Он ответил:
— Разве рыба почувствует молоко? Ведь она мертвая.
Общий смех.
Амиры и прочие воины напились вина и русской белой водки, громко хохотали, слушая комиков, и поедали обильные кушанья. Пока они смеялись, под досками стонали, хрипели, умирали раздавленные русские князья и вельможи.
Николо и Ксения наблюдали за всем этим издали.
— Я обманула их, и они умирают, — сказала Ксения тихо. — Помоги мне, Николо, убей меня.
— Жизнь дарована Господом, и не мне ее у тебя отнимать, это грех. Умереть но своей воле — это грех.
— По-моему, для меня жить — грех, — сказала Ксения. — Прощай, пусть хранит тебя Христос.
И ушла.
У стен Ельца. Лес. Вечер.
Когда Тимур проезжал мимо лесной поляны, он увидел Ксению, висевшую на дереве. Он остановил коня и помолчал несколько минут.
— Это война, — сказал он тихо, — здесь свои законы, слабые умирают. Снимите ее и закопайте в лесу поглубже, чтобы звери не разрыли могилу и не съели ее тело.
Он снова помолчал, глядя, как Ксению закапывают.
— Я сейчас на Москву не пойду, — сказал он. — Я и армия утомлены и нуждаемся в отдыхе...
Елец. Вечер.
Стоят недоеденные казаны с пловом, валяются остатки еды, под досками лежат раздавленные русские вельможи, дымят потухшие костры.
Берег. Волги. Утро.
Молодые девушки с длинными волосами, заплетенными в косы до земли, подносили вино в золотых кубках. Тимур, весел и радостен, слушал песни, смотрел на танцовщиц. Вокруг было обильное угощение, много пили и ели, а вдали за загородкой, где содержались захваченные в походах рабы, звеневшие цепями, служители бросали им остатки нищи, которую те жадно ели. В отдаленной загородке содержались знатные пленные и среди них — грузинский царь Иппократ. Им принесли плов, фрукты и вино.
Простые рабы, которые ели отбросы, ругали знатных рабов и под смех стражи бросали в них огрызками.
Грузинский царь Иппократ, закованный в цепи, ел плов и плакал. Арбузная корка, брошенная кем-то из рабов, попала ему в плов, обрызгав лицо. Когда ему, как знатному пленнику, привели женщину, немолодую уже и не слишком красивую кипчачку, он перестал плакать и успокоился.
Мулла, который был направлен к нему, как к новообращенному, сказал:
— Ты теперь мусульманин, я пришел, чтобы напомнить тебе предписание Корана. — И он прочел: — «Во имя Аллаха милосердного и милостивого, о верующие, очищайтесь после совокупления с женщинами. Когда вы в дороге исполнили потребность природы или имели совокупление с женщинами, совершите обряд омовения, вымойте лицо и руки до локтя и почти до пяток. Аллах не хочет налагать на вас никакое бремя, по хочет сделать вас чистыми».
— Я выполню предписание Аллаха, — сказал новообращенный Иппократ и удалился с женщиной за загородку.
Берег Волги. Утро.
Множество офицеров и солдат совершает омовение. Совершил омовение и Тимур в палатке, в которой спала молодая, красивая кипчачка. Поднялось солнце. Опять были взнузданы нагулявшиеся на лугах кони, рабов согнали бичами в толпу.
— Я оставляю армию с добычей опытным полководцам, — сказал Тимур Саиду, — а сам поеду в Самарканд.
— Я с вами, великий эмир, — сказал Тимуру Николо. — Мне можно с вами? Мне нужно взять в Самаркандской библиотеке книги, необходимые для переводов.
— Хорошо, — сказал Тимур. — Ты будешь дорогой развлекать меня чтением своих переводов. Да, мы хорошо отдохнули.
— Я это вижу по измятым и оскверненным цветам, — сказал Николо.
— Да, это прискорбно, — сказал Тимур. — Я люблю красоту цветов. Ведь бог, который сотворил все эти цветы и всю эту земную красоту, когда хочет учинить на этой земле какое-нибудь землетрясение или недород, или сражение, приказывает это сделать святому ангелу смерти Джабраилу, руки которого, как сказано, сжимают жилы земли. Так и я, как повелитель мира, по воле всевышнего сжимаю жилы земли и должен жертвовать красотой во имя ислама, переворачивая все вверх дном на этой земле...
Москва. Хоромы князя Василия. Утро.
Князю Василию докладывают:
— Многоплеменное и несметное воинство свое ведет Темир-Аксак на землю русскую. Прошел он все земли татарские и Золотую Орду, подошел к рубежам княжества рязанского, захватил Елец, а князя елецкого и его людишек умучил...
— Надо быстрей собирать войско, — говорит князь Василий, — и встретить врага на Оке. Благослови, святой митрополит, нас на битву с мучителем христиан.
— Надо срочно послать во Владимир за иконой святой Марии Богородицы. Помолимся ей, и силу получим, и басурман одолеем.
— Срочно послать во Владимир за иконой Богородицы, — приказывает князь Василий.
Ока. Лагерь Тимура. Вечер.
Тимур спрашивает у разведчиков:
— Что делают русские?
— Молятся.
— Молятся?
— Да, — усмехнулся Саид. — Молятся своей святой, нарисованной на большой доске. Сейчас самое время ударить.
— Пусть молятся, бедняги, — сказал Тимур. — И мы помолимся своему богу...
Он сошел с коня, и все войско встало с Тимуром на молитву. День был светлый, солнечный, пели птицы, блестела река, и по обеим сторонам реки готовые вступить между собой в бой люди молились каждый своему богу.
Ока. Лагерь Тимура. Шатер. Ночь.
— Пусть эти бедняги думают, что их спас не мой разумный расчет, а их святая, намалеванная на доске. Зачем нам бедная, разоренная Москва? Пойдем домой через города богатые, там нашим воинам есть где погулять...
Ока. Лагерь русского воинства. Утро.
Радость в русском стане. Крики.
— Темир-Аксак ушел! Мы спасены!
— Побежал от нас в ужасе, — говорит князь Василий. — Видно, вспомнил судьбу битого Мамая.
Митрополит утирает слезу:
— Это Матерь Божья, святая Мария Богородица спасла. Возблагодарим ее молитвой...
И тысячи воинов русских снова пали на колени перед иконой из стольного града Владимира.
Иран. Утро.
Почтовый голубь летит над барханами пустыни, над степью, бегущими стадами газелей и диких ослов. Он опускается на крышу небольшого строения. На заднем дворе мечети слепые и увечные произносят стихи из Корана у могилы святого и кричат:
— О Бах-эддин, избавь пас, облегчи нам паши увечья!
Привратник снимает с ножки голубя письмо и привязывает его к ножке другого голубя.
Каир. Вечер.
Шумная толпа. Голубь садится на окно винной лавки. Виноторговец снимает с лапки голубя письмо и выходит на улицу. Он идет по улицам и площадям, пока не доходит до торговой улицы, где на углу стоит водонос, кричащий:
— О Аллах всемогущий, нет напитка, как изюма, нет сближения, кроме как с любимой, и не сидит на почетном месте никто, кроме разумного!
— Напои меня, — говорит виноторговец.
Водонос подал ему кувшин. Виноторговец выпил воды и вместе с монетой сунул водоносу письмо.
Венеция. Площадь святого Марка. Вечер.
На площади идет представление комедиантов. Среди зрителей дож со свитой. Входит Иуда, с ним множество народа с мечами, кольями.
— Кого я поцелую, тот и есть, — говорит Иуда. — Возьмите его, ведите осторожно.
— Вот он! Вот он! — кричат зрители. — Иуда проклятый, смотри, вот он вошел!
Иуда подходит к Христу.
— Равви, Равви, — говорит он и целует Христа.
Тотчас же пришедшие бросились на Иисуса.
— Иуда, — сказал Иисус, — целованием предаешь ты Сына человеческого.
— Бей его, бей! — кричали зрители и начали бросать в Иуду камнями и грязью.
— Господи, не ударить ли нам мечом? — спросил Петр.
— Вложи меч в ножны, — говорит Иисус. — Взявший меч — от меча и погибнет, да сбудутся слова, реченные им: из тех, кого ты мне дал, я не погубил никого...
Опять звучит церковный хорал.
Один из комедиантов обходит с подносом зрителей и собирает пожертвования. Служитель передает письмо дожу.
— Слава Иисусу сладчайшему, — прочитав, говорит тот. — Николо сообщает: Тимур остановил движение на Запад и намерен идти на Персию, Ирак, Индию, а потом, может быть, и на Китай. Александр Македонский ушел в Азию, и тем Европа была спасена. Чингисхан хотел овладеть миром, но завяз в Азии. Будем молиться, чтобы тем же кончил и новый азиатский деспот Тимур, возмечтавший сокрушить христианство и водрузить над миром знамя беспощадного ислама. Надо послать в помощь Николо еще одного человека. Трудно справляться одному среди злобного, недоверчивого народа.
Летний дворец под Самаркандом. Вечер.
— Я ждала вас, господин мой, — сказала Каньё, обнимая Тимура.
— Получила ли ты подарки, которые я тебе и другим женам присылал? — спросил Тимур.
— Да, я рада вашим подаркам, господин мой.
— Но лицо у тебя не слишком веселое.
— Я знаю, ты любишь меля, — сказала Каньё, — потому что, как я слыхала, ты завел себе в походе новую красивую наложницу. У нас в Китае умные жены. Про них говорят, что если муж завел себе красивую любовницу, значит, любит жену, а жена всегда стремится, чтобы у мужа была красивая любовница, на которой он возбуждает свою мужскую силу. Я хотела бы поглядеть на твою наложницу.
Тимур позвонил. Вошел слуга.
— Приведи из гарема кипчачку Бартакшин, — сказал он.
Слуга, кланяясь, удалился.
— Господин мой, — сказала Каньё, — я знаю, что ты разбираешься в поэзии, и потому хотела бы, когда придет время, почитать тебе поэмы «фу» поэтов династии Хань, никто лучше их не написал о любви.
Вошел евнух и с ним наложница, которая поклонилась Тимуру и Каньё. Каньё начала ее разглядывать, обмахиваясь веером.
— Пусть она обнажится, — сказала Каньё. Наложница разделась догола, и Каньё начала осматривать ее, все сильнее обмахиваясь веером.
— Правда, она красива? — сказал Тимур.
— Красива-то красива, но никакого обаяния, — сказала Каньё. — В походной палатке, может быть, она и годится, но это простонародье. От нее за версту разит, просто невмоготу. Она, видно, впервые пользуется пудрой и маслом для волос, она так себя намазала, что просто невмоготу. Вели ей уйти.