— Принеси лестницу! Ты станешь богатым человеком, — говорит Тимур.
— Может быть, тебе еще принести коврик, чтобы ты подкрепился на нем?! Подать куски нежного мяса козленка, жареных кур, яйца, мягкие, как задница?! А? Принести тебе все это, а? Ты, висельник! — и он опять захохотал.
Альджан подошла, обняла Тимура, они уселись на камень. Тимур положил ей голову на плечо и закрыл глаза.
— Эй! — позвал кто-то. — Эй-й...
В дыру смотрел молодой стражник.
— Возьмите! — и меч вонзился в землю недалеко от ног Тимура. Послышался шорох — это упала лестница.
— Свершилось, — сказал Тимур. — Это рука бога...
По веревочной лестнице Альджан и Тимур поднялись наверх.
Стражники играли в кости, когда Тимур неожиданно появился перед ними.
Двор тюрьмы. Рассвет.
— Я сейчас пройду мимо вас, и никто не двинется из страха за свой живот. Не пытайтесь преградить мне дорогу, слышите? Кто из караульных решится преградить мне дорогу? Кто хочет, чтобы мой меч оказался у него в кишках?
Стражники, загипнотизированные, не шевелятся.
Держа Альджан за руку, Тимур вышел на улицу. Вокруг были слышны крики: «Бежал! Бежал!»
Тимур пошел по улице, народ расступался перед ним. Он зашел к хану Курбану.
Шатер Курбана. Рассвет.
— Амир Тимур, — сказал Курбан, — я собирался освободить тебя сам, потому что получил два письма от своего брата. В первом письме он пишет, что если ты посетишь меня, чтобы я принял тебя с надлежащим почетом. Но нехорошие люди не передали мне первого письма. Я узнал о нем только из второго письма, которое получил сегодня.
— Кто эти нехорошие люди? — спросил Тимур.
— Амир Хусейн, — сказал Курбан. — Он передал мне только письмо, в котором брат просит принять его, Хусейна, хорошо, а письмо насчет тебя он мне не передал.
— Это неправда! — крикнула Альджан.
— Правда! — оказал Тимур. — Твой брат коварен и подл. Он знал, что я сижу в тюрьме, и не сделал никакой попытки выручить меня, несмотря на то что я сижу с тобой, с его сестрой!
— Я дам тебе своего коня и двенадцать всадников для сопровождения, — сказал Курбан.
Степь. Утро.
Горячий солнечный день. Тимур сидит в тени, прислонившись к полуразрушенной стене. Он привстал, смотрит, как муравей пытается забраться на стену: взберется немного, упадет вниз, потом опять взберется, доберется доверху, опять упадет.
— Тимур, — позвал его Саид.
— Тише! — шепотом сказал Тимур. — Этот маленький муравей и слепой, и хромой, но упорством и настойчивостью достиг все-таки своей цели. Упорству и настойчивости надо учиться не у львов и орлов, а у маленьких насекомых...
Подошли и другие спутники Тимура.
— Но сейчас нам надо уходить! — сказал Саид. — Здесь нельзя долго оставаться, сюда идут монголы, а у нас всего пятьдесят конных, остальные пешие!
Движется отряд Тимура, впереди всадники, позади пешие.
— Табун лошадей, — говорит Саид. — Захватим!
— Мы не в туркменских степях, — отвечает Тимур, — и я не занимаюсь грабежом!
Отряд подъезжает ближе. Хозяева табуна узнают Тимура и кланяются ему.
— Это подвластные мне люди, — обрадованно сказал Тимур, — надо уговорить их уступить нам коней.
Река. Утро.
Небольшой отряд Тимура быстрой рысью движется в конном строю. Впереди блестит река.
— Смотрите! — кричит Саид. — На другом берегу монголы!
— Нет, это наши люди! — говорит Тимур. — Это Мубарак и амир Термеза пришли присоединиться ко мне...
У стен Кандагара. Ночь.
Уже тысячное войско Тимура при звуках труб подходит к Кандагару. Разбуженные жители и воины заполнили крепостные стены.
— Надо послать к правителю, чтобы щедрыми подарками склонить его сдать нам город. А пока, на всякий случай, приготовим штурмовые лестницы, — говорит Тимур.
Шатер Тимура. Утро.
Пир. Еда. Питье. Правитель Кандагара вручает дары Тимуру.
— Мы очень довольны тобой, — говорит Тимур правителю, — чтобы этой ночью Кандагар подчинился мне.
Кандагар. Дворец правителя. Утро.
— Амир Хусейн просит принять его, — сказал на следующее утро Саид, войдя в комнату дворца, где Тимур отдыхал.
— Пришел, униженный, просить прощения, — сказал Тимур. — Как это похоже на него! Подлый, коварный человек!
— Что ответить ему?
— Пусть войдет. Когда ни на кого нельзя надеяться, приходится вступать в вынужденный союз с негодяем...
Входит улыбающийся Хусейн.
— Как я рад видеть тебя, — говорит он, широко распахивая объятия. — А где моя сестра Альджан? Я соскучился по ней!
— Альджан я отправил домой. Она болеет после тюрьмы.
— Ах! Это так ужасно! Я пошлю ей полезные для желудка китайские корни, сладкого салата в уксусе и меду. Ты не должен на меня обижаться, я не знал, что ты в тюрьме. Ты должен понять меня, среди этих туркменских дикарей я боялся за себя.
— Да. Я разделяю власть над Кандагаром и дань с него пополам, уступлю одну половину тебе, — сказал Тимур.
— Ты благороден, — сказал Хусейн, — но я тоже тебе хочу сделать подарок. Хочешь, подарю тебе русскую наложницу, которую я в Хорезме выменял за туркменскую лошадь? Ты ее увидишь и поймешь, почему я лучшего туркменского скакуна не пожалел. У нее голубые глада, кроткий характер, и она прекрасно готовит.
Тимур и Хусейн, сидя рядом, смотрят на русскую наложницу.
— Ну, что я тебе говорил? — засмеялся Хусейн. — Посмотри, какие у нее светлые волосы, они не крашены хной. Это дело природы. Посмотри, какой у нес румянец на белом лице! Я думаю, что в России ее кормили медвежьим молоком. Посмотри, как она сильна в работе! И во всем! Ты меня понимаешь? И смышленая. Я ее учу мусульманской вере... Пойди сюда, Ксения! Расскажи, про что я тебя учил? Ксения подошла, наморщила лоб.
— Про Сусеня, — сообщила она. — Ты Сусеня! И учил меня про Сусеня, про святого Сусеня... У нас святым тоже имя дается...
— Это она про Хусейна говорит «Сусеня», — засмеялся Хусейн. — Ну, расскажи про святого Хусейна, внука Мухаммедова.
Ксения опять наморщила лоб и долго молчала.
— А те убили Сусеня, — наконец сказала она, — Олейневых детей и внучат Мухаммедовых. Он их проклял. И семьдесят городов развалилось...
Хусейн захохотал. Ксения тоже засмеялась и уселась к нему на колени.
— Нет, теперь вот твой хозяин, — сказал Хусейн, — я тебя ему подарил. Амир Тимур... Ти-и-мур...
— Тимур, — повторила Ксения и уселась к Тимуру на колени.
Тимур отстранил ее.
— Знаешь, как она золотом умеет вышивать? — сказал Хусейн.
— Коран предостерегает мусульман от применения золотых нитей и украшении, — сурово сказал Тимур. — Я отошлю ее в свой дом, и старшая жена найдет ей работу на скотном дворе.
Тимур, глянув, увидел смотрящие на него голубые глаза, сердце его вдруг встрепенулось, он постарался сохранить суровость и отвернулся.
— Ты уж с ней слишком суров, — сказал Хусейн, когда Ксения ушла. — Если бы я знал, то не подарил бы ее тебе. Такую красавицу и для скотного двора? Для скотного двора достаточно и безносой старухи.
— Шариат и улемы учат нас праведной жизни и предостерегают от прелюбодеяний, — сказал Тимур.
— А может быть, ты с ней так суров потому, что она тебе понравилась? — Хусейн громко захохотал.
Кандагар. Дворец. Комната Тимура. Вечер.
После молитвы Тимур сидел перед зеркалом. Вошла Ксения и внесла дымящееся блюдо.
Тимур посмотрел раздраженно.
— Саид, — крикнул он, — почему эта девка не на скотном дворе? Я велел ее отправить.
— Повар заболел, — сказал Саид, — а она вкусно готовит.
— Что же она варит? — Тимур посмотрел на блюдо. — Это же какая-то христианская еда! Она меня еще свининой накормит!
И он бросил блюдо на землю.
Ксения продолжала стоять, смотреть своими голубыми глазами на Тимура. Тимур взглянул опять на нее мельком.
— Чего ты стоишь? Подбери!
Она наклонилась и начала подбирать осколки разбитого блюда, рассыпавшуюся еду. У нее были стройные ноги, крепкие бедра, высокая грудь.
— Что ты молчишь? — спросил ее Тимур.
— А что мне делать?
— А почему ты не плачешь?
— Я привыкла, господин! — сказала Ксения. — Меня все обижают. Только когда жила при матери и отце, меня любили.
— Ты сильно тоскуешь по дому? — спросил Тимур.
— Тоскую, господин, — сказала Ксения. — Земля у нас красивая, лесной бог украшает ее цветами, птицы поют! А зимой на санях ездят и блины едят.
— Кто тебя учил варить?
— Отец-хлебник, — сказала Ксения. — При нем печь хлеб научилась и готовить научилась.
— Ты пробовал ее еду? — спросил Тимур Саида.
— Пробовал, вкусно.
— Ну-ка, еще принеси, пока она осколки собирает, — сказал Тимур Саиду.
Саид принес блюдо.
— Вкусно, — попробовав, сказал Тимур, — только мало перца. У вас как это называется?
— Пельмени, — улыбаясь, сказала Ксения.
— Вкусно, — поедая, сказал Тимур. — Только у нас лук с мясом мелко нарубленный. Я тебя научу, сядь.
Ксения присела.
— Ты можешь идти, — сказал он Саиду.
Саид вышел.
— Поешь!
— Спасибо, господин, я сыта.
— Садись, поешь.
— Как вам угодно.
Она села, робко взяла пельмень и начала есть. Некоторое время они молчали, ели молча, потом переглянулись и оба засмеялись.
— Плохо тебе без отца и матери? — спросил опять Тимур.
— Плохо без заступника, — сказала Ксения. — И птенцы радуются под крылом матери своей.
— Тебя амир Хусейн исламу учил? — спросил Тимур.
— Учил, только я ничего не понимаю.
— Значит, плохо учил! Всегда быть справедливым и милостивым, вот, в двух словах, чему учит ислам. Я тебя сам буду учить. Пророк говорит: «Обучить одного неверного важнее, чем тысячи верных».
— Я вашей милости, господин, радоваться буду, как дерево сухое теплому дождю...
Кандагар. Дворец. Вечер.
— Не хочешь ли сыграть партию в шахматы? — спросил Хусейн Тимура после совместного завтрака.