— Александр Александрович, мне так неудобно.
— Хорошо, изогнись еще, терпи... Стоп! Прекрасно!
Три светильника по очереди гаснут.
Жуков пошел поправлять грим. Мадам Дюшан пила из термоса, принесенного ей Стасиком, чай и говорила с ним о чем-то. Ольга упала в кресло, взяла газету и накрыла ею лицо. Она была не в духе. Потоцкий разряжал камеру. Тапер пошел курить.
Калягин встал, прошелся по павильону:
— По-моему, прекрасно! — сказал он, потирая руки.
Ольга сдернула с лица газету.
— Да что прекрасно?! — раздраженно сказала она. — Неужели вы не понимаете, что все это неправда! Чушь какая-то!
Южаков сидел у себя в конторке, под самым потолком павильона. Он что-то писал.
— Какая правда, Ольга Николаевна? — не отрываясь от бумаг, сказал он. — Прежде всего красота... Остальное все максаковщина... Забудьте... Он нас забыл... А мы его забудем...
— При чем тут Максаков? — вскочила неожиданно Ольга. — Он пуст, как барабан! Он — манекен!..
— Ну, не соглашусь с вами! — покачал головой Калягин. — Все-таки это один из интереснейших артистов! И вы как-никак должны быть благодарны ему!..
Он сел в кресло.
— Я?! За что?! — Ольга уже не могла сдержать себя. — Когда я начала с ним сниматься, я уже имела огромный успех в ваших фильмах! Это он должен быть мне благодарен за то, что я с ним снималась! Ничтожество! Ноль!..
Она вдруг разрыдалась.
Потоцкий стоял, опустив голову и о чем-то задумавшись, около камеры.
Южаков перестал писать и смотрел вниз.
Все смотрели на Ольгу. Наступила неловкая пауза.
Потоцкий стал заряжать камеру пленкой.
Один только сценарист сидел согбенный над бумагой и строчил что-то.
Калягин встал с кресла, направился было к Ольге, но она отвернулась от него, и Калягин медленно пошел к окну. Отдернул занавеску.
— Так что, Александр Александрович, зовем Канина? — спросил со своего места Южаков.
Калягин, глядя в окно, пропел:
— Ту-ру-ру-ру...
— Слава богу, — донесся голос Южакова.
К Калягину тихо подошел сценарист.
— А может быть, так... — заговорил сценарист. — Она идет по городу...
— Ему расскажите... — перебил его Калягин и кивнул в сторону Южакова.
Сценарист обернулся.
— У меня есть предложение, — робко сказал он.
— Да, да... — Южаков продолжал писать.
Сценарист вышел на середину павильона.
— Героиню подбирает на улице восточный вельможа... — стал кричать он наверх. — Этот богач разительно похож на Владимира Ф.
Южаков перестал писать, слушал сценариста.
— Он увозит несчастную в свой дворец, там она вкушает райские сладости и чувственные наслаждения Востока.
— Молодец литератор! — закричал Южаков и швырнул ручку на стол. — Вот это другое дело!
Он вскочил с кресла, открыл окно.
— Господин Фигель! Ищите Канина!..
На залитом солнцем дворе стоял Канин и ослепительно улыбался:
— Ты кликнешь, себя не заставлю я ждать! — пропел он и приподнял шляпу.
Потоцкий и Ольга ехали в машине. Ольга ела бутерброд.
— Я не могу больше так, — говорила она. — Все вокруг чем-то заняты, я ничего не понимаю! Это ужасно! Что-то делаем, мучаемся — никому это не нужно. Боже! Как я устала от всего!.. Все временно, все на бегу...
Она хлебнула из бутылки молока.
— Так жить невозможно. Я известная актриса, мне двадцать шесть лет. Ну имею я право хотя бы ванну вечером принять после работы?! В гостинице уже неделю нет горячей воды! Ночью холодно. Спим с мамой и девочками в одной постели. Нет, к черту все! В Париж! — она раздраженно откусила от бутерброда.
Потоцкий произнес:
Блажен, кто посетил сей мир,
В его минуты роковые,
Его призвали всеблагие,
Как собеседника на пир...
Это Тютчев. Я не могу давать вам советов, Ольга Николаевна, вы женщина, вы актриса. А новый мир тревожен и беспокоен, и только тот останется с ним, для кого тревога и беспокойство — смысл жизни. Максаков это понял.
Ольга резко повернулась к Потоцкому.
— Опять?! — воскликнула она. — Да что вы с ним носитесь? Он никто! Понимаете?
— Может быть, — сказал Потоцкий, — но вы любите его, Ольга Николаевна, и страдаете от того, что он остался, ваше самолюбие смертельно ранено.
Ольга захохотала и выбросила недоеденный бутерброд.
— Да вы просто глупы, как и все, — насмешливо сказала она.
В зеркальце Потоцкий видел, как ободранные мальчишки затеяли драку из-за хлеба, выброшенного Ольгой.
— Оглянитесь, — сказал он.
— Что это?
Потоцкий не ответил. Ольга смотрела на дерущихся детей и вдруг сказала:
— Я не могу здесь жить. Научите меня. Я хочу понимать все.
Потоцкий резко затормозил. Солдаты и какие-то штатские прогоняли публику на тротуар.
— Назад! — заорал Потоцкому пробежавший солдат. — Закрыто!
Машина остановилась. Потоцкий приподнялся из-за руля, но тут же сел и быстро включил скорость.
— Что там? — Ольга с любопытством взглянула, но вдруг разом побледнела.
На мостовой лежал мертвый человек. Тот самый, которого они прятали на кинофабрике несколько дней назад.
Машина Потоцкого уезжала но улице прочь. Ольга смотрела назад. Она видела, как солдаты приподняли труп, накинули на него рогожу. Уже заворачивая за угол, Ольга увидела, как убитого укладывают на телегу.
Потоцкий молчал, и Ольга сидела молча, покачиваясь, уронив руки на колени.
Они выехали на людную улицу, у кинотеатра стояла толпа. На щитах было нарисовано большое, улыбающееся лицо Ольги, густо покрытое румянами.
— Остановите, — сказала вдруг Ольга и почти на ходу соскочила, торопливо пошла к толпе.
— Граждане, — сказала она, остановившись около какой-то дамы, которая изо всех сил протискивалась вперед к кассам, — зачем вы теряете время... Вас обманывают...
— Не приставайте, — огрызнулась дама. — Хотите без очереди протиснуться... Стыдились бы...
— Но подумайте, — идя вдоль очереди, сквозь слезы говорила Ольга. — Куда вы стремитесь, вас хотят отвлечь от жизни, одурманить... И я виновата... то, что я делаю, — это ужасно, бессмысленно, гадко... Я пришла покаяться... Я каюсь перед вами, из меня сделали идола... Ольга Вознесенская, любимица публики... А я просто несчастная слабая женщина... Я как все, поверьте мне... Вокруг жизнь, вокруг смерть, кровь...
— Где Ольга Вознесенская? — встрепенулся кто-то. — Позвольте, позвольте... Господа... Ольга Вознесенская среди нас...
Человек высовывался из толпы, пытаясь пробиться к Ольге.
Вокруг забурлила толпа, раздались возгласы.
— Господа, не напирайте, прошу вас, господа... Позвольте автограф.
— И мне!
— Прошу вас!
— Прочь от лжи, — сжимая кулаки, говорила Ольга. — Идите на улицы... Протестуйте против преступлений. Там человека убили!
Но к ней уже тянулись десятки рук с блокнотами. Ее никто не слушал. Какой-то пожилой человек со слезами на глазах протиснулся к ней вплотную.
— Я хотел бы вам сказать... — начал он. — Я одинокий человек... Я болен... Но ваш портрет висит у меня над койкой, и мне не так одиноко... Вы мой кумир...
Старик протискивается к Ольге.
Над толпой, опираясь на плечи товарищей, появился какой-то студент.
— Разрешите мне поцеловать подол вашего платья. — закричал он. — Разрешите поцеловать вашу туфлю...
Над толпой поплыли охапки цветов. Они стекались к Ольге с разных сторон. Толпа увеличивалась на глазах.
Набежали репортеры. Зашипели магниевые вспышки.
Ольгу с цветами в руках подняли на плечи и понесли... Раздались аплодисменты, крики «Браво!».
Совершенно растерянную, улыбающуюся Ольгу понесли по улице. Вверх взлетали шапки.
Потоцкий грустно смотрел на удаляющуюся на руках поклонников Ольгу.
Заваленная цветами, улыбающаяся, растроганная Ольга стояла, прижавшись спиной к двери своего номера, и тихо улыбалась.
Ветер плавно раскачивал занавески.
Фотографии Ольги с цветами. Она нежно улыбается. Надпись: «Вчера восторженные почитатели таланта Ольги Вознесенской устроили манифестацiю въ ея честь».
Ольга лежала с открытыми глазами. Рядом, закутанные в пледы, халаты и еще какое-то тряпье, обнявшись спали девочки. Худое, старое плечо матери виднелось из-за них. Ольга долго слушала дыхание детей. Потом медленно села.
Девочки вздрагивали во сне. Мама спала. Ее седеющие волосы были убраны в тугой пучок на затылке, и от этого голова на большой подушке казалась совсем маленькой. Она спала тихо, словно и не дышала вовсе.
...Ольга стояла у двери балкона, смотрела на улицу.
Было уже светло и пустынно. Ветер тащил по улице пыль и обрывки газет. С кинотеатра напротив улыбались спящему городу Ольга Вознесенская и Александр Максаков. Ольга стояла за шторой лицом к комнате, сквозь прозрачную ткань видно было, что она плакала.
— Оленька, девочка моя, что с тобой? — спросила мама.
Ольга откинула штору и медленно села на пол.
— Все кончено, мама. Все кончено, — сказала она, закрывая лицо руками.
— Бог с ним, девочка, Бог с ним. — Она погладила Ольгу по голове. — Все пройдет, радость моя, вот уедем... И все пройдет... — Она смахнула рукой побежавшие по щекам слезы. — Ты моя хорошая... Ты моя умница... Не плачь... Счастье мое... Все будет хорошо...
Подошли испуганные девочки. Ольга обняла дочерей, ткнулась в них лицом:
— Боже мой... Как мы несчастны... Как мы одиноки... Боже мой!..
Прижавшись к друг другу, всхлипывая и успокаивая друг друга, они сидели на полу у балкона.
Комната наполнялась светом тусклого осеннего утра. Повсюду — на кровати, на стульях, на рояле, на туалетном столе Ольги, даже на полу — лежали засыхающие и осыпавшиеся цветы — все, что осталось от вчерашнего триумфа кумира публики Ольги Вознесенской.
Съемочная группа расположилась на главной аллее дворца эмира бухарского. Ассистенты разгружали тенты, осветительную аппаратуру. В маленьком затененном дворике гримировались актеры.