Многие христиане плачут украдкой.
Подъезжает Тимур. Все ему кланяются.
— Если вы хотите жизнь свою спасти и адских мучении избежать, вы должны принять ислам, — говорит он.
— Примем ислам! Но вернешь ли ты нам добро, которое взял у нас? — робко спрашивает одна женщина.
— По-настоящему примете ислам? — спрашивает Тимур. — Произнесете исповедание веры, будете совершать пятикратную молитву, совершать омовения и тридцатидневный пост соблюдать, тогда ни вам, ни вашему народу не сделаю вреда. А не захотите — вот!
И но знаку Тимура воины бросили в огонь связанного грузинского священника.
— Он не хотел понять свет истины, — сказал Тимур.
— Принимаем ислам! — испуганно заговорила толпа.
Люди начали снимать с себя нательные кресты и бросать их в огонь.
— Грузинский царь Иппократ взят в плен! — говорит Саид и показывает на связанного царя, привязанного к хвосту его лошади.
— Что с ним делать?
— Развяжите его, приведите ко мне, — говорит Тимур. — Я сам хочу просветить этого христианина сведениями о религии Мухаммеда.
Грузия. Шатер Тимура. Вечер.
Тимур и царь Иппократ сидят за беседой. На столе стоит вино, прочие кушания...
— Я читал ваши христианские книги и убедился, что коварное учение галилеянина представляет собой злобный людской вымысел, — говорит Тимур. — В этом учении нет ничего божественного. Вино возбуждает и оно воздействует на неразумную часть душ. Нужно ли верить тому, кто учит любить врага, можно ли верить в учение, которое советует не сопротивляться врагу, подставлять свое лицо для побоев? Так могут говорить только корыстолюбцы, сумасшедшие или лжецы. Разве полчища крестоносцев, которые приходили на мусульманские земли, не жгли нас, не грабили, не резали? Ваше учение противно человеческой природе...
— Мы несем наказание и жертвуем собой за грехи наши, — говорит Иппократ.
— Вот в этом ваше корыстолюбие, — говорит Тимур. — Мы, мусульмане, жертвуем собой не ради грехов, а ради бога нашего милостивого.
Он взял Коран и прочел:
— «Не говори, что те, которые погибают за бога, умирают, ибо они живы». Так сказано во второй суре: счастлив мусульманин, павший в этих священных битвах, он становится славным мучеником. Вход в рай для него открыт. Хочешь ли ты в рай или предпочитаешь ад, после того как умрешь на костре, или на виселице, или закопанным живым?
— Я предпочитаю рай, — говорит тихо Иппократ.
— Я рад, что по особому действию благодати прозрение проникло в твою неверную душу, находящуюся во мраке. Значит, ты, Иппократ, согласен выйти из заблуждения и сделаться мусульманином?
— Согласен, — тихо сказал Иппократ. — Ради спасения своего народа. Если ты уйдешь в свои земли...
— Благодарю Аллаха за то, что он дал мне силы просветить еще одного неверного, — говорит Тимур. — Иди, отдыхай и считай этот день самым счастливым в своей жизни.
— Я считаю этот день самым счастливым, — говорит Иппократ.
Грузия. Улицы города. Вечер.
Он уходит на улицу, освещенный пламенем пожаров.
Кругом валяются трупы.
Воины Тимура хватают христиан и бросают их в огонь, некоторых живыми закапывают во рвах. Их останавливают командиры.
Царь Иппократ, отрешившись от своей религии ради спасения своего народа, идет, закрыв лицо руками, чтобы громко не разрыдаться.
— Здесь дело сделало, — говорит Тимур Саиду. — Пойдем следом за Тохтамышем. Он убежал в подвластную ему Русь. Пойдем на Русь!
Поход на Россию.
Войска Тимура переправляются через Терек. Бешеный ритм погони за Тохтамышем. Ярко светит солнце. Воины едят прямо в седлах.
Светит луна. Воины меняют лошадей. Спят в седлах, похрапывая. Ночь. Храп.
Оправляются.
Степь. Рассвет. Воины просыпаются на ходу. Многие на ходу совершают малую и большую нужду.
Мелькают березовые рощи, села с церквушками. Это уже средняя полоса России. Войска проносятся через села, хватают девушек и молодых женщин, насилуют на ходу и сбрасывают. Какой-то подхватывает старушку.
— Ничего другого не поймал, — говорит он, как бы оправдываясь.
Над ним смеются.
— Плохой ты рыбак!
В обозе в телеге едет и Ксения, со слезами смотрит на давно покинутые места, столь родные. Тимур, окруженный свитой и телохранителями, объезжая воинский строй, подъехал к ней.
— Что, Ксения, приятно тебе видеть свою родную землю?
— Как же! — говорит Ксения. — Во всем мире не может быть земли приятней этой, воздуха, лучше этого, воды, слаще этой, лесов и пастбищ, обширнее этих!
— Вода хорошая, — соглашается Тимур, — а воздух чище в пустыне, здесь он болотом и говном пахнет. И пастбища для коров пригодные, но не для коней. Вот в кипчакской земле пастбища большие! Здесь зимовать конному войску нельзя. И земля разоренная, бедная...
У стен Ельца. Вечер.
— Русские заперли ворота и готовы защищаться! — докладывает дозорный.
— Как город называется? — спрашивает Тимур.
— Елец.
— Е-лец! И не произнесешь! Не хочется мне здесь воинов терять. Мне они нужны для настоящих походов. На Багдад! На Дели! На Пекин! А не на эти болота! Пусть послы скажут русским, что мы пришли с миром. Не с ними воевать, а с Тохтамышем.
— Ксения! — говорит он, подъезжая. — Пойдешь с послами, переводить будешь.
Палаты Елецкого князя. Вечер.
В палате у Елецкого князя посольство Тимура с подарками. Тут же — русские вельможи.
— Великий эмир Тимур, — переводит Ксения, — пришел освободить вас от Тохтамыша поганого, мы ваших земель не хотим, ни городов ваших, ни сел ваших. А вы заключите с нами мир. Тохтамыш, мы слышали, много бед вам сотворил, и нам он враг. Потому мы его бьем.
— Передайте хану Аксак-Темиру, — говорит князь, — что мы помыслим, как решать.
Послы кланяются и уходят.
— Хорошо будет, если они поганого Тохтамыша прогонят. А может, и помогут от татар вообще избавиться?!
— Все они татары, — говорит воевода, — нельзя верить. Они коварны, жестоки и неумолимы.
— Лучше все миром уладить! — говорит богатый купец. — Откупиться лучше. Вот великий князь Дмитрий Донской на Куликовом поле Мамая побил! А Тохтамыш за это пришел и Москву сжег. И побил столько, что триста рублей стоило только похоронить всех! А платить-то по рублю за восемьдесят покойников пришлось...
— Рублевая ты душа, Еремей! — сердито говорит купцу воевода. — Князь Дмитрий Донской своей победой надежду всей земле русской подал!
— А как Тохтамыш на Москву пришел, так князь Дмитрий Донской все бросил, и купечество, и подвластный ему народ, и убежал! — отвечает купец. — Нет, лучше миром поладить.
— Не надо междоусобиц, — примирительно говорит князь. — Аксак-Темир, верно, с Тохтамышем воюет и его прогнал. Пойдем с миром навстречу Аксак-Темиру.
— Смотри, князь, — говорит воевода, — как бы не сделались мы добычей еще более кровожадного, чем Тохтамыш, завоевателя!
— А мы понадеемся на честной крест! И благоволение Матери Божией!
Князь выходит на крыльцо, перед которым собрался народ.
—Люди елецкие! — говорит князь. — Вот был Тохтамыш, зло причинял неисчислимое нам и нашим родичам. Москву сжег. Вот теперь Аксак-Темир пришел сюда, на нашу землю. Как нам с ним, воевать или нет? Как нам поступить?
— Сам знаешь, князь, твоя воля, — сказал один. — Прикажи, повоюем с Аксак-Темиром. Либо его сокрушить сумеем, либо головы сложим свои. Как прикажешь, так и будет.
— У Аксак-Темира сила большая, — говорит князь. — Но нам он обещает мир. Думаю, надо судьбе поклониться и ворота перед ним открыть.
— Сам знаешь, князь... Воля твоя... Приказывай... — доносилось из толпы.
У стен Ельца. Вечер.
— Упрямые русские, — говорит Тимур. — Уже полтора столетия под Золотой Ордой, а всё бунтуют. Чингисхан — великий полководец, и сыновья его, и внуки, Батый — все хорошие воины, по не просвещен: они не были светом ислама. Первым делом, как Русь сокрушили, надо было церкви разрушить, мечети строить и ислам вводить вместо христианства. А они дань собирать начали. Дань — дело временное, а ислам — вечное! Мамай ислам принял, да слаб оказался уж, поздно. А Тохтамыш вообще трусливый и подлый! Нет теперь таких людей, как Чингисхан! Эх, жаль, вовремя Чингисхан ислам не принял! Где теперь Мамай?
— К генуэзцам сбежал, в Корфу, — сказал Николо, который был в свите Тимура и постоянно что-то записывал на ходу.
— Если и меня русские побьют, итальянцы возьмут меня? — улыбнулся Тимур. — Латинские книги поеду к вам изучать.
И он засмеялся.
Послышались звуки церковного колокола.
Распахнулись ворота, и вереницей вышли жители во главе с князем и вельможами.
— Слава Аллаху! — сказал Тимур. — Когда я овладею всем миром, больше не будет звона. Разрушу все христианские церкви и запрещу культ Христа. И уничтожу всех, кто не примет ислам. Только так можно сделать победу ислама прочной и выполнить предписание всевышнего.
Князь и вельможи приблизились, поклонились Тимуру.
Стройная девица подала ему по русскому обычаю хлеб и соль на золоченом блюде. Тимур взял хлеб и бросил его на землю. Это был сигнал. Воины Тимура со смехом и шутками начали бить и вязать...
Елец. Вечер.
Они ворвались в город, разграбили, подожгли дома и церкви.
Со смехом же князя, воевод, купца и прочих знатных связали, повалили, положили на них доски. Тимур со своими амирами и прочими воинами сели на доски пообедать. Пока ели жирными руками горячий плов, большие манты, густую лапшу-лагман, пили кумыс, играла музыка, и захваченные с собой комики веселили шутками, показывая то курильщиков опиума, которые смешно дрались между собой, то моющихся в бане, то всевозможные шутки произносили:
— Почему петух, просыпаясь по утрам, поднимает одну ногу?
— Потому что петух упал бы, подняв сразу обе ноги.
Общий смех. У шута, который ел рыбу и запивал ее молоком, спросили:
— Как это ты не опасаешься заполнить свой желудок одновременно рыбой и молоком?