Он расставляет фигуры.
— Садись, поиграем!
— Что ж, попробуем, — говорит Тимур и усаживается за доску.
Некоторое время они играют молча. Тимур делает ход конем, беря пешку.
— Тебе везет, — говорит Хусейн.
— Мне уж давно приходилось слышать, — говорит Тимур, — что тех, кому везет, преследует зависть.
— Зависть судьбы? — улыбается Хусейн.
— Я не язычник, чтобы верить в судьбу, — говорит Тимур. — Я верю в предначертания бога.
— Но согласись, — говорит Хусейн, — кроме святых молитв есть еще и радости жизни. Да, эту русскую наложницу, которую я подарил тебе сгоряча, я хочу получить назад. Ведь она тебе не нужна. Ты отправил ее на скотный двор.
— Она мне нужна, — помрачнев, сказал Тимур. — Она вкусно готовит.
— Вот как? Ну хорошо! Я тебе дам отличного повара, верни мне ее.
— Нет, она мне нужна, — сказал Тимур.
— Я не хочу, чтобы ты мне ее вернул бесплатно, я тебе заплачу. Хочешь белую арабскую кобылицу?! Я не понимаю, почему ты так сердито на меня смотришь? А, может быть, ты в нее влюбился? — Хусейн засмеялся. — Ты не обижайся, даже мудрые философы не пренебрегали своим телом.
— Я ценю истинных философов, а не вульгарных болтунов, — сказал Тимур. — О своем теле я забочусь не как какой-нибудь похотливый козел, не напоказ и не пренебрегая им! Тебе шах!
В этот момент вошел Саид.
— Амир Мубарак ночью тайно удалился от нас и ушел в Систан. Получена весть, что нам угрожает нападение систанцев.
— Что ж, от него этого следовало ожидать, — сказал Тимур. — Слишком горячо клялся мне в своей вечной верности.
Холмы. Утро.
Туманное рассветное поле. Воины выстраиваются в боевой порядок перед боем с монголами.
— Надо поделить воинов на три части, — говорит Тимур, — Ты, амир Хусейн, с одной частью богодуров составишь мое правое крыло. Ты, Саид, — другое, расположишься слева, я сам буду предводителем третьей части, составлю середину боевого порядка.
— В первый ряд поставим стрелков-лучников, за стрелками воинов, вооруженных копьями.
— Они приближаются! — крикнул Саид.
Тимур с холма, окруженный двенадцатью личными телохранителями, следит за боем.
Затем он бросается в самую середину сражения. Лязг мечей, свист стрел. Две стрелы почти одновременно попадают в Тимура. Одна в правую ногу, другая в правый локоть. Разгоряченный боем, он не замечает этого, раненый продолжает сражаться с торчащими в теле стрелами, бегут воины Тимура, преследуют их монголы.
— Ты ранен!.. — тревожно кричит Саид.
— Ранен, — говорит Тимур.
Он слезаете коня.
— Пить очень хочется.
Он сделал несколько шагов и упал.
— Где Хусейн? — спросил Тимур и потерял сознание.
Пустыня. Колодец. Утро.
Огромный платан распростер свои ветви над колодцем. С толстой нижней ветви и кривой боковой облетели все листья. Голые стволы белеют на фоне густой зеленой кроны.
Кандагар. Сад. Вечер.
Бледный Тимур лежит под цветущими абрикосами. Ксения осторожно массирует ему тело специальной мазью.
— Слаб я стал, как ребенок, — тихо говорит Тимур. — Мне теперь и ходить надо учиться, как ребенку.
— Выучишься, — говорит Ксения, улыбаясь. — Я тебе матерью буду. Обопрись на меня.
Тимур с трудом встает и, опираясь на плечо Ксении, идет, хромая.
— Рука не сгибается, — говорит он — Теперь левой рукой надо учиться многое делать.
— Выучишься, амир, выучишься! — говорит Ксения. — Бог захочет, выучишься. Отец меня в детстве учил Бога любить, людей любить, и будет тебе награда.
— Хорошая ты, Ксения, — говорит Тимур и целует ее. — Бога я люблю, а людей мне любить теперь не обязательно. Мне теперь, хромому и однорукому, людей особенно понимать надо, а не любить. Жизнь надо понимать не хуже муравья, чтобы до цели добраться. Всю злобу, которую я от многих людей испытал, собрать воедино, как тяжелый камень, и обрушить на их же головы.
— Не злись, милый! От злобы раны плохо заживают.
— Раны на теле заживут, а с врагами я посчитаюсь. Ты только, Ксения, дай мне свою любовь. Ты мне как наложница не нужна. Хочешь, я тебя на волю отпущу, в родную землю, пойдешь к отцу, матери? Я тебе денег дам!
— Я очень хочу, но оставить тебя одного сейчас не могу.
— Благодарю тебя, Ксения. Устал я, прилечь бы!
Ксения помогает Тимуру лечь в постель.
— Саид, — зовет он.
Входит Саид.
— Что ж ты про Хусейна ничего не сообщаешь? Уже давно послал его с двумястами всадниками в сторону Бадахшана?
— Амир Хусейн овладел Бадахшаном, — говорит Саид, — и все заботы направил на то, чтобы побольше награбить богатства. Он забросил все дела, управление страной. Все воины страшно злы на него.
— Что ж ты мне не сообщил?
— Не хотел тревожить, пока раны не зажили.
— Раны уже зажили, — говорит Тимур. — Где теперь Хусейн?
— Монголы напали на амира Хусейна, тот был разбит в бою и бежал на юг.
— Он погубил лучших моих воинов! — сердито говорит Тимур. — Все мои люди рассеяны по разным местам. Сколько мы можем собрать всадников?
— Не больше сорока.
— Проклятый Хусейн! Когда-нибудь он будет держать ответ за свою злобу, за свою жадность, за свою глупость...
— Не сердись, милый! — сказала Ксения, утирая вспотевший лоб Тимура, и поднесла ему кувшин.
Тимур жадно и долго пил.
Предгорья. Ночь. Сон.
Хромая, с согнутой правой рукой, Тимур медленно и долго взбирается на гору. Неподвижно сидит при лунном сиянии один.
— Наступает перелом в моей судьбе, — тихо произносит он. — Отсюда я пойду от крайнего унижения к большой славе. Слепой и хромой муравей достигнет своей цели. Я пока еще слеп к путям судьбы и хром по велению судьбы, но бог управляет и судьбой.
Тимур становится на ночную молитву, долго молится, потом ложится спать. Быстро засыпает. Он видит себя в пустыне. Вокруг множество народа, а вдали виден свет. Тимур спешит по направлению к свету. На дороге лежат три кучи золы. Он смотрит на них и идет дальше.
Слышен голос:
— Видишь тех пятерых впереди? Спеши за ними.
Начинается сильная буря. Один из пятерых оборачивается и говорит Тимуру:
— Буря означает, что посланник бога восходит на небо.
И тут Тимур увидел вдали силуэт посланника.
— К великому счастью, я могу поклониться посланнику бога!
Тимур подходит ближе и кланяется посланнику бога.
— Терпение — ключ к радости, — говорит посланник...
Вдруг поднялся порыв ветра, и посланник превращается в Эблиса.
Эблис смеется:
— Ты, Тимур, силой оружия покоряешь людей. А я в их головы силой духа привношу злобу и непокорность.
Тимур выхватывает саблю и прислоняет острие клинка к шее Эблиса:
— Мгновенье — и нет головы... И нет злобы и непокорности!
Эблис перестает смеяться.
Тимур прячет саблю в ножны и удаляется по пустыне.
Эблис выхватывает из-за пояса кинжал и метает в уходящего Тимура.
Степь. Шатер Тимура. Ночь.
Тимур вскрикивает и просыпается. Рука с кинжалом бьет его по груди, по спине, не зная, что даже ночью Тимур не расстается с кольчугой.
— Саид! — кричит Тимур.
Вбегают Саид и стража. Втаскивают через дыру в шатре убийцу.
— Какой страшный сон! — говорит Тимур. — Я знаю, это человек Хусейна.
Самарканд. Утро.
Тимур торжественно въезжает в Самарканд. Звуки музыки. Толпы народа приветствуют его криками.
Шатер Хусейна под Самаркандом. Утро.
— Я рад, что вы согласны со мной, главы племени тумны, — сказал Хусейн. — Ханом следует сделать не безродного Тимура из племени Барласов, а родовитого Джагатая из племени тумны.
— Умер Джагатай, — сказал первый глава.
— Тогда сделаем ханом его сына, — сказал Хусейн.
— Убит, — сказал второй глава.
— Тогда внука... — Внук Джагатая Кабул живет неизвестно где и, по слухам, в полной бедности, — сказал третий.
— Отыскать! — сказал Хусейн. — Отыскать и сделать ханом!
Самарканд. Улицы. Вечер.
Толпы народа, музыка. Худой, напуганный юноша Кабул в сопровождении Хусейна и его амиров въезжает в Самарканд.
— Сто двадцать лет жизни великому хану Турана Кабул-шаху! — кричит Хусейн.
Народ громко закричал приветствия. От криков этих Кабул-шах вздрогнул и съежился.
— А сейчас по случаю въезда хана в Регистане будет праздник! Там поставлены большие котлы с ханским пловом!
Тимур смотрит на суету народа вокруг котлов.
— Трудно добиться похвалы от своих сограждан, — говорит он. — Ведь даже если кто-либо явится к ним в блеске славы, они стараются отнять ее у него и всяческими уловками умалить его значение. Хусейн, конечно же, превратит бедного Кабул-шаха в марионетку и будет им управлять, как захочет. На мое письмо он не ответил, не обратил никакого внимания, и я промолчу. Как учит Омар Хайям:
Ты, счет ведущий всем делам земным,
Среди невежд будь мудрым, будь немым,
Чтоб сохранить глаза, язык и уши,
Прикинься здесь немым, слепым, глухим.
Саид, собирай наше имущество. Я поеду в Карши и останусь там. Наконец у меня появится возможность обложить себя рукописями и книгами...
Карши. Дворец Тимура. Ночь.
Зимний вечер. Холодный ветер с дождем и снегом. Тимур ходит, хромая, по комнате, диктуя писцу:
— В молодости я хотел остаться в мечети. Не совершил ли я ошибку, отказавшись от этого? Бог создал людей и населил ими землю. Пищу им щедро доставляла земля. Были у них пышные луга, на которых пасся скот, зеленые горы и достаток плодов. Бог создал жизнь без войн, без оружия, без охраны, мирную жизнь без распрей, здоровую и не знающую нужды. Не бог, а сами люди придумали войны из зависти к величию бога, стремясь возвеличить себя. Мне тридцать семь лет. В тридцать пять я стал калекой. Я провел большую часть этих лет в войнах, ненависти, я пролил слишком много своей и чужой крови. Я давно уже жду весну не как время свежих запахов, а как время, когда подсыхают дороги, когда степь делается пригодной для передвижения конницы...