом девчонка подбежала к Сергею, сунула ему надувного крокодила, полплитки шоколада и побежала назад.
— Это отец? — спросил парень.
— Не ори, — сказала девчонка. — Это чудак какой-то... Ты тише.
— Я тебя оттуда заберу, — сказал парень. — Скоро разряд получу. У нас токаря знаешь сколько зашибают? Нечего тебе чужих детей нянчить.
Он шепнул ей что-то на ухо, она засмеялась и ляпнула его по затылку, так что фуражечка слетела и покатилась вдоль газона.
Хохоча, они принялись бегать по бульвару вокруг скамеек.
Сергей неожиданно почувствовал, что на него смотрят, он торопливо оглянулся, с каждый мгновением ему становилось все беспокойнее, и он беспрерывно оглядывался, пока не понял, что на него смотрит девочка.
У девочки были темные глаза, такие же темные глаза были когда-то на желтом усталом лице, и на мгновение ему почудился в детском взгляде другой. Давно забытый.
Зашелестела листва на деревьях, и это почему-то успокоило.
Девочка еще некоторое время смотрела на Сергея, затем спокойно вздохнула, прикрыла веки и прижалась к его груди.
И в это мгновение что-то с ним случилось, какой-то странный бесшумный взрыв внутри.
Белобрысая девчонка шла впереди, обнявшись с парнем, а он шел за ними, дышал глубоко и улыбался.
Они пришли к пустырю, белобрысая девчонка с парнем исчезли в кустах, а Сергей осторожно присел на траву, покачивая девочку.
Вдруг он что-то забормотал, он сам не мог понять, что бормочет, он прикасался к розовым ступням девочки и говорил какие-то странные слова-заклинания, которых нигде никогда не слышал.
Потом он понял, что это самые обыкновенные слова, просто произносил он их нараспев, хмельным шепотом, с всхлипами, весь сжавшись, напрягая тело, чтоб не дрожать и не разбудить девочку.
— Маленькая, маленькая моя, — разобрал он, — моя маленькая.
Оказывается, он все время произносил одно и то же слово.
Из кустов появился парень, присел рядом с Сергеем и сказал:
— Дай закурить.
— Не курю, — сказал Сергей и удивился своему спокойному будничному голосу.
Подошла белобрысая девчонка, лицо ее было словно освещено чем-то, хотя стояла она в тени кустарника.
— Спит? — спросила белобрысая девчонка, кивнув на девочку.
— Спит, — ответил Сергей.
Парень обнял ноги девчонки, а она сняла с него фуражечку, вынула гребенку и, счастливо улыбаясь, принялась расчесывать ему вихры на пробор.
— Пойдемте, ребята, — сказал Сергей. — Теперь вы со мной пойдете.
Он поднялся и пошел, по-прежнем покачивая девочку. Надувной крокодил торчал у него из правого кармана хвостом вверх.
Белобрысая девчонка и парень шли сзади и громко целовались.
Они вышли на площадь каким-то узким переулком и в неожиданном месте, дом с башенкой отсюда был виден по диагонали.
Уже вечерело, туман заполнил площадь, он оторвал дом с башенкой от земли, от тяжелого фундамента из гранитных глыб, исчезли подгнившие оконные переплеты, исчезла веранда, где сушились трикотажные подштанники...
— Мне пора, — сказала белобрысая девчонка. — Катьку кормить пора. Я отсюда на автобусе.
Она подошла, взяла девочку за плечи, но Сергей по-прежнему крепко прижимал девочку к груди, словно не слыша.
— Мне пора, — повторила белобрысая девчонка и удивленно посмотрела на Сергея.
Он выпустил девочку и не знал, куда деть свои руки, после девочки на груди у него осталась теплая полоса, он прижал к ней руки и так стоял, глядя на плывущий по воздуху дом с башенкой.
— Коля, завтра в шесть, — крикнула белобрысая девчонка, исчезая в тумане.
— Хорошая баба, — сказал Коля. — Ну ладно, приветик, я пошел на футбол.
— Приветик, — ответил Сергей и улыбнулся.
Коже на лице стало щекотно от слез, Сергей попытался вытереть глаза, однако руки были плотно прижаты к груди, хотелось, чтобы подольше не остывала у него теплая полоса на груди, и он так и шел через площадь с мокрыми щеками.
Он пошел в станционный ресторан, сел за столик и заказал себе ростбиф с жареным картофелем, пирожки с яблоками и лимонное желе.
Башенку, окруженную красноватым ореолом, пошатывало вдали за окном, она сейчас была похожа на речной бакен, который устанавливают в опасных местах, у отмелей или у подводных скал.
Он смотрел на этот бакен и ел пирожки с яблоками.
Потом он съел лимонное желе, а потом ростбиф с жареным картофелем.
Фридрих Горенштейн, Андрей КончаловскийРАБА ЛЮБВИ
Черно-белые кадры, стилизованные под немое кино начала века.
Название картины на фоне размытой фотографии главной героини. Остальные титры на черном фоне, белые буквы.
Из затемнения. Хлещет дождь, блестят мокрые городские крыши. По улице с большим тяжелым чемоданом идет молодая девушка.
Девушка идет по улице. Навстречу ей идет высокий господин с бородкой. Останавливается, говорит. Девушка смущенно отвечает. Они разговаривают. Надписи:
Извините, мадемуазель, но ведь
вам тяжело. Возьмите извозчика...
— У меня нет денег.
— Вы можете отдохнуть в моем
доме. Поужинаем, выпьем кофе...
На первом плане извозчичья пролетка. Девушка смущена и обрадована. Извозчик выезжает из кадра. Затемнение.
Из затемнения. За столом девушка и господин с бородкой. Горничная вносит поднос с дымящимися чашечками кофе. Господин кладет в кофе сахар. Девушка с удовольствием пьет горячий кофе, но вскоре голова ее опускается и она засыпает. Затемнение.
Из затемнения. Просыпается она на диване. Позднее утро. Она одна. Испуганно вскакивает, зовет. Надпись:
— Серж!.. Серж!!!
Входит горничная. Говорит. Девушка в ужасе. Надписи:
— Господин уехал еще вчера.
— Негодяй!
— Вы находитесь в меблированных
комнатах, здесь не положено кричать.
— Я в меблированных комнатах?
Девушка ломает руки. Затемнение.
...Дождь, сырой город. Девушка с тяжелым чемоданом уныло бредет по улице...
Тапер наигрывает грустный мотив.
В тесно набитом зале всхлипывают и сморкаются.
Высокий подъезд кинотеатра с уходящей наверх лестницей. Над подъездом — рекламный щит с надписью: «"Жизнь только издалека красива и нарядна". Тяжелая душераздирающая драма въ четырехъ частяхъ съ участiемъ любимцевъ публики Ольги Вознесенской и Александра Максакова».
По краям подъезда — огромные рекламные щиты: Ольга и Максаков. Лестница забита людьми, вдоль дома — очередь.
Подъезд набит битком. Люди стоят, тесно прижатые друг к другу. Над окошком надпись: «Билетов нет».
— Я слыхал, через запасной ход вчера своих пускали, — хриплым голосом говорил какой-то тощий человек, закутанный в башлык, сверкая глазами сквозь стекла очков.
— А я вот слыхал вчера: Киев большевики взяли!
— Ложь! Не может быть такого!
— Дай-то Бог...
— А если и так, какая разница, — вмешался в разговор полненький господинчик. — Большевики там, все остальное здесь!
— Что же это?
— Все! Ольга Николаевна, Шаляпин! Бунин, говорят, скоро будет! Вертинский!
...У входа, в очереди, какая-то дама под зонтом, закинув голову, смотрела на афишу. Через ее плечо мы видим туфлю Ольги, нарисованную на холсте.
— Ольга Николаевна, голубушка... Ангел вы наш... — губы ее задрожали от охватившего ее чувства.
Застеснявшись своего порыва, она смущенно оглядывается. Мимо, толкнув ее, пробегает взволнованная госпожа.
Взволнованная госпожа появляется в проеме:
— Безобразие, господа, половина билетов мимо кассы идет!..
Толпа зашумела.
— Депутацию необходимо!
— К директору!
— Почему такое отношение к публике?!
Несколько пролеток с солдатами остановились у кинотеатра. Из первой вылез капитан. Лицо его было бело и кругло; светлыми, почти белыми глазами он уставился поверх толпы. К нему подбежал филер, что-то зашептал. Не дослушав его, капитан пошел к входу.
— А вот и власть, — сказала какая-то дама. — Господин капитан, почему такое безобразие? Публика мокнет под дождем... Я жена губернского секретаря...
Капитан посмотрел на нее, не ответил, прошел мимо. Толпа сомкнулась за ним, глядя вслед.
В углу сцены тапер играл на пианино. Вспыхнул свет. Тапер перестал играть, привычно закрыл крышку и устроился ждать. Мимо него прошел капитан и остановился перед погасшим экраном:
— Все на местах! Приготовить документы!
Началась паника. Давка.
Филер от двери бросился в толпу.
Какого-то человека солдаты схватили, растянули руки, поволокли.
— Господа, это ошибка, господа! — улыбаясь, обращался человек к ведущим его за руки солдатам.
Он не вырывался, охотно шел сам.
— Ну что вы, ей-богу, отпустите! Я сам же иду!
Кто-то толкнул его прикладом в спину. С него слетела шляпа, он чуть было не упал, но удержали солдаты. Человек опять засмеялся:
— Это несправедливо, — весело сказал он.
Его вели сквозь толпу, капитан шел следом. Они вышли на улицу.
Дождь кончился. Сквозь туман пробивалось солнце. Человек растерянно оглядел стоящую у входа испуганную публику, пожал плечами.
Капитан посмотрел на какого-то унтера, тот кивнул солдатам. Они подвели веселого человека к витрине магазина и, держа его за обе руки, сильно ударили им о стекло.
Посыпались осколки. Человека подняли и бросили через борт в кузов подъехавшего грузовика.